Одна крошечная ложь (ЛП) - К. А. Такер

Думаю, любое количество текилы не способно сделать это приятным.

— Мне надо в уборную, — бормочу я, выворачиваясь из-под него, и уношусь прочь из кухни. Там я больше не в силах находиться. Не в силах находиться рядом с Коннором. Мне хочется убежать домой, чтобы принять душ и забыть о случившемся.

Мне нужен Эштон.

Я вытаскиваю телефон и быстро отправляю ему сообщение. Не дожидаясь ответа, я обыскиваю комнату за комнатой, дважды умело избежав столкновения с Коннором. Но нигде не могу найти Эштона, и никто его не видел. Быстро осмотрев гараж, я нахожу там его черный автомобиль.

Эштон здесь.

Что значит, он должен быть в своей комнате.

Но не отвечает на сообщения.

О том, чтобы ничего сегодня не чувствовать, не может быть и речи. Страх вернулся и усилился десятикратно, закручиваясь внутри, словно смертельный водоворот ревности, боли и отчаяния.

У меня лишь два варианта: уйти, предположив, что наверху он с кем-то, либо пойти и самой проверить.

Крепко обхватив себя руками, я поднимаюсь наверх. Каждый шаг приближает меня либо к апофеозу кошмарного дня, либо к океану облегчения. Мне кажется, если найду его с другой, то погибну.

Зачем я так с собой поступаю? «Потому что ты — мазохист».

Впереди я вижу закрытую дверь. На ней нет ни красного носка, ни любого другого намека на то, что там кто-нибудь может быть.

И все же…

Мне даже не приходится сознательно задерживать дыхание, ведь я и так вовсе перестала дышать, прижавшись ухом к двери. Тихо играет музыка, значит, он внутри, но за исключением этого…тишина. Ни стонов, ни женских голосов.

Я легко стучу, пока не струсила.

Ответа нет.

Сглотнув, я стучу снова.

Ответа нет.

Я аккуратно берусь за ручку и понимаю, что дверь не заперта.

Необычнее я себя не чувствовала: кровь приливает к ушам, сердце колотится, как бешенное, но при этом в легких совершенно спокойно. Я понимаю, что долго так продолжаться не может. Понимаю, что скоро у меня закружится голова, и я потеряю сознание, если не сделаю выбор.

Мне надо сделать выбор. Сейчас я могу повернуться и уйти — уйти из этого дома, потому что не в состоянии иметь дело с Коннором, — и не увидеться с Эштоном. И я не прикоснусь к нему, и его не будет рядом, чтобы помочь забыть этот ужасный день только так, как умеет он.

Либо я могу открыть дверь, рискуя увидеть его с другой.

Я открываю дверь.

На краю постели в полотенце сидит только вышедший из душа Эштон и пристально смотрит в пол, одной рукой теребя ремень на запястье. В другой руке он держит стакан с янтарного цвета жидкостью.

Если бы я почувствовала еще большее облегчение, то растаяла бы.

— Привет, — произношу я как можно мягче, когда мной завладевает притяжение к нему.

— Закрой дверь. И запри. Пожалуйста. Никого не хочу сегодня видеть. — Его голос низок и глух. Он даже глаза не поднял. Не знаю, что это за настроение. Прежде я его таким не видела.

Я следую его указаниям, запирая снаружи полный дом людей, вечеринку, Коннора. Всё. И остаемся лишь мы.

И тогда я ступаю вперед, медленно, осторожно. Пока не оказываюсь в полуметре от него, Эштон не поднимает своих темных глаз и медленно не осматривает меня от красных туфель до головы. Его взгляд останавливается на моей груди.

— Тебе не стоит здесь находиться, — бормочет он, делая глоток из стакана.

— Почему ты не внизу?

Он взбалтывает жидкость.

— Дерьмовый день был.

— У меня тоже.

Допив остатки, Эштон ставит стакан на тумбочку.

— Хочешь, чтобы я помог забыться? — Возбуждение между бедрами тут же подтверждает, что мое тело будет этому только радо. Взгляд карих глаз, в конце концов, поднимается к моему лицу, но в них нет и намека на веселье. В них нет ничего, кроме покорной грусти и небольшого остекления. — В этом я хорош, правда же. — За этими словами скрывается смысл, который я не могу полностью уловить.

— Я знаю, что ты нашел фотографию.

Он склоняет голову.

И теперь, когда я стою здесь перед Эштоном, смятение, с которым я боролась на протяжении многих недель, растворяется. Впервые за всю свою жизнь я точно знаю, чего хочу. И ни капли не сомневаюсь в правильности этого желания.

— Сегодня я тоже тебе кое-что дам.

Я отталкиваю кружащихся в животе бабочек, полностью сосредоточиваясь на том, что собираюсь сделать, на том, что собираюсь ему отдать, если он это примет, и выскальзываю из туфель. Не знаю, легче или сложнее было бы, не наблюдай он, но я расстегиваю те четыре пуговицы, которые оставила Рейган, и облегающая блуза падает на пол. Пальцами я быстро добираюсь до пуговиц на юбке, и та тоже оказывается у моих ног.

Словно он борется с желанием воспротивиться и проигрывает, Эштон поднимает взгляд, осматривая меня, а потом отводит глаза в угол комнаты.

— Господи Иисусе, Айриш, — бормочет он сквозь зубы и руками сжимает край матраса, стараясь обуздать себя. — Я не смогу остановиться.

В ответ я завожу руки за спину и расстегиваю застежку на бюстгальтере, дав ему упасть на пол. За ними тут же следуют чулки. Вскоре, я стягиваю с себя все до последнего элементы смехотворного костюма, но Эштон так на меня и не смотрит. На самом деле, его глаза и вовсе закрыты.

Я сглатываю и протягиваю руку, обводя кончиком пальца птицу на его предплечье, намеренно избегая прикосновения к шраму.

— Скажи, что она значит. — Это не вопрос. Я не оставляю ему выбора.

Повисает длительная пауза, пока он молчит.

— Свободу.

Я перевожу палец на другую татуировку, на плече. И снова требую:

— А эта? Скажи мне, что она значит.

Немного громче.

— Свободу.

В ответ я целую ее.

Я развязываю его полотенце, убирая концы в стороны. Молча сажусь сверху на его колени. Эштон все еще ко мне не притронулся, но теперь его глаза открыты, и со странным выражением лица, которое мне непонятно, он изучает мое тело. Его выражение напоминает удивление или благоговейный трепет, словно он не верит, что это происходит на самом деле.

Я опускаю ладонь на символ на груди Эштона, чувствуя биение его сердца.

— Свобода?

Его взгляд мгновенно поднимается к моим глазам. Его голос теперь более уверенный, более непокорный, чем прежде.

— Да.

Я не даю ему отвлечь себя, соскальзывая рукой на то место, где, как я знаю, набито мое имя. Мне даже не нужно спрашивать у него значение татуировки, ведь я и так, не сомневаясь, знаю. Он уже сказал мне об этом столькими способами.

— Свобода, — произносит он без побуждения с моей стороны.

У меня нет всех элементов пазла, чтобы собрать этого прекрасного, загнанного в ловушку, сломленного мужчину. Но один элемент есть точно, и лишь у меня есть право его отдать. На одну ночь, на все ночи. Как долго он будет его желать.