Вакансия - Анатолий Борисович Шалин

— Солидно. А что делал ты в это время?

— Согласно программе, работал над узлами установки. Когда же ваша супруга делала в своей речи небольшие перерывы, чтобы, очевидно, отдышаться, я, как вы учили, бросал в ее сторону ласковые взгляды и говорил: «Потерпи еще немножко, дорогая. Кисонька, вот соберем эту установку, проведем полевые испытания… А там, глядишь, обязательно будем посещать филармонию, театры, а следующим летом обязательно, всенепременно, поедем отдыхать к морю. Уже немного осталось…»

— Что ж, вроде все правильно выполнил. И сколько же раз ты повторил эту реплику?

— Восемнадцать с половиной раз.

— Как? Почему с половиной?

— В девятнадцатый раз она не дала мне договорить до конца — влепила пощечину, разрыдалась, сообщив при этом, что я, то есть вы, хозяин, изверг, бегемот, бревно, бездушный идиот…

— Стоп! Короче! Опусти ненужные подробности, излагай суть!

— Всего, хозяин, она наградила вас семьюдесятью четырьмя эпитетами, двадцать восемь из них в моем словаре отсутствуют, и я хотел бы узнать, что они означают?

— О твоем образовании поговорим потом. С этим ясно. Что было дальше?

— Затем она хлопнула дверью, оставила в прихожей записку, которую вы держите в руках, и ушла из квартиры.

— М-да! — задумчиво протянул Федор. — Кто их поймет, этих женщин? Я ли ее не любил? Грустно… Установку-то хоть собрал?

— Так точно, хозяин, собрал! Будем включать?

— Обязательно!

И две минуты спустя Федор и его кибер-помощник с наслаждением защелкали тумблерами и клавишами новой установки.

Уже поздно вечером, позевывая и с трудом отрывая отяжелевший взгляд от схем и чертежей, почувствовав вновь непривычную пустоту и тишину вокруг, Федор тоскливо посмотрел на своего искусственного двойника и задумался.

«Ушла… Бросила… Пнула… Гм… Должен же быть какой-то разумный выход? Вернуть! Попросить прощения? Нет, я гордый…»

С минуту поразмышляв о превратностях семейной жизни, Федор вновь склонился над своим рабочим столом и на чистом листе ватмана вывел одно единственное слово: «Евдокия».

— Да, именно так, — сказал он себе, — будет называться новая кибернетическая установка для создания полной иллюзии счастливой семейной жизни.

ГДЕ-ТО НА КРАЮ ГАЛАКТИКИ…

Если вы бывали в нашей галактике, а именно в той ее части, где находится Земля, то вам, конечно, приходилось высаживаться в порту небольшой базовой планеты «Эйка» и вы, конечно, заглядывали в кафе «Метеорит», поскольку это кафе единственное, других на планете просто нет, а планета тоже единственная, других в том созвездии тоже нет.

К «Эйка» часто заворачивают корабли, улетающие с Земли и возвращающиеся на Землю из других районов галактики и из других галактик. Это, так сказать, последняя остановка перед Землей. На «Эйка» находится «база», второй по величине после марсианского центр космических исследований земного сектора галактики. Отсюда снаряжают и отправляют экспедиции для исследований отдаленных звездных систем, и сюда эти экспедиции возвращаются. Вокруг планеты всегда крутится два-три исследовательских звездолета, а в кафе «Метеорит» всегда можно найти лучшие земные вина, услышать новости со всех краев вселенной и встретить друзей, с которыми вы не виделись, как минимум, целую вечность.

В этот раз в «Метеорите» встретились экипажи звездолетов «Проныра», командир — Федор Левушкин, и «Скиталец», командир — Джим Крепыш. Отмечали возвращение из отпусков планетолога Жана и штурмана Геннадия. Штурман рассказывал, как они с Жаном провели отпуск на Земле.

— Вы Андромедова помните? — говорил он, наполняя бокалы шампанским.

— Это тот длинный с усиками, что ли? — откликнулся Левушкин. — Он еще у Светова вторым пилотом работал?

— Точно! — отвечал Жан.

— Андромедов? — лениво переспросил Чарли. — Это тот тип, который все рвался Крабовидную Туманность исследовать?

— Так его там и ждали, — скептически заметил Михаил. — Судаков отказался включить его тему в план исследований.

— И правильно сделал, — заметил Степан, считающий себя специалистом по всяким туманностям. — Нечего Андромедову в этой туманности делать.

— Так вот, — продолжил Геннадий. — Мы его на Земле в порту встретили.

— Да? А он разве из отпуска еще не вернулся? — спросил Джим. — У него вроде еще три месяца назад отпуск был? Неужели до сих пор на Земле торчит? Что это ему там понадобилось?

— Влюбился он, братцы, — грустно сказал Геннадий, отпивая глоток из бокала.

— Бедняга! — посочувствовал Левушкин. — И как же это его угораздило. Может, враки? Ведь вполне серьезный астронавт.

— Нет, сами видели. Вот Жан не даст соврать. Верно, Жан?

— Точно, — кивнул Жан. — Влюбился.

Из Мишкиного кресла послышалось несдержанное хихиканье.

— Ты чего ржешь, Михаил? — строго сказал Геннадий. — Нет бы посочувствовать человеку, ведь с каждым может случиться, а он: гы-гы. Бревно!

Последние слова Геннадия вызвали у Михаила новый приступ смеха.

— Нет, я так не привык, не могу рассказывать в такой обстановке, — сказал штурман. — Сами же просили выложить все новости. Федя, — обратился он к Левушкину, — двинь Мишутке по шее, а то у меня руки заняты. Пусть успокоится.

— Хорошо, хорошо, не буду, — прошептал Михаил сквозь смех.

— Мы, — продолжил Геннадий, — его на главной улице Космопорта видели, где-то дня за два перед возвращением. Сидели, можно сказать, на чемоданах, ждали свой рейсовый, Земля нам уже надоесть успела, вот мы и скучали, слонялись по улицам целыми днями, нацепив на себя все эти сверхмодные костюмчики и шляпы, вид, конечно, у нас был скучноватый. Прогуливались мы, значит, неторопливо, и вдруг — смотрим: мимо нас две тети Андромедова волокут, а он слегка упирается, кричит: «Не хочу, не буду! О! Я знал, я чувствовал, что этим кончится! И чем я только думал?» Ну, и так далее, И все эти выкрики он пересыпает горестными вздохами. Мы, естественно, подходим, спрашиваем: «Петя! Сколько лет? Куда это тебя транспортируют?» И оказалось, что транспортируют его во Дворец бракосочетаний… Есть на Земле, оказывается, такие учреждения. Такое дело. Он, конечно, поплакался нам. Все же товарищи.

«Видно, — говорит, — парни, не суждено мне новые планеты открывать, на Земле теперь останусь».

Мы с Жаном посочувствовали, похлопали его по плечу, а делать уже нечего. И пришлось проводить его, образно выражаясь, в последний путь — он нас в качестве свидетелей с собой прихватил. С невестой его познакомились. Красивая женщина, лингвист, но характер свирепый, ни о каких других созвездиях и планетах слышать не хочет.

«Нет, — говорит, — никуда я с Земли не полечу. И Петю не отпущу. Полетал — и хватит. Найдет себе другую специальность. Периферия — это не для нас… Что я на вашем Марсе, — говорит, — не видела? Пыли я там не нюхала?»

А в системе Альфы Центавра, видите ли, по ее мнению, ни одной порядочной гостиницы не найдешь, — Геннадий тяжело