Последний воин - Олег Верещагин

Потом к нему подошёл и склонился над ним Ангмар. На лице Короля была усмешка, а глаза смотрели жёстко и внимательно. Они не завораживали и не пытались заворожить… и Гарав в ужасе понял, что нужен Чёрному Королю в полном сознании. Чтобы полнее ощущать то, что для него приготовлено…

И тогда Гарав сказал:

— Я не боюсь тебя, тварь. Понял? Ты исчезнешь из этого мира, когда придёт твой срок. Так — будет. Что бы ты ни сделал со мной…

…И его подхватил серебряный вихрь, в свисте которого слышался грустный голос Мэлет — и во сне Гарав понимал слова древнего языка…

— Atan… tye nai cuinuva manen atan… er rene, melmelva… er rene…[62]

…Он проснулся. И долго лежал — до подъёма, — мучительно думая.

К Форносту на этот раз они подъезжали с другой стороны. Гарав нагнал медленно едущего сбоку от своего отряда Эйнора, отсалютовал:

— Позволь съездить в город.

— Зачем? — Эйнор покосился на оруженосца.

Гарав упрямо свёл брови:

— Мне очень нужно туда поехать, Эйнор. Это личное дело. И очень важное.

— Час, не больше, — отрезал Эйнор.

Гарав уже развёл в стороны ноги, чтобы как следует пришпорить Хсана… но задержался:

— Эйнор.

— Час уже идёт, — напомнил тот флегматично, привстав в стременах и оглядывая головы идущих воинов (шлемы на походе, конечно, несли на вещмешках).

— Эйнор, я еду свататься к той девушке, Тазар.

Эйнор обернулся к оруженосцу. Видно было, что ему нечего сказать. Потом вздохнул:

— Значит, дамы в Олло Нэлтиль тебе пришлись не по вкусу. А там была и неплохая партия. Я ведь говорил серьёзно.

— Не в этом дело, Эйнор, — спокойно ответил Гарав. — Совсем не в этом. Не в дамах, не в партиях, не в Олло Нэлтиль и даже не в этой девушке, к которой я еду. Я просто тебя предупредил, куда я. Через час я вернусь; думаю, даже раньше. — И пришпорил коня, помчался вниз к дороге, припав на первом же прыжке к конской гриве.

— Хорошо скачет, — пробормотал Эйнор. — Не засёкся бы…

…Когда Гарав подъезжал к «Гнезду кукушки», небо хмурилось. Напротив двое мужиков ставили в доме новую дверь с резьбой в виде сплетающихся лоз винограда; спрятав руки под передник, за ними наблюдала сурово-деловитая хозяйка.

Гарава — а точнее, Пашку — поражало, сколько умеют люди вокруг. В сравнении с ними люди — и взрослые, и подростки — мира Пашки были полной тупой безручью; они, гордившиеся своими «знаниями»! Пашка-то ещё был довольно рукастым пацаном — он умел очень много из того, о чём и представления не имеют городские ребята. Мог ухаживать за скотиной, чинить мебель, готовить еду и вообще… А здесь сопливый пацан брал нож (и никто вокруг не кудахтал, что он отрежет себе пальцы и не звал истеричным голосом психолога!) и вырезал себе или младшим игрушку, причём вполне «товарного вида». Четверо мужиков за неделю ставили одними топорами хороший дом — и кто-нибудь из них потом между делом тем же самым топором украшал дом резьбой, которая в мире Пашки стоила бы пару сотен тысяч. А другой вполне мог всю эту неделю готовить из своего топора сытную четырёхразовую кормёжку. Рыцарь сам, вооружившись шилом и дратвой, спокойно шил сбрую коню из лично загнанной, содранной и выдубленной кожи. Получивший землю крестьянин без агрономов и землемеров соображал, где, когда и что посеять и на какие доли «ловчей» поделить эту землю, чтобы быть с урожаем и в «сухой» год, и в «мокреть». Тот же крестьянин держал дома топор и лук не только для хозяйства. Солдат умел убрать урожай, охотиться и наловить рыбы. Удивляло и то, как чистоплотны «грязные средневековые дикари». Да, от них могло разить потом (своим и конским), железом и кровью, но при первой же возможности они не лосьонами и одеколонами поливались, а лезли в воду (даже холодную) — мыться. Тут не придумали зубных паст, но девять человек из десяти таскали в вещах ольховую кору и жевали её после каждой еды — вполне здоровыми зубами, ничуть не гнилыми… разве что у кого-то какой-то зуб был выбит, что, в общем-то, встречалось нередко.

И вообще люди — и большие, и маленькие — ежедневно что-то решали, за что-то отвечали, что-то делали руками, о чём-то думали на завтра, на послезавтра, на год вперёд, что-то соображали, куда-то шли… Мир Пашки начинал казаться большущим благополучным болотом, и от этого становился ещё более фантастичным и невероятным в своей смехотворности. И, признаться, оруженосец Гарав, по вечерам укладываясь головой на седло, всё чаще вспоминал тот мир с иронией — разве что его история заставляла мириться с существованием этого убожества хотя бы в фантазии: прочитанное о времени, когда и там было похоже на здесь. А настоящее того мира к Гараву — Гараву, который умел подковать коня, поддерживать на костре нужную температуру подогреваемой еды, спать на земле, рубиться на мечах, соорудить надёжный шалаш одним ножом, убить без особых рефлексий человека и любить женщину, — имело всё меньше и меньше отношения…

Но сейчас это были посторонние мысли. Решительно оставив Хсана у коновязи в пустом на этот раз дворе, Гарав пошёл к дому. Ему надо было спешить — Эйнор дал всего час на личные дела, а войско в город и не входило, лишь задержалось пополнить запасы, оставить заболевших или покалечившихся (были и такие, аж несколько десятков) — да сенешаль уехал во дворец к князю.

…Первый, кого Гарав увидел, войдя в «Гнездо кукушки», был сам Уризан.

Ещё не так давно Гарав начал бы мяться перед человеком втрое старше себя, уверенным и хозяйственным. Но от того Пашки почти ничего не осталось. И сам Уризан в мыслях не держал ничего такого — он без спешки и подобострастия, но уважительно поклонился вошедшему кардоланскому оруженосцу. Указал на столы — в ранний час было ещё пусто в заведении.

— Завтракать будешь или только пиво с мелочью на закуску?

— Здравствуй, почтенный Уризан, — сказал Гарав, движением руки отклоняя предложение сесть. — Ты, конечно, не помнишь меня… А разговор у нас будет такой, что либо сразу тебе меня гнать, и отсюда, да и вовсе со двора — либо сидеть нам не здесь.

Уризан ещё раз осмотрел мальчишку и пригласил тем же жестом к лестнице, уводившей не вверх, а вниз — очевидно, в жилые помещения…

…Небольшую комнатку за мощной дверью правильней всего было бы назвать кабинетом. Тут были счёты (Гарав вспомнил, что видел такие у гильдейских мастеров в Зимре.), чернильница, бумаги… Уризан вежливо пододвинул гостю тяжёлый стул.

— Для разговора как — вина или пива, оруженосец? — спросил он.

Гарав, садясь, перекинул между колен меч привычным движением, покачал головой и выложил на стол кошелёк.