Причуды любви - Элеонора Глин

— Зара, — сказала она, беря ее за руку, — я так счастлива и так хочу, чтобы вы тоже были счастливы. Скажите, Зара, хотели бы вы быть моим другом, истинным другом?

И Зара, тронутая этим нежным призывом, ответила, пожав руку Этельриды:

— Я рада вашему счастью, и, конечно, Этельрида, я хочу быть вашим другом. Мне очень приятно, что моя дружба имеет для вас значение.

Этельрида нагнулась и поцеловала ее.

— Когда человек счастлив, как я, он становится добрым и ему хочется помочь всем и уничтожить все горести на земле. Мне иногда кажется, Зара, милая, что вы не вполне счастливы, как мне бы этого хотелось.

— Этельрида, — поспешно прошептала Зара, — пожалуйста, дорогая, не расспрашивайте меня ни о чем. Мне никто не может помочь, я сама должна выйти из этого испытания. Только мне не хотелось бы, чтобы семья Тристрама и особенно вы, так как он вас очень любит, неправильно судили обо мне. Вы, может быть, думаете, что я сделала его несчастным? Если бы вы только знали все! Да, я раньше многого не понимала и совершила большую ошибку, а теперь я готова умереть за него, если нужно, но уже слишком поздно, и нам обоим осталось только играть свою роль…

— Не говорите так, Зара, — сказала встревоженная Этельрида. — Что же могло стать между вами? Ведь Тристрам обожает вас!

— Он любил меня… раньше, — печально ответила Зара, — но теперь уже не любит. Он рад был бы никогда больше меня не видеть… И, пожалуйста, не будем больше говорить об этом: для меня это слишком мучительно.

Этельрида поняла, что настаивать бесполезно, и переменила тему, заговорив о своей собственной свадьбе.

Вскоре гости стали разъезжаться, и так как Маркрут еще хотел остаться, чтобы выкурить сигару с герцогом, а главное, без помехи попрощаться со своей невестой, Тристраму с Зарой пришлось возвращаться домой одним.

Таким образом, настал момент объяснения супругов. Однако не успел Тристрам заговорить, как Зара перебила его:

— Сегодня на лестнице вы бросили мне какой-то гнусный намек, всю низость которого я даже не поняла сначала; предупреждаю вас, что я больше не желаю слышать ничего подобного! — ее голос вдруг прервался, и она страстным, но в то же время жалобным тоном сказала: — Ах, я сегодня так страдаю… ради Бога, не говорите со мной, оставьте меня в покое.

И Тристрам замолчал. Все равно он скоро все это выяснит, и если она просит оставить ее в покое, то лучше так и сделать. Несмотря на его гнев и ревнивые подозрения, Тристрам не мог без боли видеть, как Зара забилась в угол сиденья и смотрела оттуда, как раненая лань.

— Зара, — наконец мягко сказал он, — что за темная тень висит над вами? Может быть, вы бы сказали мне в чем дело…

Но автомобиль уже остановился у их двери, которая немедленно была открыта, и Зара вошла в переднюю и поднялась на лифте, не ответив ни слова. И что в самом деле, она могла бы ответить?..

Положение тем временем становилось невыносимым. Зара поняла, что Тристрам, по-видимому, подозревает существование в ее жизни тайной печали, и решила, что непременно добьется у дяди позволения рассказать ему обо всем. Она вообще терпеть не могла таинственности, теперь же эта таинственность еще ставила ее в ложное положение. Но чистая душой молодая женщина даже помыслить не могла, что ее поведение может казаться подозрительным. Она полагала, что если Тристрам сердится на нее, так это вследствие ревности — ведь мужчины ревнуют даже тогда, когда не любят. А сейчас Зару волновал уже не гнев Тристрама: она нашла у себя на столе телеграмму, в которой Мимо сообщал, что Мирко снова заболел и на этот раз очень серьезно.

Бедняжка провела ночь в тоске и молитве, боясь думать о том, что принесет утро. И вот занялся трагический день.

Зара встала рано; она хотела увидеться с Мимо сразу же после завтрака, но прежде нужно было переговорить с дядей. Она сошла вниз уже в шляпе, надеясь, что Тристрам ее не увидит, так как было еще рано.

— Вот прекрасно, милая племянница, что вы проявляете такую энергию! — весело встретил Зару Френсис, когда она вошла в столовую. Она же еле ответила ему на приветствие и, как только лакеи вышли из комнаты, тотчас же заговорила о своем деле.

— Тристрам очень рассердился на меня вчера за то, что я поздно пришла, — сказала она. — А я ходила узнавать о здоровье Мирко, но, конечно, не могла сказать ему об этом. Поэтому я очень прошу вас, дядя, освободите меня от моего обещания и позвольте все рассказать Тристраму.

Финансист нахмурился; момент был очень неудобный для того, чтобы напоминать о семейном позоре, однако Маркрут был человек справедливый и понимал, что если Тристрам стал что-то подозревать, то это могло повлечь за собой серьезные последствия. Поэтому он сказал:

— Прекрасно, расскажите ему все, что считаете нужным; он выглядит очень несчастным, да и вы тоже. Вы все еще продолжаете держать его на расстоянии, Зара? Если да, то предупреждаю вас, дитя мое, — вы потеряете его. С мужчинами нельзя так обращаться! Он уйдет от вас.

— Я уже не держу его на расстоянии, дядя, он сам держится так, по собственной воле. Я ведь говорила вам в Монтфижете, что поправить этого уже нельзя… слишком поздно.

В комнату вошел слуга.

— Ваша светлость, вас просят к телефону, — обратился он к Заре.

И она, забыв свое обычное достоинство, почти бегом бросилась через переднюю к телефону, так как была уверена, что вызывает ее Мимо. Когда слуга почтительно открыл перед ней дверь, она несколько опомнилась и сказала:

— Наймите мне тотчас же таксомотор.

Как она и предполагала, к телефону ее вызывал Мимо. Он, видимо, очень волновался, и Зара только с трудом разобрала из его несвязной речи, что маленькая Агата, дочь доктора Морлея, разбила скрипку Мирко, и это при его лихорадочном состоянии так расстроило его, что он решил бежать. Выждав, когда все заснули, он оделся и, захватив деньги, которые когда-то дала ему Шеризетта, один ночью пробрался на станцию. Там он купил себе билет и, приехав в Лондон со сломанной скрипкой под мышкой, явился к отцу. Он страшно кашляет и, вероятно, еще больше простудился, так как пришел домой в пять часов утра и чуть ли не целый час стучал, пока, наконец, Мимо не услышал стука и не открыл дверь. Ему очень, очень плохо, поэтому не может ли Шеризетта приехать немедленно, не медля ни минуты?

Тристрам, вошедший в этот момент в комнату, увидел взволнованное лицо Зары и услышал ее ответ: — Да, да, милый Мимо, я сейчас же еду!

И прежде чем Тристрам мог что-либо сообразить, она промчалась мимо него и, выбежав на улицу, вскочила в дожидавшийся ее таксомотор и уехала.