Странник и Шалопай - Сергей Минутин

Надеждин был возмущён. Возмущение давало адреналин, голова мало–помалу болеть переставала. К счастью Надеждина, он, видимо, пил «бодяжку», следовательно, у него ещё оставался шанс пережить и удвоение ВВП, и кризис, и засранцев из Давоса, если, конечно, перейти на самогон.

Душа Надеждина отказывалась считать за родственные души души депутатов и другие души размножившейся власти. Он, будучи человеком чести, отказывался считать этот сброд душами. И у него были для этого весьма веские причины.

Эти члены месяцами обсуждали законы по спецсигналам на своих автомобилях, годами развлекали народ «оборотнями в погонах», веками боролись с коррупцией, а под суматоху внедряли законы скрытого геноцида по отношению к русским, да и другим россиянам тоже.

Они отменили смертную казнь за массовые убийства и изнасилование детей. Они отменили наказание за пьянство за рулём и убийство пешеходов. Они отменили наказание за отравление населения вредными продуктами питания, таблетками и даже водкой. Последний факт Надеждину было особенно невыносимо сознавать. В его сознании все устои, все традиции его страны — рухнули. Гордиться ему было больше нечем.

Надеждину было страшно, неуютно, неприятно от этих знаний. Ему бы поговорить с Учителем, с мудрым человеком, но где его взять, если в его стране всё стало «от лукавого», и всё праведное и честное попряталось или разъехалось по другим странам.

За мудрецов выдавали законченных подонков. Иерархия власти была сплошь чёрной, как чёрный орден СС. Те «ребята–поводыри» из СС тоже вели народы ко рву…

Народ в стране Надеждина многое чувствовал, хоть и не понимал причины своих чувств, поэтому часто принимал похмельные синдромы — приливы жары и холода, онемение некоторых частей тела, покалывание и боль за происки алкоголя, хотя причины были совсем иные. Народ задыхался от власти дураков над ним. Страна Надеждина никак не могла перейти от услужливости и службы, от холуйства и холопства к служению, к воле.

Народ в стране Надеждина был так доверчив, что постоянно покупался на борьбу с «мигалками», с «оборотнями», с «коррупцией». Надеждин часто думал о том, что при глупой власти народ всегда ещё более глуп. Но эта мысль его не грела. Душа его рыдала. Лишь изредка, услышав какие–нибудь созвучные своей душе слова, например, такие «наверно всё от глупости, но ведь не все мы дураки», он начинал верить в просветление мозгов россиян.

И всё–таки. И всё–таки, Надеждин любил Россию, её нравы и традиции. Жить в США, в Европе, даже в Австралии или Африке он бы не смог. Там было другое чувство ритма, там было больше СПИДа. Там было всё, как в поговорке непонятно откуда появившейся в русском языке: «делу время, а потехе — час». Надеждин не мог жить по этой поговорке. Он был против любой искусственной регулярности. Он был шизофреник, а потому впадал в депрессии, и на чёй счёт списывать проведённое в депрессии время, не знал. Вроде бы и не дело, но и точно — не потеха.

Надеждин любил народ, среди которого родился и жил. Он его понимал. Надеждин посмеивался над дикостью западных племён. Дикость этих племён проявлялась во всём. Стоило их лишить работы, они собирались в толпы демонстрантов и шли бунтовать и бастовать. Стоило повысить цены на пиво, и они начинали громить лавки магазинов.

Его же народ на сей счёт имел своё, особое, мнение: «А кормить будут?». И готов был помахать флагами в поддержку правительства даже в самый неурочный час и в самом непригожем месте, лишь бы покормили. Ну а чем себя занять народ и сам находил. Страна была большой, одни вокруг неё щит ядерный создавали, чтобы из кладовой ничего чужие не спёрли, а другие всё из кладовой пёрли, чтобы своим не осталось.

