Происхождение - Ирвинг Стоун

- Дарвин, я нарочно пришел пораньше, - признался он. - Надеялся, что застану вас одного и смогу извиниться.

- За что же, силы небесные?

- За то, что показал себя идиотом. Когда мы встретились, я выразил убеждение, что демаркационные линии между группами в природе проходят достаточно четко, что переходных форм нет. Я говорил с уверенностью, которая, свойственна дерзновенной молодости и неглубоким позна-; ниям. Вы спокойно ответили, что придерживаетесь другого мнения, и этот ответ долго преследовал меня, он изрядно меня озадачил. Годы упорного труда позволили мне понять, что вы имели в виду.

- Рад это слышать, Гексли.

- Прошу вас, Дарвин, пока не записывайте меня в свою веру. Меня ведь вполне устраивает, как сотворение мира описано в "Потерянном раа" у Мильтона, где он так живо воплощает естественный смысл книги Бытие: "Я никогда не скажу, что сие неверно, ибо невозможно".

Пока Чарлз от души смеялся, Эмма заинтересованно спросила:

- Как дела у вашей невесты, мисс Хиторн? Широкое, красивое лицо Гексли осветилось яркой улыбкой.

- Она с родителями сейчас на пароходе, возвращается из Сиднея. Мы ждали семь лет и теперь собираемся пожениться безотлагательно. Сейчас я хоть и с трудом, но все-таки могу содержать семью, двести фунтов в год мне платят за чтение лекций в Государственной горной школе, кроме того, я получаю гонорары в Геологическом обществе.

Его огромные глаза чуть помрачнели, лицо стало печальным.

- Я очень обеспокоен. Отец Нетти написал мне, что она подорвала здоровье. Видимо, австралийские лекари верят только в кровопускание да в каломель, больше ни во что.

Начали собираться гости Эразма. Дарвин словно попал на выставку мод. На женщинах были изысканные туалеты. Шляпки, украшенные цветами, шнурами и бархатными лентами, были сдвинуты подальше к затылку, чтобы не закрывать лицо. Корсеты туго стягивали талии, а юбки с оборками и воланами заполонили всю комнату. Самые смелые были одеты в тона посветлее: голубые, золотисто-зеленые, розовые, желтые. Дамы поконсервативнее были в темно-коричневом и зеленом, их легкие шерстяные жакеты и набивные муслины были украшены замысловатыми шнурами или веточками цветов. Но всеобщее внимание привлек последний крик моды: юбки из переливчатого шелка поверх кринолинов. Каждая дама держала ридикюль из берлинской шерсти или отделанный бисером, на руках - вошедшие недавно в моду короткие белые перчатки, на ногах - туфли-лодочки из черного или белого атласа.

- Клянусь! - воскликнула Эмма, обращаясь к Чарлзу. - Рядом с этими элегантными дамами я чувствую себя провинциалкой.

- Но самое яркое оперение, - негромко сказал Чарлз, - не у кур, а у петухов. Только посмотри на эти двубортные приталенные пальто... на распахивающиеся сюртуки!

Мужчины старались перещеголять женщин: кашемиры и шелка, бархат, светло- и темно-зеленые тона чередовались с модными шотландками. Яркие жилеты были украшены шнурами, тонкой вышивкой. Воротники плиссированных спереди сорочек лежали поверх широких вязаных галстуков. Полуботинки из мягкой кожи были начищены до блеска. Несколько друзей Эразма из артистической среды были в свободного покроя пиджаках и небольших шапочках из бархата или кашемира.

- Одежда красит джентльмена, - заметил Чарлз с хитрой улыбкой, - или по крайней мере его внешность. Через несколько часов мы узнаем, есть ли что-нибудь под этими изощренными жилетами. Но в яркости им не откажешь.

Чарлз переходил от группы к группе, прислушиваясь к оживленным беседам. Гости перебрасывались бойкими, живыми, остроумными, иногда не совсем пристойными, а порой и злопыхательскими фразами, когда препарировались последние книги, пьесы, музыкальные сочинения, подвергалась тонкому анализу политика правительства, пускалась по кругу последняя сплетня о каком-нибудь судебном деле или скандале в благородном семействе.

Всех пригласили к столу. Столовая Эразма была не менее элегантной полосатые обои и занавеси из зеленого в полоску шелка. Ярко горевший камин украшала белая резная полка, под хрустальной люстрой, рассеивавшей мягкий свет свечей, стоял длинный красновато-желтый стол. Закуски подавались вымуштрованной прислугой; палтус с соусом из креветок, цыпленок в горшочке, холодный фазан, заливное из телятины, салат, яблочный пирог с кремом, фруктовое желе, заварной крем.

- Неплохая разрядка для того, кто привык к говяжьей отбивной! - шепнул Чарлз Эмме.

