Черный Отряд - Глен Кук

Расчищенный сектор повышался по краям, соприкасаясь с каменной мешаниной. Его широкий конец опоясывал бревенчатый палисад, за которым располагались наши лагеря. За ними располагался ров глубиной и шириной в тридцать футов, на сто ярдов ближе к Башне – второй такой же ров, а еще на сто ярдов ближе – третий. Его еще копали.

Вынутую землю переносили к Башне и высыпали за бревенчатым частоколом высотой в двенадцать футов, перегораживающим сектор от края до края. С этого возвышения катапульты будут швырять снаряды во врага, атакующего нашу пехоту.

Еще на сотню ярдов ближе к Башне располагался второй такой же частокол, обеспечивая дополнительные два фатома высоты для катапульт. Госпожа намеревалась разделить свои силы на три отдельные армии, по одной на каждом ярусе, и вынудить мятежников принять три последовательные битвы вместо одной.

И, наконец, в полусотне ярдов от второго частокола росла земляная пирамида. Ее склоны поднимались под углом около тридцати пяти градусов, а высота уже достигла семидесяти футов.

Вся увиденная мной картина отличалась навязчивой аккуратностью. Равнина перед Башней, кое-где срытая на несколько футов, была гладко выровнена, точно столешница, и засеяна травой. Наши животные, постоянно объедая траву, сделали ее похожей на тщательно подстриженную лужайку. Повсюду тянулись вымощенные каменными плитами дорожки, и горе тому, кто сошел бы с дорожки без приказа.

На среднем ярусе я увидел лучников, пристреливающих луки на участке от яруса до ближайшего рва. Пока они стреляли, офицеры перемещали подставки со стрелами в самое удобное для лучников положение.

Ярусом выше гвардейцы копошились вокруг баллист, рассчитывая секторы обстрела и выживаемость, а заодно определяя точность стрельбы по отдаленным целям. Возле каждого орудия стояли повозки с боеприпасами.

Так же как трава и мощеные дорожки, все эти приготовления выдавали навязчивое стремление к порядку.

А на нижнем ярусе работяги начали для чего-то разрушать короткие участки стены. Ерунда какая-то.

Я заметил приближающийся ковер и обернулся. Ковер сел на крышу, с него на подкашивающихся ногах сошли четыре застывших от напряжения солдата с обветрившимися в полете лицами. Их тут же увел капрал.

Наши восточные армии совершали марш к Башне, надеясь успеть до начала вражеской атаки и прекрасно понимая, что эта задача практически невыполнима. Взятые день и ночь не слезали с ковров, перевозя к Башне как можно больше людей.

Снизу послышались крики. Я обернулся… Выбросил вперед руку. Трах! Удар отшвырнул меня на несколько футов и завертел волчком. Капитан-гвардеец что-то завопил. Я упал лицом вниз. Ко мне побежали солдаты.

Я перекатился на спину, попытался сесть и поскользнулся в луже крови. Кровь! Моя кровь! Она хлестала из раны на внутренней стороне левого предплечья. Я уставился на рану с тупым изумлением. Что за дьявольщина?

– Ложись, – приказал капитан. – Да ложись же. – Он уложил меня чуть ли не насильно. – А теперь быстро говори, что нужно сделать.

– Жгут, – прохрипел я. – Стяни чем-нибудь рану. Останови кровь.

Капитан сорвал с себя пояс. Быстро сообразил. Прекрасный получится жгут. Я попытался сесть, чтобы советовать ему по ходу дела.

– Не давайте ему подниматься, – бросил капитан стоявшим рядом солдатам. – Что там произошло, Фостер?

– С верхнего уступа свалилось орудие и выстрелило на лету. Внизу сейчас суетятся, как цыплята.

– Это произошло не случайно, – выдохнул я. – Кто-то хотел меня убить. – Начав терять сознание, я смог вспомнить лишь извивающиеся на ветру белые нити. – Почему?

– Скажи мне, и мы оба будем это знать, дружище. Эй, вы! Тащите сюда носилки. – Он потуже затянул пояс. – Все будет в порядке, приятель. Через минуту будешь у лекаря.

– Повреждена артерия, – сказал я. – Тяжелый случай. – В ушах у меня зашумело. Мир начал медленно вращаться и холодеть. Шок. Сколько крови я уже потерял? Капитан действовал достаточно быстро. Времени хватает. И если лекарь не окажется мясником…

Капитан схватил за руку какого-то капрала:

– Иди и выясни внизу, что там произошло. И запомни: мне нужен ясный ответ, а не чушь.

Подоспели носилки. Меня подняли, уложили, и я отключился.

Очнулся я в небольшой палатке хирурга, который показался мне столь же умелым волшебником, как и врачом.

– Сработано лучше, чем сделал бы я сам, – признал я, когда он закончил.

– Болит?

– Нет.

– Вскоре начнет очень сильно болеть.

– Знаю. – Сколько раз я сам произносил эти же слова?

Вошел капитан гвардейцев.

– Как дела?

– Готово, – отозвался хирург и добавил, повернувшись ко мне: – Никакой работы. Никакого напряжения. Никакого секса. Короче, сам знаешь.

– Знаю. Перевязь?

Он кивнул:

– И еще на несколько дней привяжем руку к туловищу.

Капитан едва сдерживал нетерпение.

– Выяснили, что случилось? – спросил я.

– Не совсем. Расчет баллисты так ничего и не смог объяснить. Орудие непонятно каким образом сорвалось. Наверное, ты везучий. – Он вспомнил мои слова о том, что кто-то пытался меня убить.

– Наверное, – согласился я и коснулся амулета Гоблина.

– Не хочется мне этого делать, – сказал капитан, – но все же я должен проводить тебя к Госпоже.

Страх.

– Но что она хочет от меня?

– Ты это знаешь лучше меня.

– Ничего я не знаю. – Имелось у меня слабое подозрение, но я гнал его.

Башен оказалось не одна, а две, внутренняя вложена в наружную. Во внешней, чиновничьем сердце империи, расположились функционеры Госпожи. Внутренняя, столь же страшная для них, как и вся Башня для нас, пребывающих вне ее, занимала примерно треть общего объема. У нее имелся только один вход, доступный еще меньшему числу людей.

Когда мы подошли ко входу, он был открыт. Я не увидел охранников. Полагаю, они и не требовались. Наверное, я испугался бы сильнее, если бы не ослабел после операции.

– Я подожду здесь, – сказал мне капитан. Он помог мне сесть в кресло на колесах и подтолкнул его к дверному проему. Я пересек порог Башни с зажмуренными глазами и колотящимся сердцем.

Дверь за моей спиной гулко захлопнулась. Кресло катилось долго, несколько раз сворачивая. Понятия не имею, что или кто им управлял, потому что не желал открывать глаз. Потом оно остановилось. Я ждал. Ничего не происходило. Наконец любопытство победило. Я моргнул.

Она стоит в Башне и смотрит на север. Ее изящные пальцы сжаты. Легкий ветерок просачивается в окно и теребит полуночный шелк ее волос. На нежной щеке искрится слезинка-бриллиант.

Это же мои собственные слова, написанные больше года назад. Я увидел сцену из своей фантазии, точную до мельчайших деталей. Деталей, которые я придумал, но не записал. Словно этот момент фантазии был целиком выхвачен из моей головы и оживлен.