Исчезающая в бездне - Астрид Шольте

– Ты пьешь рагар, Лор?

Я ни разу его не пробовал, но, думаю, настал подходящий момент, чтобы это исправить.

Минда и Дерен, как они представились, отвели меня в огромный красный шатер. Там стояли столы и стулья и было столько еды, что можно было накормить не только сотни людей на острове, но и еще кого-нибудь. Посетители пили, ели и громко разговаривали. Воздух был горячим и влажным, в отличие от привычного мне Аквариума.

– Откуда у вас столько еды? – спросил я, видя, как люди с удовольствием едят моллюсков, хрустят хвостами жареной рыбы и за обе щеки уплетают тушеные водоросли. – У вас же нет выращенных растений, чтобы их обменивать.

– Мы едим только то, что можно найти в океане, – ответила Минда. – Поскольку у нас очень мало громких катеров, морские обитатели не боятся шума.

– И вам этого хватает? – спросил я.

Минда улыбнулась.

– Мы устраиваем такой пир раз в несколько месяцев, а в остальное время едим не так много, чтобы не переборщить с отловом рыбы и дать морским обитателям воспроизвести популяцию. Мы ловим ровно столько, сколько нам необходимо.

– Все остальное, что нужно для жизни, – Дарен показал рукой по сторонам, – мы нашли здесь. Этот амфитеатр из Прежнего мира был построен на верху высокой башни за несколько лет до Великого потопа. Благодаря тому, что одежда, шатры и кухонные принадлежности не попали под воду, они хорошо сохранились.

– Можно узнать, что вы отмечаете? – уточнил я.

Минда рассмеялась. Ее смех был похож на смех ее дочерей.

– То, что мы живы.

Дерен протянул мне кружку с горячим рагаром. Я сделал один глоток. Спирт обжег мне язык, на глазах выступили слезы. В груди все горело, и я согнулся, закашлявшись.

Дерен постучал мне по спине.

– Впервые пьешь рагар?

Я кивнул, пытаясь перевести дух. Рэй сейчас смеялся бы до колик, если бы видел меня. Как же я скучаю по нему! Думаю, ему бы здесь очень понравилось. Надеюсь, он не переживает о моей судьбе, хотя, зная его, думаю, что это невозможно.

– Он всегда такой крепкий? – поинтересовался я.

Дерен ухмыльнулся.

– Это еще слабая партия.

– Не слушай его, – сказала Минда, передавая мне тарелку с жареной белой рыбой и тушеными водорослями. – Угощайся, ты выглядишь таким голодным.

– Спасибо! – Я не мог понять, почему они так добры ко мне. Я подошел и занял один из свободных столиков, а Дерен и Минда устроились напротив меня.

Я принялся за еду, чтобы избежать неприятного разговора.

– Ты так похож на маму! – сказала Минда, прижав руку к груди. – Прости, тебе, наверное, все время это говорят.

Я проглотил кусок рыбы. Наконец-то у меня перестал урчать живот.

– Да нет, нечасто. – Меня годами никто не видел, чтобы понять наше сходство.

– Как там идут дела? – спросил Дерен, стараясь не волноваться.

– Все по-старому, – ответил я. Два года назад, поняв, что моя мама несет больше зла, чем добра, я перестал с ней общаться. С тех пор я еще больше от нее отдалился.

Однако я не мешал ей убивать людей.

– Значит, у нее ничего не выходит? – спросила Минда. Не было нужды объяснять, о ком идет речь.

– Да. – Мне не хотелось думать, что еще придумает моя мама.

Дерен похлопал меня по руке.

– Работа смотрителя непростая. Спасибо, что выпустил Элизию и позволил ей увидеться с нами в последние часы ее жизни.

– Я ее не выпускал! – Я не мог допустить, чтобы эти хорошие люди считали, что обязаны мне тем, что видят дочерей. – Темпеста смогла вывезти Элизию с Палиндромены. Я бросился за ними, а они взяли меня в заложники. – И тут я рассмеялся, а что мне еще было делать? – Обнаружив, что один из нас должен умереть по истечении двадцати четырех часов, Элизия согласилась немедленно вернуться на Палиндромену, но я дал им увидеться с вами.

Минда посмотрела на меня долгим взглядом, и я решил, что ляпнул что-то не то. Но затем ее лицо дрогнуло, и она расплакалась.

Ну вот, я точно сказал что-то не то. Мне по-прежнему тяжело давалось общение с живыми людьми.

– Простите меня! – Но это были всего лишь слова, я бы хотел на самом деле им помочь.

– Нет-нет! – сказала Минда сквозь слезы. – Спасибо, что рассказал все как есть. Я так рада узнать, что Темпеста защищала свою сестру.

Она-то защищала, а вот кто защищал ее?

Затем я дал Минде и Дерену пошептаться, а сам в это время молча доедал свой завтрак. С каждым следующим глотком рагар уже не так сильно обжигал мне горло.

Спустя какое-то время к нашему столику подошла Элизия.

– Темпе нужно еще немного времени, – сказала она, печально улыбаясь, – она приносит свои извинения.

Интересно, Темпеста и правда извинялась или Элизия придумала это, чтобы не огорчать родителей.

– Понятно, – ответила Минда.

– Пока не забыла! – Элизия вынула что-то из кармана и протянула отцу. Эхопорт! – Это твое.

Когда Дерен взял его, у него задрожали руки. Эхопорт олицетворял все то, что заставило его расстаться с дочерьми, а также то, что унесет жизнь Элизии.

– Спасибо, Эли! – Он спрятал руки под стол, чтобы убрать его с глаз долой. Интересно, он хочет уничтожить его так же, как я мечтаю уничтожить свой?

Элизия кивнула и села рядом с мамой, склонив голову ей на плечо. Они были так похожи: каштановые волосы, зеленые глаза, загорелая кожа и круглые щеки.

Я отвел взгляд, почувствовав свою вину, и налил себе еще рагара. Я надеялся, что обжигающая жидкость притупит боль, поднявшуюся внутри меня.

Амфитеатр превратился в площадку, усеянную звездами. По крайней мере, мне так показалось, когда все поплыло перед глазами. Мы были на Веренице островов каких-то два часа, а я уже горевал о том, что придется покинуть это место. Его виды, музыку, еду, людей – саму жизнь. Здесь была такая же атмосфера, как на Весеннем Приливе. Так выглядит настоящая жизнь. Я еще немного глотнул рагара.

Я выпил всего пару стаканов, но этого было достаточно, чтобы все плохие мысли начисто испарились из моей головы. Я будто поплыл. Хотелось закрыть глаза и положиться на волю судьбы. Забыть обо всем. Забыть Аквариум.

– Лор! – вскричала Элизия, когда я, пошатываясь, вышел из шатра и направился к костру. – Ты что, пьян?

Она завязала на талии несколько ярких платков, чтобы получилась юбка, и танцевала с детьми у костра. Я был рад видеть, что она веселится в последние часы своей жизни.

Я свел указательный и большой