Великая смута - Николай Плахотный

Наш преподаватель Петр Андреевич Мезенцев, фронтовик, человек кристальной души, узнав о моих терзаниях, попытался успокоить подопечного дипломника. Мы часто разговаривали, не только в коридоре, в университетском сквере, но и дома у него. В отношении же Шолохова мой мудрый учитель был деликатен, осторожен. Было найдено обтекаемое слово: «недоразумение». А суть проблемы объяснял интригами литературной среды, завистью собратьев по перу. И еще «кое-чем». При этом решительно и твердо добавлял:

— Поверьте, туман рассеется. Рано или поздно. И все станет на свои места.

Ах, как долго туман рассеивался. Да что туман! После вручения МА. Шолохову Нобелевской премии на его голову полились потоки грязи. При этом неблаговидную роль сыграл его земляк Александр Солженицын. Что было, то было.

Потом малость развиднялось. Оказалось, что грязные сплетни вокруг авторства «Тихого Дона» возникли сразу же вскоре после выхода первых томов романа. Многих, в том числе и мэтров пролетарской литературы, удивляла (раздражала) молодость их создателя. В Париже вышла скандальная книжка окололитературной дамы Ирины Медведевай, скрывшейся под псевдонимом Г. Тогда-то и всплыло из небытия имя белогвардейского казачьего офицера Федора Крюкова. И пошло-поехало!

Слухи обрели характер сенсационности, на которую падок скучающий обыватель, стремящийся во чтобы то ни стало шагать в ногу с модными веяниями. Ну а уж потом, в годы перестройки, телевидение, освободившееся от пут «тоталитаризма», обрушило на наши головы «сенсацию века». Якобы «Тихий Дон» украден бесталанным Шолоховым у благородного и очень талантливого — почти гениального! — писателя, положившего жизнь свою за царя-батюшку.

Кто же он такой, Крюков? По литературной табели о рангах это был «мелкотравчатый» литератор, кстати сказать, земляк Шолохова, из станицы Глазуновской, что в Волгоградской области. Окончил Петербургский историко-филологический институт. В течение двадцати лет преподавал словесность в Орловской гимназии, учительствовал в Нижегородском реальном училище. Был депутатом Первой Государственной Думы от казачьей курии Войска Донского. После Октябрьской революции примкнул к белому движению. Редактировал правительственную газету «Донские ведомости». Принимал личное участие в борьбе с советской властью в составе усть-медведицкой сводной бригады, с которой отступал от Новороссийска. Умер в начале 1920 года от возвратного тифа в станице Новокумской.

За свою литературную жизнь Ф. Крюков создал цикл рассказов и написал повесть из казачьего быта. В последние годы (после революции) вообще ничего заметного не создал. Так что «красть» Шолохову, по сути, и не у кого было. Как же возникла версия об украденном романе? Попробуем вместе разобраться.

Во время нашествия немецких фашистов на нашу Родину, сгорел огромный шолоховский архив при следующих обстоятельствах. 8–9 июня сорок второго года вражеские самолеты бомбили станицу Вешенскую. В дом Шолохова попала большая бомба. Осколком насмерть сразило мать писателя. Бумаги разметало окрест. Чудом сохранились 137 листов черновой рукописи. Подобрал их на улице командир танковой бригады. Он хранил драгоценные страницы все годы и возвратил их Михаилу Александровичу осенью 1945 года. Но то был всего-навсего мизер.

Самой тяжкой для Шолохова утратой была потеря черновиков 1-й и 2-й книг романа, из-за которых еще в 1929 году возник скандал. Опять же на том основании: недоверие к автору. И все же общими усилиями удалось отстоять доброе имя молодого писателя, ворвавшегося в большую литературу, как шторм.

Итак, писательский архив сгорел дотла. Но ведь была еще одна кипа бумаг, которые находились в Москве, причем вроде бы в надежном месте. Но именно вокруг них и возник впоследствии головокружительный детектив, растянувшийся на годы, на десятилетия.

В связи с печатаньем в Москве первых двух томов «Тихого Дона» М. А. Шолохову часто приходилось наведываться в столицу. Тут он нечаянно сошелся и крепко сдружился со своим годком (тоже начинающим писателем) Василием Кудашовым. И всякий раз по приезде в московское издательство находил приют в тесной комнатенке друга-единоверца. Немало вечеров провели они вместе в тесном кругу. Здесь Шолохов, попыхивая трубкой, читал прямо с рукописи только что вышедшие из-под пера главы романа. Часто при этом присутствовала и жена Кудашова — Матильда Емельяновна. Вскоре эта семья чистосердечно разделила радость успеха вышедшего перед самой войной «Тихого Дона», которому была присуждена Сталинская премия первой степени.

