Мечтай осторожнее - Александра Поттер

Но время-то на месте не стоит. Собеседование в девять, потом надо лететь в офис. Следовательно, размышляю я, злобно швырнув костюм на пол, придется прибегнуть к плану «Б». Снова ныряю в шкаф, прохожусь рукой по вешалкам. Где там болтались мохеровая юбка и кружевной антиквариат?

Капелька духов — и я готова. Схватив черную кожаную папку-портфолио, мечусь в поисках ключей и сотового. Да где же они — я опаздываю! Бросаюсь в кухню, разгребаю газеты и журналы, кучей наваленные на столе, переворачиваю вазочку, куда складываю всякую бесхозную мелочь…

Секунду, а это что?

Под кухонным полотенцем поблескивает брелок. Фантастика. Отлично, а где же… Обернувшись на рассыпанный по столу хлам, замечаю мобильник. Невероятно! Спасибо судьбе за счастливый вереск. Что бы я без него делала? Кручу головой. Ничего не забыла?

На подоконнике стоит тоненькая веточка. Как только талисман оказывается в руке, на меня нисходит покой. Гейб прав. Все будет хорошо. Хотя нет. Больше чем хорошо. Потрясно. Виктор Максфилд ахнет, когда ознакомится с образцами моего творчества, и немедленно предложит работу. Да что там, он будет умолять меня согласиться, говорю я себе, наслаждаясь безграничной уверенностью в своих силах.

Моя детская мечта почти сбылась — еще чуть-чуть, еще немного… Хватаю папку и тороплюсь по коридору навстречу светлому будущему. Подумать только. Я, Хизер Хэмилтон, фотограф «Санди геральд».

Глава 34

Боже, мне плохо.

Виктор Максфилд сидит напротив меня за столом, в шикарном кожаном кресле с высокой спинкой, — такие кресла придуманы специально для того, чтобы в них день-деньской крутились разные большие начальники. Главный редактор «Санди геральд» объясняет мне, почему «Санди геральд» — самое популярное воскресное чтиво в Великобритании. Он принял меня в своем просторном угловом кабинете с огромными окнами, из которых открывается впечатляющий вид на знаменитое колесо обозрения Лондонский Глаз. Я веду себя в точном соответствии с рекомендациями статей из серии «Как устроиться на престижную работу». Смотрю Максфилду прямо в глаза, изображаю энтузиазм и заинтересованность, киваю в нужных местах, склонив голову набок, бормочу «Правда?» и «Ну конечно», а также смеюсь его шуткам — хотя, положа руку на сердце, смешными их не назовешь. И все равно нервничаю до тошноты.

Поверьте, я и не подозревала, что будет настолько тяжко. Когда я пришла пятнадцать минут назад и меня попросили подождать в приемной, на душе было сравнительно спокойно. Я налила стаканчик воды из кулера, полистала журналы. Затем появилась секретарша Виктора Максфилда по имени Марго, повела меня в его кабинет, и я болтала с ней о погоде, мысленно поглаживая себя по головке: «Гляньте-ка, мандража нет и в помине».

Даже следуя за Марго через обширный офис, где царило настоящее столпотворение, я чувствовала себя нормально. Хотя, признаюсь, всю дорогу смотрела в пол, иначе громадина «Санди геральд» раздавила бы меня, как букашку. И тем не менее. Мне было вполне комфортно. Я держалась молодцом и думала, что в кои-то веки карабкаюсь по карьерной лестнице, вместо того чтобы съезжать по перилам.

А потом я увидела ее. Дверь со сверкающими серебристыми буквами: ГЛАВНЫЙ РЕДАКТОР. Совсем как в моем сне.

Тут-то я и сломалась.

— … Помню тот день, когда по тиражу мы оказались впереди всех ведущих газет страны. Я пришел с работы домой и рассказал об этом жене, а она ответила: «За это стоит выпить… чашечку чая».

— Правда? — улыбаюсь я.

С меня ручьями льет пот. На кружеве блузки под мышками проступают два отвратительных липких пятна. Фу-у… Смущенно ерзаю, стараясь поплотнее прижимать руки к бокам.

— … Я живу здесь уже почти двадцать лет, но на такие шутки, пожалуй, только коренные британцы способны. Правда? — Максфилд добродушно смеется.

— Вы абсолютно правы.

Мочевой пузырь сейчас лопнет. Вспоминаю ту огромную кружку чая, скрещиваю ноги, сжимаю бедра и натянуто улыбаюсь.

— Но довольно обо мне и о газете. Давайте поговорим о вас.

Кто-то проходит мимо прозрачной стены офиса и с любопытством меня рассматривает.

— Расскажите, Хизер, почему вы решили стать фотографом?

Я знала, я знала — не надо надевать эту дурацкую мохеровую юбку и кофточку типа «из бабушкиного сундука». Тут все в футболках и джинсах, крутые и стильные, как и положено настоящим столичным журналистам. Куда до них самозванке, скромной помощнице свадебного фотографа… О чем я думала? Мне здесь не место. Мне такое не потянуть.

— Хизер?

Мне так страшно, что я почти перестаю соображать.

Виктор Максфилд явно ждет от меня того, что в пособиях для соискателей называется «внести свой вклад».

— Разумеется, — киваю я, состроив уверенную мину, и она тут же намертво ко мне прирастает. Тупо сижу и смотрю, как на лице Виктора Максфилда ожидание постепенно сменяется замешательством. — То есть… простите… не могли бы вы повторить вопрос? — Откуда взялся этот дурацкий мышиный писк, понятия не имею.

— Расскажите, что пробудило в вас интерес к фотографии? — переспрашивает Виктор Максфилд терпеливо, но я-то знаю, что этот доброжелательный облик скрывает стальную хватку.

Расправив плечи, я делаю вид, что обдумываю вопрос (еще одна ценная рекомендация: никогда не торопитесь с ответом). Кто-то снова проходит мимо офиса и заглядывает внутрь, сбивая меня с мысли. Господи, да что ж они все так пялятся?

— Не волнуйтесь, он не на вас глазеет. — Виктор Максфилд указывает на мужчину снаружи и хмыкает: — Он собой любуется. Тщеславный народ у меня в штате. Вы не заметили, что с той стороны стены кабинета зеркальные?

— Правда? — Я выдаю очередную улыбку, но чувствую себя кретинкой.

— Итак? — Сцепив пальцы, Виктор Максфилд опирается на них подбородком, и я кожей чувствую, как мои шансы, которых было немало, тают со страшной скоростью.

Неудачница ты, Хизер. Хм… А Виктор Максфилд весьма импозантен. И привлекателен, хотя ему, должно быть, под шестьдесят. Загорелое веснушчатое лицо бороздят глубокие морщины. Для мужчины их появление — свидетельство мудрости и богатого опыта, для женщины — знак того, что ее пластический хирург скоро сможет приобрести новый «мерседес». В шевелюре без намека на залысины блестит седина. Но самое замечательное — глаза. Полуприкрытые тяжелыми веками, цветом они идеально сочетаются с его блекло-голубой рубашкой от Ральфа Лорена. На краткий миг вспоминаю глаза Гейба сегодня утром и его непоколебимую уверенность в том, что эта задача мне по плечу.