Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Яков Ильич Корман

о Ленинграде»: «В Ленинграде-городе, у Пяти углов, / Получил по морде Саня Соколов. / Пел немузыкально, скандалил. / Ну и, значит, правильно, что дали».

Согласно воспоминаниям С. Говорухина, в январе 1967 года они с Высоцким находились в Ленинграде на озвучании и досъемках фильма «Вертикаль» и однажды, возвращаясь около полуночи из «Ленфильма» в гостиницу «Выборгская», долго не могли поймать такси. А на улице — лютый мороз: «Ног, обутых в полуботиночки, уже не чувствуем. Часа через полтора нас подобрал какой-то грузовик». На следующее утро Высоцкий пришел к Говорухину в номер и сказал: «Слушай»: «В Ленинграде-городе — / Как везде, такси, / Но не остановите — / Даже не проси!»[528] [529] [530] [531] [532] [533].

Свою версию написания песни приводит Людмила Абрамова, согласно которой первые наброски к ней появились… в ноябре 1961 года! Вот что она рассказала в одном из интервью (1990): «Мы поехали втроем с Каменноостровского [проспекта] в “Асторию”, потому что в “Астории” жил Костя Худяков… Поехали туда, забрали Костю и поехали втроем на Васильевский остров к кому-то, у кого-то, где можно было хорошо поесть и что-то послушать, и о чем-то поговорить. Короче говоря, мы поехали в гости, проторчали там долгое время. Выходим — на чем свет ругаемся, что не поймать машину! Холодно, идет снег. И Костя перед этим подрался еще на Исаакиевской площади и уронил часы в сугроб. Они в сугробе утонули, он наклонился — а ему еще сзади кто-то ногой стукнул. И вот мы это всё перебираем, с хохотом рассказываем — вдруг подъезжает такси и останавливается! Мы, стуча зубами, падаем в это такси! <.. > И вот мы сели в это такси, трясясь от холода, а шофер говорит: “Ну что, домой вас везти?”. Костя говорит: “Мы, да..”<…> Оказывается, это тот самый, который нас сюда вез. <.. >

И как раз Володя с ним выяснял, с этим шофером, — что такое “Пять углов”305. В Москве тоже есть какое-то место, где пять углов, — как раз там, где Каретный выходит на Садовое, ближе к Маяковской, вот где-то в районе Оружейной башни, что ли? Какое-то неправильное количество углов тоже есть такое. И вот Володя поэтому с ним выяснял, что, дескать, в Москве Пять углов лучше, чем в Ленинграде. И вот состряпал эту заготовку. И там только и было, что “…у Пяти углов получил по морде Саня Соколов”. И поскольку Володя любил точность, он говорит: “Какого-то Саню Соколова здесь… Может, какой-то знакомый срифмуется…”. Да, и вот насчет такси, которое не остановить, — оно тоже сюда попало. И эта заготовка отлеживалась очень долго. А потом так же долго отлеживались три заготовки, из которых Володя всё старался скомпоновать одну песню <.. > Что это было? “Я попал в этот пыльный, прокуренный город без людей”, “Дайте собакам мяса” и первые, по-моему, восемь строчек “Гололед”. И он всё хотел вот это “в один скелет” свинтить, а оно не получа-лось…»306

Когда-то автор этих строк предположил, что прототипом главного героя «Зарисовки о Ленинграде» являются либо тренер по самбо Александр Соколов307, либо боксер Владимир Соколов308, с которыми поэт был знаком3°9. Но, как выяснилось из рассказа Абрамовой, в песне фигурирует незнакомый Высоцкому человек, названный им «какой-то Саня Соколов» (а за основу сюжета взят случай с будущим актером и режиссером Константином Худяковым в 1961 году), но ставший фактически авторской маской, поскольку он очень близок лирическому герою Высоцкого из «Путешествия в прошлое». Вот как в «Путешествии» реализованы слова «пел немузыкально, скандалил»: «А наутро я встал — мне давай сообщать, / Что хозяйку ругал, всех хотел застращать, / Будто голым скакал, будто песни орал, / А отец, говорил, у меня — генерал! / А потом рвал рубаху и бил себя в грудь, / Говорил, будто все меня продали, / И гостям, говорят, не давал продыхнуть — / Донимал их блатными аккордами».

Причем все это ему рассказали наутро. Таким образом, события подаются с официальной точки зрения, а не так, как на это смотрит сам герой (отсюда — слово «будто»). То же самое — в «Зарисовке о Ленинграде»: «Пел немузыкально, скандалил. / Ну и, значит, правильно, что дали».

Здесь явно прослеживается авторская ирония. Чужое слово — негативная информация о герое (равно как и фрагмент про «тишь и благодать») — в форме несобственно-прямой речи входят в рассказ автора-повествователя, стоящего на стороне героя, — хотя бы потому, что он называет его по-дружески Саня.

Кстати, в черновиках песни после первой строфы, где речь идет о Сане Соколове, который «пел немузыкально, скандалил», лирический герой то же самое говорит о себе: «Лезу в забияки я не из-за молвы!» /2; 339/. Процитируем в этой связи посвящение «Юрию Яковлеву к 50-летию» (1978): «Все Яковлевы — вечно забияки: / Еще в войну повелевали “ЯКи” / И истребляли в воздухе врага». А если вспомнить, что лирический герой сам выступал в образе «“ЯКа”-истребителя» в песне 1968 года, то становится очевидной автобиографичность и этого персонажа: говоря об актере Юрии Яковлеве, поэт имеет в виду себя.

Итак, лирический герой пел свои песни, которые шли вразрез с канонами советского искусства, его за это избили и вдобавок ко всему еще оклеветали: «пел немузыкально, скандалил».

Каждая строфа в «Зарисовке» начинается со слов «В Ленинграде-городе». Можно предположить, что Ленинград здесь является олицетворением Советского Союза, так же как и в одном стихотворении 1979 года, где речь формально ведется от лица Михаила Шемякина: «Я свой Санкт-Петербург не променяю / На вкупе всё, хоть он и Ленинград» /5; 210/. А поскольку в произведениях Высоцкого друг лирического героя наделяется чертами самого героя, возникает перекличка со стихотворением «Я тут подвиг совершил…» (1967): «Ни за какие иены / Я не отдам свои гены, / Ни за какие хоромы / Не уступлю хромососы» (АР-11-126) = «Я свой Санкт-Петербург не променяю / На вкупе всё…».

В Ленинграде-городе — тишь и благодать!

Где шпана и воры где? — просто не видать.

Трудно не заметить в этих строках язвительную иронию: советская власть представляла дело так, что в нашей стране нет никаких проблем (в том числе преступности), а только лишь «тишь и благодать». Эта же ирония встречается в других произведениях: «Тишь да гладь да спокойствие там, / Хоть король был отъявленный хам» /2; 240/, «Тишь в благоустроенном / Каменном веку»[534] (АР-8-132), «В