Ключ для пешки - Ирина Кайлес

— Как здесь хорошо! — Флайс восторженно оглядывался по сторонам. — Какая Божественная красота! Почему мы здесь не живем?!

— Ты очень скоро будешь жить здесь, малыш. Душа много раз рождается на Земле. Она меняет тысячи оболочек, проходит бесчисленное множество путей, чтобы потом перейти в наш, более совершенный мир. И ты, когда подрастешь и окрепнешь, тоже попадешь сюда.

— И у меня будет тело?

— Конечно.

— Я хочу посмотреть на людей.

Ариас утянул крошку вниз, к красивому отелю невдалеке от моря. Приблизились к людям.

— А разве они нас не видят? — удивился Флайс, летая прямо перед лицом толстого дядьки в красной рубашке.

— Конечно, нет, — Ариас в шутку пролетел сквозь стильную дамочку в белоснежном сарафане. — Мы для них вообще не существуем.

— Как это?

— Прежде чем попасть на Землю, душа проходит сквозь Стену забвения и потом ничего не помнит о нашем мире. Люди, конечно, пытаются постичь тайны мироздания, но все это лишь уровень смутных предположений. Иногда их выводы бывают довольно забавны.

Флайс нахмурился:

— И мне тоже надо будет пройти сквозь Стену?

— Да.

— Но я не хочу! Я же тогда забуду тебя, а я тебя люблю.

— Я тоже очень люблю тебя, малыш. Но это неизбежно. Таков закон.

— А зачем нужно все забывать?

— Как тебе объяснить?.. Понимаешь, жизнь как большая Игра. А переход сквозь Стену забвения — одно из правил, определяющих смысл этой Игры. И, надо сказать, одна из лучших идей.

— Почему?

— В мире все повторяется, Флайс. Это называется Кругом бытия. Пройдя сквозь Стену забвения, человек видит все словно впервые и заново открывает мир. Только так он может в полной мере ощутить, насколько удивительна, неповторима и прекрасна жизнь. В этой идее есть еще один, сакральный, смысл: Бог и дьявол каждый раз рождаются в сердце человека заново. И в каждом сердце начинается новое противостояние Света и Тьмы. С чистого листа. Так вечная Игра становится честной.

Флайс какое-то время молча летал среди людей, внимательно вглядываясь в лица.

— Почему за всеми людьми летают шарики?

Ариас улыбнулся:

— Это ангелы-хранители.

— А откуда они берутся?

Ариас долго и терпеливо рассказывал малышу об ангелах, о людях, о вечном противостоянии Света и Тьмы, о жизни и смерти…

Глава 18 Тоня

Подготовка к конкурсу шла полным ходом. Андрей Николаевич ругался на уроках все меньше, и все чаще на его лице появлялась довольная улыбка.

— Что у тебя опять с левой рукой? — педагог пытался быть строгим. — Масса какая-то… сырковая.

Федю разобрал смех: слова очень точно отразили реальность. Он мгновенно выправил технику, натренированные долгими занятиями пальцы слушались безупречно.

— Ну ладно, ничего… получше, — Андрей Николаевич с гордостью смотрел на ученика.

Отзвучал последний аккорд.

— Федя, ты знаешь, технически все уже неплохо. Но, видимо, вот эта первоочередная забота о технике сейчас тебе и мешает. Ты очень сухо играешь. О чем эта музыка?

— Ну… — Федя покраснел. Вслух как-то не произносилось.

— Здесь же каждая нота о любви. В твоем возрасте как раз актуальная тема. Так?

Юноша смущенно кивнул.

— Начни еще раз… Нет, не то. Здесь звук… влажный, как слеза. Вот послушай… Рояль под руками мастера запел совсем иначе.

— Здесь должна быть мука в каждом звуке. Мука неразделенной любви, сильной и страстной…

У Феди словно душа раскрылась, он сердцем понял то, что хотел ему сказать педагог.

— А вот здесь… уйти в себя, закрыться от мира… здесь совсем на пиано уходишь, и звук глухой, закрытый. Ну, попробуй…

Федя коснулся клавиш… Нет, не то… Опять не то… Литвинов начал уже в четвертый раз, мучительный поиск нужной окраски…

— Вот, вот это уже близко! Ну…

Федя бессильно опустил руки.

— Ну и?

— Не так все.

— Ты должен сам это найти. Ты мысль понял?

— Да.

— Хорошо, тогда дальше. Третья строчка.

Федя начал играть, Андрей Николаевич остановил его уже на пятом такте:

— Федя, Федя! Неужели ты не слышишь?! Здесь же просто загореться нужно, вспыхнуть! Здесь сам звук должен быть горячим, страстным, сердце у слушателя должно забиться чаще! Не бойся раскрыться, не бойся показывать эмоции. Это не означает, что нужно биться в истерике. В звуке все должно выражаться.

Андрей Николаевич сыграл этот кусок сам. Услышав разницу, Федя ощутил себя полным идиотом.

— Попробуй.

Федя слышал и понимал, как должно звучать, но на деле ничего не выходило. Все попытки глобальных изменений привели к тому, что он запутался и начисто забыл текст.

— Так, здравствуйте. Еще и наизусть плохо знаешь?

— Да я… запутался… я понял, что нужно. Дома сделаю.

— Пробуй сейчас. Ощущения быстро стираются. Дома просто можешь не вспомнить.

С десятой попытки Федя наконец почувствовал, что нашел нужное прикосновение. Увлеченный захлестнувшими эмоциями, он получал от игры ни с чем не сравнимое удовольствие.

— Подожди, ты педаль-то меняй иногда… Навел туману.

Федя моментально «прочистил» звуковую картину.

— Нет, это уже мало! Послушай… — Андрей Николаевич начал играть с того же места, чередуя объяснения с показом. — Смотри на ногу. Самое глубокое нажатие — перед этим басом. Бас должен звучать как можно дольше и глубже. Он словно бездна, куда падает душа, ослепленная страстью. А теперь, когда начинаются все эти трепыхания, твоя задача — удержать на педали бас, но все время ее подчищать, иначе будет просто грязно. Смотри: ты педаль до конца не снимаешь, вот так… Видишь? Быстрая смена, несколько раз, но до конца ее не поднимаешь, нога точно врастает в инструмент… И только перед новым басом полностью снять на мгновение, но мягко и аккуратно, чтобы не было никакой дырки, и тут же снова берешь ее на максимальную глубину, захватываешь новый бас. Вот так… Понял?

— Теоретически, — Федя усмехнулся. Повторить с ходу высший пилотаж, который показал ему педагог, казалось нереальным.

— Давай, пробуй…

Федя вышел с урока счастливый и окрыленный. Снова хотелось сесть за инструмент, снова играть, погружаясь в иной мир и постигая язык сущности человеческой души. На подобных уроках все внутри переворачивалось, освещалось яркими прозрениями, откровениями чего-то далекого и недоступного. Невольно вспомнился Пушкин: «Из наслаждений жизни одной любви Музыка уступает, но и любовь — мелодия…» С горьким сожалением Федя думал о том, что закончится учебный год, ему придется попрощаться с музыкальным образованием и заниматься скучнейшими предметами, которые нисколько ему не нравились и лишь наводили тоску. Если бы можно было поступить в училище, потом в консерваторию… Но играть в группе он в любом случае будет, и это счастье у него никто не сможет отобрать.