Последняя из Лунных Дев - Барбара Дэвис

еще ребенком. Этот промежуток времени между днем и ночью, когда небо – точно бархат, а звезды только-только появляются. Мне всегда это казалось настолько волшебным – когда мир словно затаил дыхание, ожидая, что случится дальше.

Лиззи была немало поражена таким ответом. Она никогда прежде не видела Ранну такой… Что это в ней было? Память о далеком счастье? Ностальгия? Возможно ли, что под всей своей чрезмерной тревожностью, под всеми страхами ее мать на самом деле прятала какие-то радостные и очень светлые воспоминания?

– В те моменты ты казалась почти счастливой.

Ранна пожала плечами.

– Да, не все было так уж плохо.

– Ну да, не все.

Между ними повисло молчание. Некоторое время обе маленькими глотками потягивали кофе.

– Я совсем не облегчила тебе жизнь, верно? – спросила наконец Ранна.

– Нет, не облегчила.

– Ты поэтому уехала из Сейлем-Крика? Потому что тебе было стыдно? Из-за меня?

Лиззи выставила подбородок, не желая с этим соглашаться.

– Я уехала, чтобы учиться, как и всегда собиралась. Но ты была довольно весомой причиной, чтобы мне не хотелось вернуться. Тот урон, что ты мне нанесла… Те развалины, что ты после себя оставила… Ты сделала все, чтобы мне просто не к чему было возвращаться.

Ранна кивнула, принимая эти слова как истину:

– Я не хотела…

Лиззи склонила голову набок, вглядываясь в ее лицо:

– Это у тебя что-то вроде извинения?

– А ты бы мне поверила, если бы я сказала «да»? Если я опущусь сейчас на колени и попрошу тебя простить мне все те ужасные вещи, которые я когда-либо делала, – ты поверишь моим словам? Или подумаешь, что я говорю все это ради красного словца?

– Прошлое не изменить, Ранна. И от этого так все непросто.

– Я знаю.

Ранна прошла в конец рабочего стола и молча оглядела беспорядочно выставленные на нем бутылочки и баночки, фирменную коробку «Federal Express» и отброшенную пузырчатую пленку.

– И для чего все это? – спросила она, покачивая пальцем из стороны в сторону.

– Просто заказала кое-какие ингредиенты.

– Коллоидная овсянка, масло ши, щелок… – Она вскинула голову: – Ты что, собралась варить мыло?

Лиззи кивнула, удивленная, что та столь быстро раскусила, что к чему.

– Я отнесла чай от мигрени женщине, которая работает в кафетерии при уилсоновском книжном магазине. Та рассказала подруге. Вот теперь я буду делать мыло.

– Ты ведь могла и отказать.

– Они обе – давние покупательницы Альтеи. Они остались с бабушкой, когда почти все в городе от нее отвернулись. И я чувствую себя перед ними в долгу.

Ранна взяла в руку упаковку с овсянкой, проглядела этикетку и поставила обратно на стол.

– Я могла бы тебе помочь.

Кофе. Дружеская болтовня… И внезапно Лиззи все поняла. Та пытается выцыганить для себя лишнее время.

– Мы уже вчера об этом говорили, Ранна. Я же сказала: на одну ночь.

– Прошу тебя, Лиззи… – Ранна заморгала, и внезапно ее серые глаза заблестели от слез. – Ты не можешь просто взять и прогнать меня. Только не так, пожалуйста. По крайней мере, пока… Я даже и сама не знаю, в самом деле. Я даже еще не знаю, почему я здесь. Я просто внезапно поняла, что должна сюда вернуться. Я буду хорошо себя вести, обещаю. Если я вдруг что-то натворю, то можешь сразу меня выпроводить. Я постараюсь отработать свое содержание. И позволь мне все-таки помочь тебе изготовить это мыло?

– Чего это вдруг? – сухо поинтересовалась Лиззи. – Почему именно теперь?

– Причина в тех самых женщинах, – просто объяснила Ранна. – В тех, которые поддерживали Альтею. Я ведь тоже перед ними в долгу. На самом деле я обязана очень многим людям.

Лиззи пытливо посмотрела на мать, с подозрением восприняв столь не свойственное ей проявление душевности. Была ли Ранна искренней сейчас – или это просто какое-то новое представление?

«Помоги ей найти дорогу назад, если у нее возникла в этом потребность».

– Хорошо, – неохотно согласилась Лиззи. – Только ради Альтеи.

– И только?

Лиззи не дрогнув встретила ее вопрошающий взгляд.

– Это большее, что я могу сделать.

Ранна кивнула, с готовностью приняв такой ответ.

– Спасибо. И за то, что позволила остаться. И за то, что взяла в помощники.

– Значит, вечером после ужина, – холодно сообщила Лиззи. – И запомни: я это делаю не для тебя.

Глава 25

Эндрю откинул в сторону чертежный карандаш и пробежал ладонью по волосам. В свой офис он приехал очень рано, рассчитывая закончить кое-какие поправки для бостонского заказа. Однако спустя два часа дело почти не сдвинулось с места. Он был слишком взвинчен и рассеян, и никак не мог сосредоточиться на чертежах.

Да и строительные работы в его новенькой, еще отделываемой архитектурно-дизайнерской конторе только усугубляли процесс. Деннис Хэнли, может, и был мастером на все руки, но к тихим работникам определенно не относился. Тем более что обшить стены гипсокартоном было вообще делом не тихим.

Может, ему просто надо выпить еще одну чашку кофе? Или это уже перебор?

Или, быть может, как следует взяться за дело не получалось, потому что у Эндрю никак не шло из головы выражение лица Лиззи? То, как она посмотрела на него вчера вечером, когда спросила, верит ли он в духов. Словно от его ответа зависела судьба мироздания. А Эндрю к тому же должен был вновь заслужить благосклонность Лиззи после того, как он ошарашил ее, привезя Ранну.

Но что ему, собственно, оставалось делать? Отправить женщину топать по дороге оставшиеся шестнадцать миль? Он тогда остановился в Камби выпить кофе и заметил Ранну на выходе из туалета. Эндрю сначала ее даже не узнал. Она стала еще более худенькой, нежели он ее помнил, превратившись почти в тростинку, а ее некогда бледная белая кожа теперь загорела до сочного цвета карамели. Фигурку ее слегка оттягивала назад закинутая за спину гитара.

А еще, обернувшись к Эндрю, она оказалась поразительно похожей на Лиззи.

Ранна как будто сильно удивилась, когда Эндрю окликнул ее по имени, даже замерла в недоумении. Хотя чего еще можно ожидать от человека, отмахавшего три тысячи миль поперек страны! Когда Эндрю представился, она быстро оправилась от удивления и даже сделала вид, будто его помнит, – хотя он был больше чем уверен, что это не так. Ранна всегда жила в какой-то собственной реальности – отчужденной и мятежной, – как будто управлявшие всем прочим миром правила к ней не относились. И так же ей безразлична была та цена, которую ее родные – в особенности дочь – платили за ее дерзкое безрассудство.

Впрочем,