Стихотворения. Проза - Леонид Дмитриевич Семёнов

что ответить, то ответьте. Мысль, которая пришла ко мне та, что если жить в деревне, то и должен жить до конца последовательно — и не жить у мужика — работником, у которого мне очень хорошо жить, но который сравнительно богат — а работать уже прямо на бедных, на вдову рядом — которая с детьми и действительно несчастна и перебивается кое-как — и всеми забита. И знаю я ее давно, и мужа я ее покойного давно знал, и ребятишек ее знаю и люблю. Но сделать это трудно мне — и говоря уж о внешнем, как работать? Сумею ли до конца? хотя и старался этим летом, но у ней ведь и лошади нет — не говоря об этом, трудно — потому что это опять в том месте, где меня знают. Нужно быть очень смиренным для этого — поистине смиренным до конца в душе и не бояться казаться сумасшедшим, как и когда вдруг страшно кажется. Но с другой стороны, этот бы поступок решал другой вопрос об учительстве. Я чувствовал и чувствую, что и крестьяне в моей деревне не так живут, как нужно, но не смел говорить им это, и когда просили они меня учить их, отказывался, молчал. Я понимал, что словами не научишь, а что ли я буду учить их о том, правильна ли хлыстовская вера или православная — когда корень их жизни не такой — и вот думаю, что мой поступок бы решил разом все те вопросы, которые тут созрели. Делами можно только учить людей и жизнью, которая от Бога, а не словами. Но это все соображение — которое не может не рисоваться мне уже теперь, потому что это переменит мои отношения к тем крестьянам, у которых жил до сих пор и с которыми водился (они все сравнительно богатые, но и более развитые потому), — это соображение заставляет меня особенно глубоко задуматься — перед всем. Не беру ли на себя подвига свыше сил и правда ли от Бога эта мысль? И не нужно ли еще подождать, проверить себя, как-нибудь иначе еще послужить, пройти какую-нибудь предварительную ступень. Скажу прямо — моя деревня очень темная, и я очень одинок в ней — и кругом, несмотря на некоторых отдельных сектантов. — Мне жить в какой-нибудь готовой общине — как напр<имер> Саши Добролюбова — было бы в тысячу раз легче — но я бы нигде не нашел покоя, я это чувствую. Правильно ли это? Хорошо ли это? Еще есть страшная опасность для меня в моей местности — темные невежественные люди легко могут поклониться мне и так уж я боюсь этого. — Ведь это делается так независимо от меня. Из одной деревни далекой пришел уже при мне слух — что был у них сам царевич наследник — это был я. Это в связи с отказом моим от военной службы — меня тогда очень испугал. Итак думал о том, что должен сделать, что нужно, — я все-таки откладываю это — боюсь верить только себе, думаю, что для этого нужно какое-нибудь более властное авторитетное указание, и молюсь и жду его. Если можете что сказать, скажите.

Еще забыл сказать, что к такому выходу для себя, к необходимости это сделать приводит меня еще та общая — я скажу прямо — вдохновенная любовь к людям ко всем, которых я знаю, к здешним и к тамошним — деревенским, которая иногда нахлынывает волной до слез, до умиления, и когда хочется сказать всем что-то, всех научить чему-то, не учительствовать, а научить, и тогда кажется даже так ярко рисуется, я должен это сделать — но по силам ли это еще? Где найти эту силу? как укрепить себя, чтобы сделать это во всей чистоте, достойно дела Божьего — ведь я даже иногда не властен над простым и внешним житейским волнением — так несовершен еще. Простите, дорогой Лев Николаевич. Напишите что-нибудь[224]. Это должно во мне решиться теперь скоро, в январе уж — нельзя так дольше. А то я хотел даже в монастырь уйти на время, для искуса, для подготовки, все-таки трудным и суровым рисуется мне это дело. И страшно, что не на одного Бога надеешься при этом, а вот и на Вас на человека. Но не гордыня ли все, ведь и Вас упрекают иногда в гордыне. А эти слезы, это умиление и вдохновение! как поддержать их всегда в себе? Я так часто падаю, так часто терзаюсь и мучаюсь — но знаю путь любви и живой любви общения с людьми единый истинный путь к Богу. Ваш брат известный Вам

Леонид Семенов

Мой адрес пока:

СПетербург

Морская ул. д. 35 кв. И.

А мы ведь еще молоды, кому как не нам дерзать?!

Спасибо Вам за Ваше письмо в газетах.

<На конверте:>

Тульская губ.

ст. Козлова Засека

Ясная Поляна

Льву Николаевичу Толстому.

7

3 марта 1908. Петербург

Дорогой Лев Николаевич, я давно уже получил Ваше письмо, несколько раз пробовал отвечать на него, но все слова как-то не нужны, бледны. Редко приходится переживать такой праздник души, когда сознаешь, что совершенно сходишься с другим человеком, да еще с человеком, который настолько опытнее и старше тебя, как Вы меня. Теперь пишу кратко ради любви и общения. Я — еще в Петерб<урге>, но все те сомнения, которые высказал Вам в письме в декабре, — рассеялись как призраки, и понял я, что они соблазн. Я считаю для себя неизбежным — уход в крестьянство и всего вероятнее в ту свою деревню, в которой жил уже летом. В этом, думаю, воля Божья для меня, та воля, о которой Вы пишите. Ее я воспринимаю и ей учусь не во внешних рассуждениях — о классах, о социализме, о ходе истории и даже об историческом ходе религиозных движений в России (такому соблазну подпадают некоторые и очень близкие мне люди, и мне кажется это все ложью) — а просто во внутреннем сознании [во-первых] вины своей за все общество образованное и за все, что оно делает, вины перед собой, перед ним и перед всеми, пока живу среди него и знаю, что как бы лично ни старался я сам себе устроить здесь иную и более суровую и непраздную жизнь, — мира душевного мне здесь нет. Для этого ведь выход один