Лина и Сергей Прокофьевы. История любви - Саймон Моррисон

Сергей обращался с женой примерно так же, как с детьми: главное – вовремя отвлечь и занять делом. Меньше всего Сергею хотелось, чтобы домочадцы лишний раз требовали к себе внимания. Вообще-то у него лучше получалось успокаивать возмущенных нянь, чем утешать жену. Ника и Степановна жаловались, что работают сверхурочно, и Сергею приходилось задабривать обеих женщин, чтобы присматривали за Святославом и Олегом все лето, пока родители в отъезде. Он предупредил Лину, что с нянями надо вести себя полюбезнее, иначе они попросту уволятся. Участие Сергея в воспитании детей было весьма незначительным – время от времени отец следил, чтобы мальчики все делали вовремя и не отлынивали от уроков. Сергею достаточно было знать, что Святослав и Олег встают в восемь, ложатся в девять или десять и большую часть дня занимаются арифметикой, а также английским, французским и русским языком. У мальчиков вошло в привычку привлекать внимание родителей, жалуясь на болезни. Однажды у Олега действительно поднялась температура, после того как он выпил слишком много молока и переел дыни. Сергей запаниковал и вызвал докторов. Врачи осмотрели мальчика и заявили, что необходимо соблюсти хотя бы однодневный карантин, на случай, если у ребенка дифтерия. Но через несколько часов жар спал сам собой…

Осенью 1937 года пришло время организовывать заграничное турне, и на этот раз Лина настояла, что будет сопровождать Сергея. Они еще не знали, что это будет их последняя совместная поездка на Запад. Дети опять остались в Москве, чтобы гарантировать возвращение родителей. Сольные концерты и выступления с оркестрами сопровождались официальными приемами, на которых присутствовал не только Прокофьев, но и Лина. Неофициальные Сергей посещал без жены. Он выступил в Праге, Париже, Лондоне и многих городах Соединенных Штатов, включая Бостон, Боулдер, Колорадо-Спрингс, Денвер, Детройт, Лос-Анджелес, Нью-Йорк и Вашингтон, округ Колумбия. Регулярные отчеты о его действиях отправлялись в Москву из советских посольств в Париже, Лондоне и Вашингтоне.

Они больше не были свободны, ни дома, ни за границей. Отчетами об их действиях обменивались разные отделения ВОКСа. Советский посол в Великобритании, Иван Майский, представил новому председателю Комитета по делам искусств отчет о том, как Сергей проводил время в Лондоне. А Борис Моррос (Мороз)[350], музыкальный директор на студии «Парамаунт», принимавший Сергея в Лос-Анджелесе, был советским агентом. Моррос встретил Прокофьева с большими почестями и провел по Tin Pan Alley[351], где, согласно газетной статье, «композитор услышал и увидел все, от тамтамов индейцев до джиттербага»[352]. Лина, путешествовавшая вместе с мужем, обижалась, когда все вокруг думали, что она не понимает по-английски. «Ну, наш сленг, возможно, не такой современный, но мы, конечно, говорим по-английски»[353]. Ей спели серенаду в виде песни ковбоя, которую она назвала «из фильма The Texans» («Техасцы»). Лина охарактеризовала это произведение как «колыбельную для коровы».

Атмосфера во время поездки была напряженная, и Лина с Сергеем понимали, что должны быть очень осмотрительны. В отличие от мужа, державшего все в себе, Лина изливала чувства в письмах матери. «Эти три дня в Лондоне были самыми утомительными. Во-первых, когда пересекали Ла-Манш, было сильное волнение, и почти все, кроме меня, страдали морской болезнью. Концерт в Лондоне имел большой успех у холодных англичан. На следующий вечер был концерт в советском посольстве, а вчера в ВОКС – обществе культурных отношений с СССР»[354].

Затем следовали мрачные новости из Москвы. «Мы получили письмо от детей. Кажется, неожиданно закрылась английская школа – это очень неприятно, и я сильно расстроена. Теперь им придется ходить в русскую…»[355] Хотя в письме Святослав не сообщил Лине подробностей, связанных с закрытием школы, в своих воспоминаниях он рассказал, что родителей нескольких его одноклассников объявили врагами народа. Некоторых арестовали, других выслали из страны. Школу закрыли, и учеников распределили по обычным школам, которые, по воспоминаниям Святослава, были страшно переполнены. Но в ситуации были и свои плюсы – школа номер 336, названная в честь подвергавшегося гонениям русского писателя Александра Радищева, находилась всего в пятнадцати минутах ходьбы от дома. Единственное, что запомнил Олег, – как его дразнили, особенно когда отец согласился выступить в школе «в связи с каким-то революционным праздником»[356]. Одна из нянек, которая заботилась о детях в отсутствие родителей, Ника или Степановна, отправила Лине телеграмму, в которой написала, как трудно было найти новую школу для Святослава.

После турне по Среднему Западу Прокофьевы вернулись в Нью-Йорк. Лина осталась в городе, где продолжала общаться со старыми знакомыми, а Сергей отправился на запад, где должен был дать серию концертов. Советский композитор, путешествующий по местам, где не было агентов, должен был сам регулярно докладывать о своих действиях. Сергей отправлял отчеты Владимиру Потемкину, дипломату, сыгравшему важную роль в его возвращении в Москву в 1936 году. Год спустя, заняв должность первого заместителя народного комиссара иностранных дел, Потемкин помог Прокофьеву в организации последнего заграничного турне. Самый откровенный отчет пришел из Денвера, штат Колорадо, с Черри-стрит, 200 – по этому адресу находился дом известной филантропки Джин Кранмер. Сергей не понравился Кранмер, она нашла его неприятным гостем, слишком угрюмым и резким. Но потом они вместе пошли в кино на диснеевский мультфильм «Белоснежка и семь гномов». Сергей был в таком восторге, что предложил посмотреть его еще раз.

В отчете Потемкину, датированном 21 февраля 1938 года, Сергей старался выражаться осторожно и с преувеличенным энтузиазмом заверил дипломата, что, несмотря на замечательный прием, оказанный в Соединенных Штатах, «я не раздулся от самомнения и, между концертами, продолжаю работать над советскими темами»[357]. Одной из них была хоровая песня в честь народного комиссара обороны, маршала Климента Ворошилова. Прокофьев, возможно, не знал, что Ворошилов играл ведущую роль в кровавых чистках, а это значило, что композитор сочинял хвалебную оду в честь массового убийцы. Впрочем, это было не последнее задание такого рода, которое предстояло выполнить Прокофьеву.

Отчет заканчивался обменом любезностями: «Посылаю Вашей жене и Вам сердечные приветы, и, несомненно, Лина Ивановна тоже. Я говорю «несомненно», потому что ее нет рядом. Я в Денвере, в Скалистых горах, а она осталась в Нью-Йорке»[358].