Наследники - Олег Юрьевич Рой

толкающая перед собой здоровенную морковного колера коляску. Улыбнулась Арине, кивнула – спасибо, мол – ловко установила «экипаж» на рельсы и, спустившись, покатила в сторону окружавших детскую площадку лавочек.

Арина нырнула в подъезд, поднялась на второй этаж. Звонить пришлось долго. Она даже постучала. И уже собравшись позвонить Лине на мобильный, услышала слабый, как будто неуверенный голос:

– Кто там?

– Полина Германовна, это Вершина. Извините за беспокойство, но мне действительно нужно с вами поговорить. Много времени это не займет.

За дверью опять воцарилось молчание. И только минуты через три, когда Арина уже приготовилась и звонить, и стучать «до упора», негромко лязгнул замок.

Сперва квартира показалась Арине однокомнатной: прямо перед входной дверью – кухня, справа ванная с туалетом, слева – арка в комнату. Хозяйка замялась, видимо, решая, прилично ли следователя принимать на кухне, и Арина, воспользовавшись этой заминкой, прошла налево, под арку:

– Это ненадолго, – повторила она, быстро осматриваясь.

Направо, в торце комнаты – распахнутая балконная дверь за бело-зеленым тюлем. Если выглянуть, увидишь подъездный козырек. Восточная сторона. Должно быть, утром, когда восходит солнце, тут очень красиво. А сейчас темновато. Рядом с балконом тумба с телевизором, потом диван, три кресла, пара небольших столов. Бледно-зеленые стены увешаны фотографиями. Шумилин – Лопахин, Шумилин – Тузенбах, а вот и «Визит дамы», он – Альфред – на коленях, почти молитвенно поднимает лицо к возвышающейся над ним великолепной Карповой. И еще, и еще. Групповые снимки, на них кое-где мелькала и Карина Георгиевна. Девочка в гигантских белых бантах с букетом астр – видимо, Камилла перед началом первого школьного дня. Еще одна Камилла, уже взрослая, очень красивая, на большом снимке напротив дивана.

Вообще, если бы не эти фотографии, комната выглядела бы совершенно безликой. И, что больше всего Арину удивило, здесь не было ни единой книги. Очень странно для девочки из филологической семьи. Даже если этой девочке уже за пятьдесят. Неужели, отказавшись от профессии учителя русского языка, она и читать перестала?

Впрочем, налево от арки обнаружилась еще одна дверь. В спальню или в кабинет. Книги могут быть именно там. Квартира, вопреки первому впечатлению, двухкомнатная. Кажется, эта планировка называется «трамвайчик», припомнила Арина.

Пахло в трамвайчике, как в цветочном салоне. На низком столе возле дивана благоухал огромный букет мелких белых роз в широкой вазе, похожей на низкое квадратное ведро. Поморщившись, Арина пристроилась на краешек дивана. Хозяйка села в кресло напротив – прямая спина, развернутые плечи, неподвижное лицо без всякого выражения.

– Вы ведь после эксгумации приезжали на кладбище? И не только когда мы там с вами… встретились.

Женщина как будто смутилась:

– А что, нельзя?

– Наоборот! Вы могли бы помочь, мне больше не у кого спрашивать.

– Ну… приезжала.

– Не тогда, когда мы с вами там беседовали, а позже, – не спросила, а буквально констатировала Арина.

– Ну… приезжала, – повторила Лина.

– Меня интересует тот день, когда вы приходили ко мне в следственный комитет. В тот день вы были на кладбище? Перед нашей с вами беседой, да?

Лина помолчала, потом кивнула – скупо, едва шевельнув головой.

– Может быть, вы тогда видели что-то подозрительное? Или… кого-то?

На этот вопрос женщина ответила без всяких запинок:

– Видела. Его.

– Марата?

– Да.

«Она все время врет», вспомнилось Арине. Марат в тот день был на съемках, и, хотя Лина появилась в следственном комитете около полудня, а Оберсдорф локализовал гусевский телефон уже под вечер – нет, не вязалось одно с одним. Теоретически Марат мог бы успеть метнуться туда и обратно, а практически? Это ведь очень легко выяснить – покидал он съемочную площадку, да не ночью, а в разгар работы, или находился там безотлучно.

Зато Лина вроде бы немного расслабилась, и Арина светски улыбнулась. Марата, значит, она видела! Ах ты ж, моя умница! Все-таки перестаралась! Как в рассказе Конан-Дойля, где изобличающий одного из персонажей кровавый отпечаток появляется чудесным образом там, где еще вчера была чистая стена!

– Вы его теперь арестуете? – спросила вдруг Лина.

Арина едва не прикусила язык. Кого – арестуете? Мертвеца? Что за бред она несет? Она что, сумасшедшая? Не знает о смерти Гусева? Это возможно, но…

– Могу я попросить у вас чашку чая?

После некоторой паузы Лина кивнула:

– Да, конечно.

Двигалась она совершенно бесшумно. И с кухни не доносилось ни малейшего звука. Но чтобы приготовить чашку чая, нужно ведь хоть какое-то время потратить?

Мгновенно поднявшись, Арина взялась за блестящую ручку закрытой двери во вторую комнату «трамвайчика», нажала…

Дверь распахнулась легко, беззвучно…

Арина даже не сразу поняла – что именно видит.

Здесь тяжелый цветочный дух был гораздо сильнее. И распахнутое окно в торце комнаты не спасало. Снаружи рос какой-то куст – может, сирень, может, боярышник или рябина. Прямо в окно било закатное солнце, и куст, казалось, пылал. И пробившиеся сквозь него лучи окрашивали заполнявшие комнату охапки роз в ало-золотые тона. Больше всего было роз белых: от мелких, таких же, как те, в первой комнате, до здоровенных, с мужской кулак. Но были и чайные, казавшиеся сейчас оранжевыми, и темно-багровые, как гнилое мясо.

И посреди цветочного буйства на просторном пухлом диване сидел… Шумилин. Почти такой, каким Арина его помнила. Только сильно похудевший – щеки совсем впали, закрытые глаза ввалились – как после долгой болезни – и очень, очень загорелый. Коричневый, как индеец. Индеец с закрытыми глазами.

Он сидел, откинувшись на диванную спинку, словно отдыхал в своей гримерке после тяжелого спектакля. И окружавший его розарий только усиливал это впечатление.

Арина вдруг вспомнила: Шумилин не любил розы. Если среди преподнесенных поклонниками букетов оказывались розы, он старался взять их в последнюю очередь. Морщился, иногда даже чихал.

Но сейчас он, конечно, не мог возразить. Тем более чихнуть.

– Сюда нельзя входить.

Тихий, абсолютно спокойный голос.

Арина резко обернулась. Лина стояла прямо за ее спиной.

И лицо у нее было абсолютно спокойное. Безмятежное.

– Сюда нельзя входить, – так же тихо повторила она и… улыбнулась.

Едва-едва, самым краешком губ. И – искра какая-то в глазах мелькнула. И тут же пропала.

И так же мгновенно пропала сама Лина. Вот только что стояла напротив – и нет ее, повернулась и исчезла. Как привидение.

Надо было срочно отсюда уходить! Метнуться к входной двери…

Но Лина уже опять стояла на пороге своего «мавзолея». Улыбка стала заметнее, искра в глазах – ярче. А в руке появился нож. Обычный кухонный нож.

Но еще до того как Лина сделала следующий шаг – через проем, внутрь комнаты