Тьма над Гильдией - Ольга Голотвина

Трое путников выбрались на берег. Ветер хлестал мокрых, продрогших подростков, низкое блеклое солнце не желало их согреть и обсушить. Но Нургидан этого не замечал. Он осыпал беснующихся на другом берегу муравьев насмешками:

— Твари поганые, уродцы шестилапые, тараканы-переростки, что, поймали?! Это вам не плеваться, букашкино вы отродье!.. Здорово мы их, а?..

С последними словами он обернулся к друзьям — и напоролся на такие взгляды, что сразу скис и заткнулся.

— Да, — задумчиво сказал Дайру, — может быть, ты у нас, Нургидан, и умный. Но это как-то не бросается в глаза…

Нитха выразилась резче и определеннее:

— Болван. В какой драке тебе мозги отшибли?

— А что такого? — ощетинился Нургидан. — Подумаешь, пробежались немножко… Так ведь все уже кончилось!

— Ничего не кончилось, ты, гроза муравьиного царства! — объяснила ему Нитха. — Нам еще придется допивать то, что ты нам налил!

— Причем залпом и до дна! — согласился Дайру.

— Муравей первым начал! — по-детски возмутился Нургидан. — Он в меня копьем!..

— Ну да, — закивала Нитха. — Ни выдержки у него, ни соображения. Прямо Нургидан, только шестилапый!

Зря Нургидан уверял друзей, что все кончилось. Не знал он муравьев.

На вершине известкового утеса, облапив его макушку цепкими корнями, росло высокое дерево. Ему хватало почвы, нанесенной на утес ветром, и дождевой воды, дарованной небесами. Новые хозяева утеса не только пощадили дерево, но даже поливали его. И сейчас дерево узнало, зачем оно нужно суетливым соседям.

По шершавой коре проворно карабкался вверх крупный муравей. В челюстях он зажал три длинные тростинки. На конце у каждой болтался ярко-красный шар (это были высушенные рыбьи плавательные пузыри).

Взобравшись на одну из верхних ветвей, откуда открывался вид на равнину, кусты, реку и лес на другом берегу, муравей тремя лапками прочно уцепился за крепкие сучья, а в три другие взял тростинки с шарами и начал выписывать в воздухе сложный узор.

Закончил. Опустил все три тростинки красными шарами вниз. И тут же на другом берегу реки в кроне такого же высокого дерева замелькали три красные точки, вычерчивая такой же запутанный рисунок.

Для человека этот узор был бы беспорядочным мельтешением, да не всякий человек и разглядел бы на таком расстоянии крошечные пятнышки. Но муравьи на зрение не жалуются. И сигнальщик придирчиво проверил, так ли его поняли на другом берегу реки.

Да, все верно.

Теперь от дерева к дереву, все дальше и дальше покатится весть о гнусной двуногой твари, осквернившей подарок старейшей матки.

Строится новый муравейник — и старейшая матка прислала в дар часть своей последней кладки с пожеланием молодым сестрам и дочерям быть такими же плодовитыми и неутомимыми, как она сама. С пожеланиями им стать неиссякаемым чревом этого утеса, оживленного умением рабочих и защищенного отвагой воинов.

И эти яйца — благословение, святыня! — рассыпаны по земле омерзительным существом с кожей мягкой, словно с нее содран хитин!

Двуногий урод поплатится за кощунство и наглость!

Змеепсы, почуяв добычу, свернули в пересохшее русло ручья и молча заструились среди сухих коряг и мертвых стеблей тростника.

Майчели с яростным вскриком повернул попрыгушку вслед за взбунтовавшей стаей, намереваясь вернуть беглецов.

Он нагнал зверей возле большого старого дерева с разлапистыми голыми ветвями. Змеепсы сидели у ствола, с недобрым ожиданием подняв морду вверх.

Увидев, какую дичь изловила стая, Майчели перестал злиться. За его спиной довольно заухал Урр: ему тоже понравилось зрелище.

«Господин из Гильдии», растеряв высокомерие, восседал верхом на ветке, со страхом глядя на тварей. У корней дерева валялся дорожный мешок и привязанное к нему жестяное ведро с крышкой.

Майчели вывернул голову попрыгушки глазами в небеса, и глупая тварь остановилась, не видя, куда прыгать.

«Господин из Гильдии» при виде наездников замахал руками и изобразил светлую радость от встречи. «Пожалуй, и впрямь обрадовался, — с неприязнью подумал Майчели. — Когда стая змеепсов загонит тебя на дерево, обрадуешься даже таким, как мы с Урром…»

Пролаза не улыбнулся сообщнику: его красивое, словно из мрамора выточенное лицо оставалось неподвижным и в веселье, и в ярости.

— Твои звери? Отгони, а! — воззвал с ветки «господин из Гильдии».

Майчели, не спеша выполнить его просьбу, разглядывал оброненные вещи Охотника:

— Опять с ведерком в наши края? Снова тина понадобилась?

— Понадобилась, будь она неладна! И не хочется с этим больше связываться, да уж очень серьезные люди за этим стоят.

— И платят, надо полагать, хорошо?

— Не без того.

— Хорошо платят — а женщину ты Урру так и не привел… Не вертись, дурак, свалишься!

Последние слова обращены были к Урру, который при слове «женщина» заерзал на спине попрыгушки и по-щенячьи заскулил.

Что бы ни думал Охотник о мерзких пролазах, ответил он вполне добродушно:

— Ты уж погоди с этим, а? Сейчас в Ворота и в одиночку-то сложно пробраться, а уж с бабой…

— Что, караулы стоят? А ты как пробрался?

— Пришлось снять караул, — криво ухмыльнулся «господин из Гильдии». И жесткая, недобрая эта ухмылка вдруг сделала его на мгновение похожим на Урра. Настолько похожим, что Майчели с трудом подавил желание обернуться и сравнить два лица.

Не шевельнувшись, пролаза спросил:

— Ты знаешь, что перед тобой за Грань прошли эти трое зверенышей — ученики Шенги?

— Да? — озабоченно переспросил человек на ветке. — А я думал, мне померещилось… Интересно, что им здесь надо?

— Бабочек ловят? — учтиво предположил пролаза.

— Ладно… — сощурился Охотник. — Придется разобраться с паршивцами.

— Нет! — твердо ответил пролаза. — С паршивцами разберусь я. Вернее, мы с Урром. Надо кое о чем напомнить этим соплякам. А ты бери свое ведро и ступай на болото. Дорога дальняя, не одну складку насквозь пройдешь!

— Но как же я… — «Господин из Гильдии» глянул на терпеливых тварей под деревом.

Майчели не расхохотался лишь потому, что давно разучился смеяться. Он засвистел, отзывая змеепсов, и отпустил в очередной прыжок своего «скакуна».

Гибкие хищники неохотно поднялись и бесшумно канули в кусты. Они бежали на звук — туда, где с треском ломались ветви под тяжестью несущейся напролом «попрыгушки».

Зыбучая Лужайка была уже стара. Тонкий слой дерна, покрывающий ее шкуру, сплошь зарос цветами и травой — так, что хищница с трудом открывала ротовые щели. Как почти все старые твари, Зыбучая Лужайка много спала, и тогда беспечные зверьки могли безнаказанно прыгать по ее шкуре и грызть стебельки.