В квартире Кудашовых так и осталась рукопись первой половины романа Шолохова. Судьба вскоре развела друзей-литераторов в разные стороны. Михаил Александрович, получив звание полкового комиссара, стал корреспондентом газет «Правда» и «Красная Звезда». А малоизвестный Кудашов пошел в ополчение, в составе писательской роты. Вскоре его перевели из солдат в сотрудники газеты «Боевой путь» 32-й армии. Однако судьба ее была плачевная, армия попала в окружение. В результате Кудашов оказался в фашистском плену.

Будучи на фронте в действующей армии Василий Кудашов очень беспокоился за судьбу рукописи своего друга. Он словно предчувствовал беду. И вот какой созрел у него план. Они с Шолоховым должны встретиться в Москве, чтобы из рук в руки передать драгоценные листы. Для этого Михаилу Александровичу, у которого были обширные связи в верхах, следовало хоть на пару деньков вызвать Кудашова в Москву. И тогда бы вопрос решился. Таков был план.

Однако встретиться друзьям не довелось. Под Юхновым (западное направление) 32-я армия попала в окружение. Предчувствуя неладное, Матильда Емельяновна обратилась в военкомат за разъяснениями. После проволочек ей наконец дали понять, что муж пропал без вести. И только после войны, окольными путями пришла скорбная весть. Василий Михайлович все эти годы томился в плену. Умер от туберкулеза зимой 1945 года в немецком концлагере в Померании.

А где же рукопись шолоховского романа? Совсем недавно она «нашлась» в квартире Кудашовых, что и следовало ожидать. Вот только почему Матильда Емельяновна пятьдесят лет молчала? Так и не возвратила страницы по принадлежности М. А. Шолохову. По сути, взяла на душу великий грех. А близкому другу своего мужа принесла много горечи и страданий.

В Писании сказано: «Темна вода во облацах». Да и душа человеческая — особенно женская — потемки. Возможно, Матильда Емельяновна не простила Шолохову, что тот, несмотря на неоднократные настойчивые просьбы В. М. Кудашова, не смог или не успел вызвать друга на несколько дней с фронта. Ведь даже в трагическую и святую минуту, уже у могилы М. А. Шолохова она солгала. На вопрос вдовы писателя Марии Петровны: «Мотя, у тебя никаких Мишиных бумаг не осталось?» Она коротко обронила: «Нет».

Что значит для творческого человека потерять рукопись? Коротко — горе великое. О глубине его знает лишь сам хозяин да очень близкие люди. Говоря казенным языком, отсутствие документальных свидетельств рождения произведения (в случае спора) делает автора, даже такого, как всемирно известный Шолохов, крайне уязвимым со стороны недоброжелателей, завистников, коими хоть пруд пруди в литературной среде. Шолоховскую рукопись надо было положить на стол еще и потому, что в либеральной отечественной, а также в зарубежной печати открыто, без стеснения говорили о свершившемся (и не наказанном!) литературном воровстве.

Позже Шолохову было брошено в лицо новое обвинение. Будто для прикрытия бесспорного факта отсутствия рукописного оригинала он придумал историю бомбежки своего дома в Вешенской. Израильская газета «Окна» посвятила этой теме большой очерк «Рукописи не бомбят», где «доказывалось», что никакой бомбежки и не было, как не было и гибели шолоховского архива. Надо сказать, что присуждение Михаилу Александровичу Нобелевской премии подлило масла в тлеющий костер.

Как эта грязная возня отразилась на душевном состоянии великого русского писателя? Безусловно, выбила из творческой колеи, а главное подорвала здоровье.

Одно время работал я в журнале «Коммунист». Как-то на редколлегии возник разговор: не худо бы редакции коснуться сложной темы — как идет поиск шолоховских рукописей. Явилось предложение: выйти на автора «Тихого Дона», ему первому и предоставить слово, хотя бы в форме обстоятельного интервью. Мне показалось, что работа вполне осуществима. За мной ее и закрепили. Уже на руках была командировка. И вдруг незадача. Меня валит с ног сильная простуда в сочетании с пневмоническим компонентом. В итоге — госпитальная койка.

Командировку переписали на спецкора Феликса Родионова. Я был уверен, что друг справится с задачей не хуже, а то и лучше меня. Это был классный журналист, имевший талант от Бога. Сам же без всякого наигрыша именовал себя репортером. Феликс умел вызвать на откровенность, «расколоть» самого закоренелого молчуна. А с Шолоховым предстоял ведь трудный разговор. Ради такого случая редакция раскошелилась: приобрела за валюту редкий в то время и дорогой портативный магнитофон.