Вечный Жид - Станислав Гагарин

— А как же семьдесят лет богоборства? — осторожно спросил Станислав Гагарин.

— Пустое, — отмахнулся Иисус Христос. — Я не сержусь на неразумных детей, одураченных российскими саддукеями и фарисеями. Сейчас весы качнулись в другую сторону, и вчерашние коммунисты, недавно еще старательно показывавшие собственное безбожие, сегодня часами выстаивают в храме со свечкою в руках. Кого обманывают эти ренегатствующие лицемеры? Мне стыдно за них, дружище.

— А я стыжусь того, что мой народ верит новоиспеченным саддукеям, готовым пятки лизать римскому, то бишь, вашингтонскому прокуратору… Тьфу! Чуть было не сказал — Иудеи… России, разумеется. Униженной и оскорбленной России.

Кстати, брат Иисус, могу ли я задать один вопрос?

— Почему же один? — улыбнулся Учитель. — Я, как и вы, партайгеноссе, отвечаю на любые вопросы.

Вопрос этот давно мучил Станислава Гагарина, он и так и эдак повертывал его, примеривался, вплотную подходил к его разрешению всюду, где возникал под его пером образ Иисуса Христа, но вот он сам, Учитель, во плоти стоит перед писателем, как не спросить его, не использовать, первоисточник, понимаешь…

— Почему вас, мягко говоря, не любят иудеи? И нынешние, и те, что были тогда, в Иерусалиме?

Председатель так просто и бухнул перед Христом вопрос вопросов, полагая, что не пристало ему вилять хвостом, э к и в о ч и т ь перед таким человеком.

— Можно ответить и коротко, и длинно, — не задумываясь, отозвался Иисус Христос. — Короткий ответ предельно прост: для иудеев я обыкновенный г о й, расово неполноценное существо, как негр в Южной Африке или русский человек в фашистской Балтии.

«Сильно сказано, — подумал писатель, но возражать Учителю не стал, ибо давно считал себя лично оскорбленным тем, что происходит по отношению к его е д и н о к р о в н ы м  в потерявших всякое представление о справедливости карликах-лимитрофах, так звали в годы между мировыми войнами Курляндскую и Виленскую губернии России, и поклялся н и к о г д а не появляться в прибалтийских районах. Разве что на танке…

— Мой род, — продолжал тем временем Иисус Христос, — никогда не имел отношения к иудейскому племени… Начинал я проповедовать в Галилее среди простых людей, таких же, как и я сам, сын плотника.

«Да, — подумал Станислав Гагарин, — ты, Назорей, был и остаешься величайшим гением человечества, хотя деятельность твоя была недолгой. Но мгновенна и вспышка молнии! Чуть более года, ну, может быть, до двух-трех лет учил ты ассирийских колонистов северной провинции Иудеи, прежде чем осознал собственную миссию и решился отправиться в Иерусалим — центр и оплот иудейства… Там и ждала тебя гибель.

Но погибнув на кресте, ты спас человечество. Какой крест уготован тебе в разоренной заокеанскими прокураторами России?»

— Мои предки были поселены в Галилее, — продолжал Христос, — и вынуждены были принять иудаизм при Антиохе Третьем, царе селевкидской династии. Но можно быть православным, а не русским, евреем, например, и не иудаистом, мусульманином, а не арабом… Переход в иудаизм не принес ассирийцам равенства с евреями ни в чем, ни в одной сфере экономической или социальной жизни. Противоречиям между галилеянами, или как нас еще называли — самаритянами, и евреями не было конца. Мне ничего другого не оставалось как перенести вовсе не простые отношения в русло борьбы за этническое, говоря современным языком, равенство и социальную справедливость.

Естественно, это напугало саддукеев, еврейскую аристократию и фарисеев-книжников. Да и как могли они смириться с тем, что некий г о й из Назарета призывает их — да еще и в ультимативной форме! — поделиться имуществом с представителями других народов, стать равными им…

Провозгласите в Соединенных Штатах идею равенства я н к и  с вьетнамцем-чарли или зулусом из Анголы, и вы получите сходную реакцию, Папа Стив.

— Да уж наверняка, — проворчал Станислав Гагарин. — Интернационализмом в мировом масштабе в Америке и не пахнет…

— Я всегда выступал за равенство всех без исключения народов, — сказал Иисус. — А сие противоречило идеологическим принципам иудаизма, приводило в бешенство саддукеев и фарисеев, этих порождений ехидны.

И язык мой, язык моих учеников был ассиро-арамейский, его принесли в Иудею наши прадеды.

«Да, — подумал сочинитель, — это так… Его последние слова, которые он произнес на кресте — «Или, Или, ляма шафахатани? Мой Боже, мой Боже, зачем ты оставил меня?» — и сегодня поймет любой сириец. Страшное преступление совершено во время оно в Иерусалиме — казнили невинного человека… Выходит, что последующий разгром города Титом Флавием суть справедливое возмездие?»

— