Причуды любви - Элеонора Глин

— Разве нужно это освещение? Моим глазам больно от света.

Тристрам повернул выключатель, и они снова остались в темноте. Некоторое время ехали молча, и когда Тристрам нагнулся поближе, то увидел, что Зара опять заснула. Как, должно быть, она была слаба!

Ему страшно хотелось снова привлечь ее к себе, но жаль было беспокоить — она так удобно лежала среди подушек. И Тристрам только с нежностью смотрел на нее. Но вот автомобиль остановился у ворот Рейтса, и Зара открыла глаза.

— Мне кажется, что я спала совсем недолго, — сказала она, — но теперь я чувствую себя гораздо лучше. Я очень благодарна вам за то, что вы взяли меня с собой. Мы уже в парке, правда?

— Да, и сейчас будем у дома.

Зара вдруг вскричала.

— Ах, смотрите, олень!

Действительно, большой олень испуганно застыл у дороги, ослепленный огнями фар. Но это видение длилось лишь одно мгновенье, и олень исчез в ночи.

— Сейчас же после чая вы ляжете в постель, — сказал Тристрам. — Уже половина седьмого. Я телеграфировал, чтобы вам приготовили комнаты, но не те парадные апартаменты, в которых вы жили в последний раз, а в другой половине дома, где мы живем. Там вблизи и комната вашей горничной, что будет для вас очень удобно.

— Благодарю вас, — совсем тихо прошептала Зара. Она была очень тронута его вниманием и даже радовалась, что больна.

Подъехав к дому, они вошли в переднюю и повернули в левый коридор. Ближайшей комнатой оказалась гостиная Тристрама, где было тепло и уютно, а на столе все приготовлено для чая. Зара почувствовала себя значительно лучше, синеватая бледность сошла с ее лица. Ей очень понравилась комната, которую она до сих пор еще не видела, и запах горящих поленьев и хороших сигар. Бульдог Джек спал у камина, когда они вошли, но, увидев хозяина, стал бурно выражать свою радость, и Зара погладила его по голове.

Но все, что ни делала Зара, вызывало у Тристрама чувство горечи. Зачем она так мила и кротка, когда все равно уже слишком поздно?

В ожидания чая Тристрам стал вскрывать письма. Тут была телеграмма от Френсиса Маркрута, посланная неделю тому назад, в которой он сообщал ему о болезни Зары, и письма от его многочисленных друзей. Среди них было и письмо Френсиса, написанное два дня тому назад, в котором тот кратко извещал Тристрама, что Зара перенесла большую утрату, о чем, конечно, лучше всего расскажет ему она сама, и выражал надежду, что, поскольку она совсем больна и удручена горем, Тристрам отнесется к ней с должным снисхождением и заботливостью. Значит, Маркрут знал обо всем? Это показалось Тристраму совершенно невероятным. Но, может быть, Зара сама рассказала ему в минуту горя?

Он взглянул на нее: она лежала в большом кожаном кресле и казалась такой хрупкой и усталой, что его снова охватило чувство нежности к ней. Джек, лениво поднявшись со своего места, положил передние лапы к ней на колени, как делал всегда, когда ему кто-нибудь нравился. И Зара наклонилась и поцеловала его морщинистую голову.

Это была такая милая картина домашнего уюта, что жгучие слезы вдруг выступили на глазах Тристрама. Он вскочил со своего места и отошел к окну.

Слуги внесли чай и горячие булочки. Зара стала наливать чай, затем заговорила с Джеком, мило спрашивая его, что он больше любит, сладкие булки или поджаренный хлеб. Она казалась Тристраму невыразимо очаровательной. Пленительное выражение грусти на прекрасном лице еще более подчеркивалось черным платьем, падающим мягкими складками. Он не мог насмотреться на нее и в то же время хотел, чтобы она поскорее ушла из его комнаты, потому что ее присутствие было мукой и ужасным искушением.

А Зара не могла понять, почему он проявляет такое беспокойство. И как он изменился! Какой у него печальный взгляд! Она вдруг вспомнила, каким сильным, сияющим, пышущим здоровьем он был в их свадебный вечер, и ее сердце больно сжалось.

— Генриетта, вероятно, уже приехала, — сказала она через несколько минут. — Если вы покажете мне, где моя комната, я пойду к себе.

Тристрам встал, Зара поднялась вслед за ним, и они вышли в коридор.

— Я думаю, что вам приготовили голубую комнату, в которую ведет вот эта небольшая лесенка. — И Тристрам быстро взбежал по ступеням и сверху сказал: — Да, да, это здесь, и ваша горничная тоже уже здесь.

Зара стала подниматься по лесенке наверх, а Тристрам спускался вниз, они встретились на повороте и остановились.

— Покойной ночи, — сказал он, — я пришлю вам ужин наверх, а затем вы постараетесь заснуть, и завтра утром не вставайте с постели. Я завтра будут очень занят, мне надо будет сделать много распоряжений перед отъездом. Я ведь уезжаю надолго.

Зара схватилась за перила, но Тристрам в полумраке лестницы не увидел выражения ее лица, он услышал только едва различимые слова:

— Благодарю вас, я попробую заснуть; покойной ночи!

И она пошла в свою комнату, а Тристрам спустился вниз с невыносимой тоской на душе.

ГЛАВА XLII

Зара не сходила в гостиную до второго завтрака. Она чувствовала, что Тристрам не хочет ее видеть. Она лежала в своей уютной, обставленной старинной мебелью комнате и раздумывала о последних событиях. При воспоминании о Мирко и матери на глаза ее навертывались слезы, но горе уже притупилось: Зара сознавала, что так действительно было лучше для смертельно больного мальчика.

Только мысль об отъезде Тристрама острой болью разрывала ее сердце.

— Я не могу, не могу перенести этого, — со стоном вырвалось у нее.

Когда некоторое время спустя Зара, бледная после тревожно проведенной ночи, вошла в гостиную, Тристрам сидел перед камином и смотрел на огонь.

Он заговорил с ней, как во сне, чувствуя, будто весь онемел от усталости и непрестанной борьбы с собой. Он понимал, что должен как можно скорее уехать от Зары, ибо при нынешнем ее настроении она, возможно, не окажет ему сопротивления, если он потеряет над собой власть и заключит ее в объятия. А тогда уже ничто на свете не сможет оторвать его от нее. Между тем теперь Зара уже не может быть его женой, потому что призрак ее отвратительного прошлого всегда будет являться им, насмехаясь над их любовью. А если у них будут дети? Ведь они оба молоды, и это легко может случиться. И эта мысль, вызывающая прежде столько радостных мечтаний, теперь только усугубляла его сердечную боль. Женщина с таким прошлым не может быть матерью Гвискарда Танкреда из Рейтса…

Тристрам не считал себя пуританином, но чувство фамильной чести было очень сильно в нем, и потому он твердо держался принятого решения и говорил с Зарой холодно, почти не глядя на нее. Так прошел завтрак.