Мороз на улице, светские разговоры в гостиной, три часа пополудни все это пробудило у гостей аппетит. В том числе и у Чарлза с Эммой, к их собственному удивлению. Невероятно, но факт - обильный обед, запитый бесконечным множеством бутылок белого вина, был не просто побежден, но решительно уничтожен, и, когда гости поднялись, длинный чиппендейловский стол был пуст, как покинутое войском поле битвы.

Эразм проводил их до двери.

- Ты достиг того, к чему стремился в жизни, Рас, - сказал Чарлз.

- К чему эта снисходительность? Я, как и ты, стремлюсь к совершенству. И делаю все, чтобы каждое такое сборище осталось у людей в памяти. Приятное общество, приятная еда и питье, располагающая обстановка, в которой легко течет беседа, расцветает дружба. Не представляешь, как много подлинных талантов, мужчин и женщин, встретились здесь впервые и завязали отношения, которые обогащают их жизни.

- Не сомневаюсь в этом, Рас, - умиротворяюще ответил Чарлз.

В середине февраля Дарвины вернулись в Даун-Хаус. Дети, одетые в шубы, шарфы и шерстяные шапки, играли, утопая в снегу. Чарлз писал статью о силе движущихся ледников, об их способности корежить и видоизменять пересекаемую ими местность. Эту статью опубликовал "Научный ежеквартальник". Потом Чарлз с головой ушел в недавно вышедшую книгу своего друга Томаса Уолластона о насекомых Мадейры. Описания он нашел замечательными, а выводы неудовлетворительными. Уолластон был энтомолог и конхиолог, выпускник колледжа Христа в Кембридже. В книге он развивал свои взгляды на причины существования зачаточных крыльев у большой группы насекомых, хотя Чарлз не раз пытался разубедить его в правильности занятой им позиции. Когда в гости приехал Джозеф Гукер, Чарлз показал ему спорную главу.

- Вам не кажется, что эти предположения весьма забавны?

- Кажется. И все далеки от истины. Насекомые с зачаточными крыльями напомнили Чарлзу

нелетающих бакланов с Галапагосских островов. Его, как и капитана Фицроя, Джона Уикема, Бенджамина Байно, тогда крайне озадачили эти птицы, потерявшие способность летать. Никто на "Бигле" не смог дать этому разумное объяснение, и только теперь, исследуя рудиментарные органы, Чарлз смог объяснить себе это явление.

Сидя с Гукером в кабинете, Чарлз во всех подробностях живописал ему тот день на острове Албемарл. Запасы пресной воды на судне настолько истощились, что ежедневную норму пришлось уменьшить вдвое, до полгаллона на человека, это суровое испытание на экваторе, где солнце весь день стоит в зените. Чарлз сошел на берег, полный решимости найти пресную воду, но попадалась лишь солёная. Именно там, на Албемарле, он увидел больших бакланов, они кормились на нижних уступах скал, их крылья являли собой обрубки с бахромой из- перьев. Пищи на скалах было предостаточно, в летать "ад водой в поисках рыбы не требовалось; не водились там и хищники, и большие птицы. Крылья бакланов атрофировались, потому что в них отпала нужда! Крыльями перестали пользоваться, и от неподвижности Они усохли - а ведь когда-то их размаха хватало, чтобы поднять эти большие тела в воздух! - как сходит на нет всякий неиспользуемый орган всякого живого существа, если он теряет свою функцию.

Джозеф Гукер любовно пощипывал брови, столь же густые, как тропические растения в его Ботаническом саду в Кью. - Да, тут нечего возразить.

- Конечно, Гукер. Это просто невозможно. Бог не мог дать птице обрубки вместо крыльев - ведь птица должна летать! Нелетающих бакланов создало время и изменения.

В начале 1855 года Чарлз забросил дневник здоровья, который вел пять с половиной лет. Ему нравилось делать записи, но ежедневные пометки все равно не позволяли обобщить его хронические недомогания.

В кабинете он проводил лишь часть своего времени; в основном он работал на воздухе, исследовал скелеты цыплят, уток, индеек, пытаясь определить, какие разновидности есть у каждого вида. Своему кузену он написал: "Я был бы очень рад получить от тебя семидневного утенка и какую-нибудь старую утку, умершую естественной смертью".

Изучая крошечных цыплят, он стал измерять их конечности, ощупывая суставы, записывал данные о скелетах старых индеек, тщательно обследовал ломовых и скаковых лошадей. Он узнал, что один из его приятелей-натуралистов насчитал сорок разновидностей обычной утки. Дарвин начал исследовать строение глаза и уха сотен птиц, лесных и домашних, пресмыкающихся и млекопитающих, ни на минуту не забывая о том, насколько эти органы хрупки и сложны.