Но, увы, Надеждин не был счастлив. Надеждину не хватало Бога. Он его искал в церкви. Он его искал в Кремле. Он его искал в городах и деревнях. В итоге, он пришёл к тому же выводу, к которому до него приходили все те, кто любил математику и литературу, и ещё чуть–чуть историю. С историей у всех народов было более всего заморочек. Все твердили, что в одну реку невозможно войти дважды, но в то же время, история всегда повторялась. Надеждин пришёл к выводу, что действительно народ в его стране существует отдельно от власти. «Поводыри — провокаторы» отдельно. Паства — отдельно. Власть Надеждин, обнаруживал только двух видов: советскую — петровскую и поповскую — монголо–рюриковскую. Другой он не мог рассмотреть даже в большую увелечилку. Советская власть была явно хитрее поповской. Если попы сильно разговляясь, ещё иногда вспоминали о душе, то чиновникам это было абсолютно ни к чему. Они потребляли. Они сжирали всё на своём пути. Главный их «пахан», под благовидным предлогом укрепления вертикали власти начал процесс клонирования чиновничества, обозвав это действо административной реформой. Реформа разводила чиновников, как кроликов. Эта орда хотела жрать всё больше и больше. Клоны уже вовсю семафорили своим западным благодетелям, что они с ними в одной лодке. Но западные благодетели плохо слышали его. В их лодке места было не так уж много даже для работяг, а армия бездельников могла погубить и их. Но по России, присматриваясь к её необъятным просторам, ездили охотно и приговаривали: «Вы быстрее разбазаривайте Божий ресурс, пока ваши народы не очухались».

А у себя дома клоны–чиновники умудрялись обирать и церковь на «откатах» между крёстными знамениями, хотя иногда и давали ей возможность разбогатеть, чтобы отобрать ещё больше. Так они и жили, так они и дружили. Обе эти местные иерархии были от «лукавого» и тащили тех, кто им служил резко вниз, прямо к чертям на раскалённые угли. Этот процесс носил в прессе название «коррупция» и был сильно обличаем самими же коррупционерами.

Народ, среди которого жил Надеждин, не то чтобы блуждал между ними. У него просто не было других ориентиров. Но в светской, мирской власти он уже давно и ничего не искал. А в церковь ходил как в чистилище, часто считая, что кроме как попа и послушать больше некого. Да и сами попы были мужичками видными и доставляли своим видом хоть какое–то удовольствие хронически недоласканной женской половине населения.

Эти «орлы» Отечества своими взлётами и падениями вгоняли Надеждина в полную тоску. Это была одна из причин, побудившая его взяться за перо. «Балуясь» математикой и литературой, подолгу не видя других людей, он думал, что они такие же, как и он. Что они понимают…

Надеждин давным–давно изучил все людские сюжеты и знал все людские разговоры, ещё задолго до их начала. Он давно и ничему не удивлялся. Перейдя очередную возрастную черту, после которой начинался уход из жизни родителей, а потом и друзей, Надеждин всё более и более стал видеть жизнь в юмористических, а часто просто в сатирических тонах. Например, как не улыбнуться, неся в тяжелейшем раздумье гроб, если рядом с тобой вдруг звонит сотовый телефон и раздаётся песенка: «Давай наливай, поговорим…». Как не улыбнуться, если покойника уже принесли, а могилу ещё не вырыли по причине отсутствия спиртного, без которого земля лопате не поддаётся, так как нет смазки, а покойнику в принципе торопиться некуда. Великий народ, с которым ничего не может случиться, так как он вечно с похмелья, вечно шалапаистый и вечно выживающий.

Генетически модифицированные Советской властью чиновники, насаждавшие то, что получило название «дерьмократия», и врубившее на всю страну порно — Интернет, где здоровые и волосатые «гориллы» трахали детей и их мам, учительниц и их бабушек прямо за партами и возле классных досок, и то разрушало только своё будущее. Эти клоны хоть и проводили время в спортзалах и крали деньги на строительстве спортивных комплексов, но вред, который они несли, был Богу виден. А Бог поругаем не бывает. В этом отношении, как уже знал Надеждин, обольщаться не стоит.

Пока эти «орлы» Отечества парили в воздухе и шлялись по мировым курортам, Надеждин пил. Он хорошо знал, что Богу нужно качество, а не количество, а качество лучше всего сохраняется в спирте и на морозе. Надеждину хватало и того и другого.

Надеждину не хватало только Бога. Он знал, что Бог задумал человека как любимое своё дитя, которое должно повторять отца. Повторять Отца! Это просто, когда есть пример — Отец, и нет тех, кто ему мешает. В России же плодилась и множилась всякая нечисть, которая мешала видеть Отца. В России отцы всё время гибли в войнах, в революциях, в разборках. Это была эпидемия хронического зла, разъедавшая страну Надеждина.

В представлении Надеждина Россия была сердцем мира, она перекачивала и обновляла всю мировую кровь. Она поглощала всю дурную кровь, что была в других странах, и возвращала им кровь очищенную, обновлённую, свежую. Хороших и честных людей, которые уехали из России навсегда, хватило бы не на одну такую же планету, как Земля.

В представлении Надеждина Россия была и лёгкими мира. Её прозрачный, чистый русских дух, как и русский язык, продувал то как шквалистый ветер, то как лёгкий ветерок все мировые затхлые уголки планеты.