Отражения - Мария Николаевна Покусаева

class="p1">Ее волосы, темно-рыжие, цвета ноябрьской листвы или ржавчины, на фоне заснеженного сада, полного темных стволов деревьев и белых статуй, сияли так ярко, что, думала Амелия, их будет видно издалека.

В снежки они уже не играли. Леди Бронкль посмотрела на Кармиль, осторожно задавшую каверзный вопрос, сощурилась и твердо сказала:

– Нет.

А потом подумала и добавила:

– Я не против подвижных игр, моя принцесса, я даже считаю их полезными для юных леди, но, если вы вернетесь домой в том же виде, что и вчера, ваша матушка сойдет с ума от страха, что вы подхватите простуду и проведете весь сезон в постели. Поэтому давайте оставим подобные развлечения для более теплой погоды… Или хотя бы менее ветреной.

Кармиль, молчание которой пусть и казалось злобным, приняла эти доводы как разумные.

Леди Бронкль улыбнулась чуть более лукаво и сказала: – Чем вам не нравятся прятки?

– Всем, – мрачно ответила Кармиль и сказала, что не будет водить первой.

Поэтому первой водила Изалотта.

Искала она, конечно, долго.

Девочки успевали замерзнуть и перебегали с места на место, уходя из-под носа у бедняжки. Амелия быстро поняла жестокую задумку сестры: Изалотта в прятки играла еще хуже, чем в снежки. В ее природе не было хитрости, а качающихся веток и статуй она боялась, кажется, еще больше, чем громких звуков. Амелия сжалилась и позволила ей найти себя, вышла к ней из-за каркаса, по которому поднималась сухая лоза.

И, став ведущей, показала, где лучше прятаться, чтобы та, которую Амелия найдет первой, потратила много времени на поиски Изалотты.

Летиция нашлась в беседке. Она сидела, сжавшись на полу, и разглядеть ее, не зайдя внутрь, было сложно. Но ее выдали следы: другие девочки прыгали или шли по бурым прогалинам, или мешали свои следы со следами садовников и гостей леди Алексианы, гулявших вчера вечером по саду, Летиция же неосторожно прошлась по нетронутому снегу.

– Попалась, – сказала Амелия, перегибаясь через край беседки.

– Да, моя принцесса! – Летиция вскочила с улыбкой на хорошеньком личике и послушно отвернулась к колонне, считать до тридцати.

Амелия отправилась искать новое укрытие.

Они обговорили, где прячутся, чтобы не попасться на глаза взрослым и не уйти в садовую глубину. Границей был пруд – такой идеально круглый, словно тот, кто планировал этот сад, начертил его огромным циркулем. Амелия дошла до пруда и встала у старой ивы, наклонившейся над водой, как сгорбленная от времени и забот старуха, несущая из леса вязанку хвороста, чтобы растопить печь в своем печальном доме. Пруд не замерз, лишь по краю шла тонкая, хрупкая ледяная кромка. Вода была спокойной, как зеркало, серое и пустое, потому что небо тоже успело нахмуриться.

Амелия посмотрела на другую сторону пруда. Там сад менялся, становился почти диким, тропинки путались и выглядели заброшенными, словно слуги, каждое утро убирающие мусор, очищающие дорожки и скамьи от снега, не заходили в ту сторону. Деревья там росли гуще и сами казались выше, почти как лесные, будто бы там, за этой границей, власть города отступала – и начинался лес.

Почти такой же, как в Эривэ.

Почему-то от этой мысли стало тоскливо, даже тучи показались Амелии ниже и тяжелее, чем пару минут назад.

Вряд ли Летиция осмелится искать ее, конечно. Значит, можно посмотреть, что там, и вернуться. К следующей партии. Или, подумала Амелия, обходя старую иву, чуть касаясь пальцами в перчатках ее коры, или вообще вернуться к леди Бронкль и сказать, что ей надоела игра. Что она хочет обсуждать вересковые пустоши, акварели и поэзию Калеба Каделлского, его баллады о войске фэйри, летящем к скалам Севера, о заколдованном принце, превращенном в пса и вынужденном гнать возлюбленную, превращенную в лань, до скончания дней этого мира.

О сизых сумерках, в которых легко заблудиться.

Было тихо. Мир, который лежал за пределами ограды, яркая Альба и ее огни, ее голоса и звуки исчезли, словно Амелия вдруг снова оказалась в Эривэ, тихом, отдаленном, одиноком клочке земли. Деревья здесь были почти такие же: ольха и орешник, липы и осины, клены и дубы, почти все – облетевшие, темные, с зеленоватым налетом на стволах у самых корней.

Амелия сняла с руки перчатку и приложила ладонь к темной липовой коре.

Тоска никуда не делась, но словно свернулась в клубок, спряталась, отступила.

Амелия пошла дальше, трогая стволы и ветви, проводя рукой над ними. Здесь никто не стриг деревья, не трогал их, не превращал в подобие самих себя. Им позволили расти дико, и точно так же позволили виться тропам и лежать камням: Амелия даже нашла ручей, берущий начало от родника в корнях старой ольхи. У этого родника она остановилась.

И поняла, что давно должна была дойти до ограды.

Страшно не было. Было смешно.

Ветки над головой чернели на фоне низкого неба.

Вокруг были те самые сумерки – сизые, холодные, зимние, вокруг был снег, кора и листья под снегом, ангрийский лес, знакомый и родной. Амелия откуда-то знала, что если пойдет вперед, то выйдет к Эривэ, к дому, в котором одно из окон будет отсвечивать теплым желтым светом. Как маяк. И точно так же она знала, что идти туда не стоило: слишком долго добираться обратно, а значит, мама расстроится.

Поэтому Амелия, погладив ольху по шершавой коре, повернула назад.

К Альбе.

К дому леди Алексианы.

Пока не стемнело окончательно и пока ее не начали искать.

С этим, правда, она немного ошиблась – искать ее уже начали. У пруда, у старой ивы, из ее тени навстречу Амелии вышел лорд Дамиан. Она не сразу узнала его и испугалась, увидев мужской силуэт.

– Доброго вечера, моя принцесса, – сказал лорд Дамиан и зажег над плечом волшебный огонек.

– Вы маг, – сказала Амелия, почему-то ни капли не удивившись.

Словно с самой первой их встречи поняла это: потому что полог, заглушающий звуки в комнате, где сидели взрослые, был его работой. Потому что видела его силуэт среди теней на стене. Потому что он был похож не на прекрасного принца из фантазий Кармиль, пришедшего спасти их, а на темное болотное божество, опасное и коварное.

– Да, моя принцесса, – он не стал отрицать. – Я подчиняю мир своей направляющей волей.

– И вы без трости.

– Она не нужна мне, Амелия, – голос лорда Дамиана звучал почти ласково, без снисходительных ноток, но Амелия вздрогнула, когда этот голос произнес ее имя. – А вот вам не помешает чья-то рука и немного света. Пойдемте, – он протянул ей руку – без перчатки.

Но Амелия отвергла ее,