Нашествие монголов (трилогия) - Василий Ян

Уже большая часть города была разрушена беспрерывными штурмами пленных, которых монголы гнали на приступы. Однако жители Гурганджа продолжали защищаться с отчаянной яростью. Монголы брали квартал за кварталом. Привыкшие биться в поле, с коня, монголы с трудом передвигались по узким улицам, заваленным обломками горевших построек, но продолжали упорно наступать и метко поражали защитников длинными стрелами.

Самыми яростными бойцами были ремесленники Гурганджа; они знали, что, в случае плена, их участь предрешена: самых искусных и сильных монголы отошлют на свою далекую родину, а остальных, непригодных, перебьют.

Жены и девушки сражались на стенах и крышах домов рядом со своими отцами, мужьями и братьями. И если кто-либо из них, пораженный стрелой, падал, то женщины бесстрашно складывали перед раненым стенку из кирпичей и земли, чтобы оградить упавших от новых стрел.

Героическая защита Гурганджа вписала одну из самых необычайных страниц в печальную повесть о гибели великого Хорезма; другие города большей частью выказывали слепую доверчивость к монголам, малодушие и слабость, почему бесславно погибли. Вокруг Гурганджа монголы потеряли очень много своих воинов, и кости павших образовали целые холмы, которые потом много лет были видны между развалинами.

Когда остались невзятыми только три квартала, измученные, израненные защитники Гурганджа решили сдаться и послали избранных лиц к хану Джучи просить милости и пощады. Сын Чингисхана ответил:

– О чем вы думали раньше? Почему вы не выказали покорности, когда мои войска подходили к городу? Теперь, когда я потерял столько моих лучших бойцов, могу ли я запретить моим воинам насытиться яростью и грабежом? Никакой пощады вам не будет.

Монголы бросились в уцелевшую часть города. Одних защитников они взяли в плен, других зарубили, все имущество разграбили.

По приказанию хана Джагатая, не желавшего, чтобы жемчужина Хорезма, Гургандж, досталась старшему брату, монголы разрушили главную плотину, распределявшую воду по всему Хорезму. Вода затопила огромный город и снесла здания. Место города и потом много лет оставалось покрытым водой. Кто спасся от татар, тот утонул в волнах разлившейся реки или погиб под развалинами. Сохранилось только несколько зданий: часть старого дворца Кэшки-Ахчак, построенного из кирпичей, и две шахские гробницы.

Вода разбушевавшейся реки затопила также и несколько других городов Хорезма, а сама река переменила течение и долгое время направлялась через пески в Абескунское море.

Во время отчаянной защиты Гурганджа Хаджи Рахим находился на стенах среди сражавшихся. Зная арабские способы перевязывания и лечения ран, он помогал пострадавшим.

Когда внезапно разлилась река Джейхун, он два дня просидел на высокой кирпичной гробнице-мавзолее шаха Текеша. В плывшей мимо лодке оказался рулевым уже знакомый дервишу кузнец Керим-Гулем. Тот пересадил его в свою лодку, и они вместе плавали по бушевавшей водяной равнине, спасая всех, кого могли. Им не удалось больше встретить Кара-Кончара и Гюль-Джамал. Значительно позднее Хаджи Рахим слышал не раз сказку маддаха[127] о подвигах Кара-Кончара, охотившегося в Каракумах за монголами, и о его беспредельной любви к пастушке Гюль-Джамал, насильно увезенной в гарем последнего хорезм-шаха.

Маддах заканчивал сказку описанием разлива реки, смывшей славный и богатый Гургандж. В этот поток разбушевавшихся вод попал Кара-Кончар. Некоторые люди видели, как он отчаянно боролся с волнами, чтобы спасти Гюль-Джамал, но оба исчезли в бурных потоках… В одном месте, где обнажилась возвышенность, нашли два тела: Гюль-Джамал и Кара-Кончар лежали друг около друга, и маленькая ручка туркменки была зажата в могучей ладони Кара-Кончара.

Маддах заканчивал сказку поучением: «Любовь по истинному влечению – это та любовь, которой нет конца иначе, как только со смертью…»[128] Но если при этом девушки плакали, то маддах говорил: «Знающие люди мне передавали также иное: будто бы известие о смерти Кара-Кончара в волнах Джейхуна неверно – он выплыл из потоков реки на своем вороном коне и спас Гюль-Джамал. Он увез ее в глубину Каракумов, в свою юрту близ колодцев Бала-Ишем. Там они прожили счастливо много лет, чего и вам всем желаю!»

Глава десятая

Хаджи Рахим у юного Бату-Хана

Не презирай слабого детеныша, – быть может, это детеныш льва.

Хаджи Рахиму удалось с трудом пробраться между буйствовавшими монгольскими отрядами и прибыть в лагерь Джучи-хана. Привязанная на колпаке дервиша золотая пластинка с соколом охраняла его и привела к белой юрте правителя северо-западного улуса великого царства монголов. Хаджи Рахим слышал, что Джучи-хан, старший сын грозного Чингисхана, был единственным из всех лиц, окружавших монгольского владыку, кто осмелился с ним спорить. Но говорили также, что Чингисхан не доверял своему первенцу и постоянно подозревал его в попытках организовать заговор. Поэтому Чингисхан назначил его правителем самого отдаленного, крайнего улуса, где большую часть земель еще приходилось завоевывать. Чингисхан тогда сказал сыну: «Отдаю тебе все земли на запад так далеко, как может ступать копыто монгольского коня!»

В белой юрте, на низком троне, сидел, подобрав под себя ноги, Джучи-хан. Он был похож на отца высоким ростом, медвежьими ухватками и холодным взглядом зеленоватых глаз. От безбородых монголов он отличался длинными усами и узкой черной бородой. Искусно вплетенные в бороду конские волосы переходили в тонкую косичку, которую Джучи закидывал за правое ухо. Перед троном на коленях, пригнувшись до земли, покорно ожидала милости великого властителя толпа просителей: и ханов, и улемов, и купцов, и простых хорезмийцев.

Хаджи Рахим, громко повторяя: «Я-гу-у, я-хак!» – шагая через спины просителей, прошел прямо к трону Джучи-хана и остановился, опираясь на посох.

Пристальным, мрачным взглядом уставился Джучи-хан на дервиша и спросил:

– Чего просишь, кипчакский шаман?

Хаджи Рахим объяснил, что принес собственноручное письмо великого визиря Махмуд-Ялвача.

– Почему так поздно? Я жду письма давно.

– Я находился в осажденном городе Гургандже.

– Значит, ты был заодно с моими врагами?

– Да, я как лекарь помогал раненым.

Хаджи Рахим вскрыл конец посоха, залепленный воском, и вытащил свернутый листок бумаги с красной печатью. Писарь Джучи-хана развернул листок и осмотрел его с удивлением.

– Здесь написано всего три слова: «Этому человеку верь!»

– Ясно и достаточно! – сказал Джучи. – Приведите моего сына Бату-хана!