Музыка жизни - Ирина Архипова

Выступала я с этим дирижером не только в Англии — в Лондоне и Глазго, но и в Неаполе, в Берлине… В парижском зале Плейель мы исполняли ораторию Прокофьева «Иван Грозный» (чтецом был приглашен наш артист Борис Моргунов). Именно во время нашего очередного выступления в «Фестивал-холле», где мы должны были с английским хором и английским оркестром, которым тогда руководил Риккардо Мути, исполнять кантату «Александр Невский», произошел безобразный инцидент, нарушивший наши творческие планы. Дело в том, что должна была проходить трансляционная запись этого концерта, которая обещала быть очень успешной, потому что на репетициях мы работали с большим увлечением, у нас все получалось удачно; мы чувствовали это и вышли на сцену с очень хорошим настроением.

Но лишь только прозвучали первые ноты прокофьевского произведения, как в зале вдруг начался какой-то шум: среди публики появились развязные типы и стали выкрикивать какие-то призывы. Английского языка я не знаю, поэтому не поняла, что кричали эти хулиганы. По партитуре мое выступление было пятым номером, поэтому я сидела на сцене и ждала своей очереди выступать. То, что эти выкрики предназначались именно мне, я поняла чуть позже: видя, что я сижу и не пою, хулиганы (эти «идейные борцы», купленные за гроши, конечно же, по своей дремучести не знали музыки Прокофьева, поэтому начали свой шабаш сразу при ее первых звуках) на время затихли, но, как только я начала петь, снова стали выкрикивать свои, как мне стало ясно, антисоветские лозунги в защиту неизвестно кого.

Запланированность и отрежиссированность этой акции была более чем очевидной: эти бесновавшиеся типы появлялись не только в публике, но и среди оркестрантов, артистов хора, куда они с наглостью прямо-таки дикарей проникали не раз. Петь в такой обстановке было нельзя, поэтому мне пришлось остановиться.

В зале продолжался шум: эту в самом прямом смысле шпану пытались выдворить, а она продолжала свои бесчинства. Потом-то я поняла, что время и место для всего этого было выбрано совсем не случайно. Наше выступление проходило 2 ноября, как раз накануне тогдашнего главного государственного праздника СССР (это было в 1981 году). Тематика концерта в определенном смысле была для русских патриотическая — Александр Невский, знаменитый военачальник и защитник Древней Руси. Организаторы концерта в «Фестивал-холле» даже обложки программок сделали красными — в духе советского флага. И сбить такой «советский» колорит для шпаны было просто необходимо. Вот и не нашли ничего лучшего, как оскорбить женщину, певицу, гостью страны. Низость какая! (Такие выходки пришлось вытерпеть многим нашим исполнителям, в которых бросали и дымовые шашки, и банки с краской, и просто срывали их концерты. Эти ущербные хулиганствующие типы не отличались смелостью — воевали с артистами, более того — с женщинами. В чем они-то виноваты?)

Кончилось тем, что бесноватых все-таки вытолкали в шею из «Фестивал-холла». Но, пока их успокаивали и останавливали, мне пришлось начинать свою партию пять(!) раз. Естественно, нервы были на пределе, что не могло не сказаться на голосе. И было обидно — на репетиции он звучал так хорошо, так свободно, что я предвкушала удовольствие от исполнения в зале, от того, какая у нас может получиться прекрасная запись. Только страшным усилием воли мне удалось держать голос в необходимой форме.

И все же мы исполнили кантату Прокофьева так, как и задумывали на репетициях. Публика поддержала нас безоговорочно: огромный зал взорвался восторженной овацией. В этом была самая настоящая солидарность (мы победили все вместе), самая искренняя благодарность артистам за их искусство, за их выдержку, за верность своему делу. И дирижеру-итальянцу, и русской певице, и своим соотечественникам из оркестра и хора…

Но нервное перенапряжение, которое мне пришлось пережить тогда на сцене «Фестивал-холла», не прошло бесследно. Вернувшись в Москву, я попала в больницу — кардиограмма была плохой…

Автографы на скатерти

Работая над этой книгой, я постоянно обращалась к своему уже довольно обширному архиву — перебирала папки с многочисленными вырезками из газет и журналов, перечитывала письма и открытки, рассматривала фотографии, афиши и программки, брошюры и буклеты… (Чего только не скопилось в моем архиве!.. И все это дорого сердцу…) И каждый раз мысленно я заново переживала те или иные события, эпизоды, даже мимолетные, которые за давностью лет должны были бы подзабыться. Но нет, таково свойство нашей памяти: разглядываешь старую фотографию, пробегаешь глазами уже пожелтевшую газету — и когда-то пережитое, перечувствованное словно оживает вновь. «Минувшее проходит предо мной», причем минувшее и давнее, и недавнее.

Есть у меня дома и еще одна, «неархивная» вещь, постоянно напоминающая мне о разных событиях и людях («неархивная» потому, что она и по сей день в работе). Это солидного возраста льняная скатерть, на которой мною вышиты автографы, оставленные в разное время многими выдающимися деятелями культуры, с которыми мне довелось встречаться, быть знакомой, работать или дружить…

Идея собирать автографы, а потом вышивать их принадлежит не мне. В 50-х годах, когда я только-только пришла в Большой театр, в приемной нашего директора работала пожилая секретарша — она была одним из старейших работников театра. Вот она-то и собирала и вышивала такие подписи. Хотя я тогда была еще молодой певицей, она обратилась ко мне с просьбой расписаться на ее скатерти. Помню, как я была несколько удивлена этим, но и польщена. Идея так мне понравилась, что я тоже решила начать собирать автографы замечательных людей, с которыми меня сведет судьба. Со временем я встречалась с такими личностями, что не просить их расписаться на моей скатерти было просто грешно. Как показало время, я сделала правильно — теперь, когда многих из них уже нет на этом свете, их «цветные» (после моего рукоделия) росчерки напоминают мне (и не только мне) об этих людях.

Скатерть ездила со мной по всему свету в специальном мешочке для рукоделия — я брала ее с собой не только, чтобы иметь под рукой на случай, если представится возможность пополнить свою «коллекцию», а больше для того, чтобы было чем заняться в свободное время перед выступлениями. Дело в том, что в первые годы моих зарубежных гастролей, я, как и многие другие наши исполнители, могла выезжать за рубеж только в одиночестве — без близких мне людей. Лишь очень немногие и очень знаменитые имели возможность брать с собой жену (или мужа), сопровождавших их в гастрольной поездке и помогавших им своим присутствием, как бы оказывая моральную поддержку. Поскольку перед концертом или спектаклем я должна была соблюдать определенный режим, то часто оставалась в гостиничном номере одна, никуда не выходила, чтобы сосредоточиться перед выступлением. Читать не всегда удавалось, а занятие рукоделием меня очень успокаивало. Вот именно в такие часы я чаще всего и вышивала данные кем-нибудь раньше автографы.