Правила бунта - Калли Харт

студентов, проходящих мимо меня, ожидая, когда одно из них наконец станет ее.

Когда мы проходим мимо друг друга на публике, то сначала игнорируем друг друга. Через некоторое время это становится невыносимым. Я делаю это первым: протягиваю руку и касаюсь тыльной стороной ладони ее руки. Иногда это палец. Наши руки соприкасаются друг с другом. Это опасная игра, так как я почти всегда с Рэном или Паксом, но я не могу заставить себя остановиться.

Я взвинчен, зная, что девушка так близко, и не имея возможности поцеловать ее. Я жажду от нее большего. Теперь мне хорошо знакомы изгибы ее тела. Знаю на вкус каждую ее частичку. Я — наркоман, нуждающийся в очередной дозе. Каждое затянувшееся мгновение — сущая пытка.

— Господи Иисусе, Ловетт. Выглядишь дерьмово, чувак. Тебе нужно снотворное или что-то в этом роде? У меня есть. — Со стороны Пакса это не является шоком. Конечно, у него есть все, что нужно.

— Конечно. Было бы здорово. — Если вы хотите поддерживать ложь, то должны принять тот факт, что та поглотит вас. Она требует постоянной подкормки. Нельзя забывать, какие дали объяснения своему отсутствию, своей усталости или тому факту, что были отвлечены в течение нескольких недель подряд. К счастью, ложь, которую я скормил Паксу и Рэну, правдоподобна. Я сказал им, что отец усиливает давление, вынуждая меня лучше выполнять свои задания, и это правда. Однако я не грыз гранит науки, чтобы сделать моего старика счастливым, а на цыпочках выходил из дома, как гребаный неудачник, чтобы увидеть девушку.

— Раньше у меня были ночные кошмары, — признается Пакс.

Он бросает мне ключи от дома и выходит из машины. Сегодня я вытащил короткую соломинку, чтобы поехать с ним в Маунтин-Лейкс за припасами. Планирование вечеринки в самом разгаре. Пакс добровольно вызвался стать Мастером Охоты. И как Мастер Охоты, он может придумать любое количество гребаных, причудливых игр для вечеринки, чтобы мы все страдали. Однако Рэн настоял, чтобы на этот раз Пакс взял на себя ответственность за празднование. При обычных обстоятельствах я бы сам боролся за титул, но сейчас рад, что Пакс и Рэн хотели этого. Это значит, что я могу отойти на задний план и держаться подальше от неприятностей. Во всяком случае, надеюсь, что так и будет.

— Они были довольно хреновыми, — продолжает Пакс. — Мередит пыталась отправить меня на терапию.

— Ха! Как все прошло? — Могу себе представить — Пакс, ожидает, когда его психолог выйдет из комнаты, а затем подносит зажигалку к занавескам и сжигает все здание.

Пакс смеется, как будто вспоминает то же самое.

— А ты как думаешь? В любом случае. Хочу сказать, что я начал принимать «Ативан» моей матери.

— «Ативан»? Господи, сколько тебе было лет?

Пакс пожимает плечами.

— Девять?

— Черт!

— Это дерьмо вырубало меня. Ты должен попробовать.

Можно было бы возразить, что именно поэтому Пакс ведет себя так, как ведет себя большую часть времени. Если он связался с рецептурными лекарствами, когда ему было всего девять, неудивительно, что сейчас у него такие неустойчивые перепады настроения.

Мы несем сумки с украшениями в дом и обнаруживаем Рэна, стоящего у подножия открытой лестницы и смотрящего на массивное окно в крыше.

— Эй. Взгляните на это. — Не глядя на нас, он протягивает деревянную шкатулку размером с Библию с выгравированной на ней мандалой.

Пакс берет ее и открывает крышку. Внутри десятки крошечных мешочков с различными цветными порошками внутри. Пакс и я свистим одновременно.

— Твою мать, Джейкоби. Во сколько тебе это обошлось?

— Сорок штук. Мой подарок на день рождения от генерала. Я уже некоторое время сижу на этих деньгах, пытаясь придумать, что бы такое отвратительное с ними сделать. Думаю, он был бы в ужасе от моей покупки, не так ли?

Пару месяцев назад я был бы потрясен, увидев столько кокаина в одном месте. Глядя на это сейчас, я задаюсь вопросом, насколько взбешенными будут мои соседи по комнате, когда поймут, что я не буду прикасаться ни к одному из высококачественных наркотиков в этой коробке. Хочу, чтобы у меня была ясная голова, когда увижусь с Кэрри сегодня вечером.

Протягиваю руку и закрываю крышку коробки, меняя тему разговора.

— Что ты делаешь?

Рэн надувает губы, вздергивая подбородок вверх.

— Вы, ребята, когда-нибудь задумывались, достаточно ли здесь высоко, чтобы убить себя?

Мы с Паксом тоже смотрим вверх. Отсюда можно увидеть все четыре этажа дома. Лестница ведет вверх и по кругу к открытой площадке на втором этаже, а затем на третьем и на четвертом, где находится комната Рэна. Я щурюсь от яркого утреннего солнечного света, льющегося через окно в крыше.

— Может быть. Если убедишься, что приземлишься на голову.

— С тобой все будет в порядке, — говорит Пакс. — Твой череп толщиной пять дюймов.

Есть множество резких реплик, которые я мог бы бросить ему в ответ, но не хочу связываться. Навязчивая мелодия повторяется в моей голове в течение последних двух часов, и я хочу подняться в свою комнату, чтобы записать ее, прежде чем забуду.

Опустив сумки на пол, я хлопаю Пакса по затылку, пробегая мимо него вверх по лестнице.

— Скоро вернусь. Нужно срочно кое о чем позаботиться.

— Не будь слишком грубым, — кричит Пакс мне вслед. — Не думаю, что можно дважды порвать уздечку пениса, но никогда не знаешь наверняка.

К черту этого парня. Серьезно. На третьем этаже врываюсь в свою комнату и захлопываю дверь. Однако удивленный вскрик вылетает из моего рта, когда я поворачиваюсь лицом к кровати. Там, вытянувшись на одеяле со скрещенными в лодыжках ногами и книгой в руках, лежит Мерси Джейкоби.

— Какого ХРЕНА!?

Она откладывает книгу, одаривая меня лучезарной улыбкой, которая выглядит и ощущается колючей.

— Привет, Ловетт. — Она разворачивается и переворачивается на живот. И я все вижу сквозь ткань ее обтягивающей черной рубашки. На ней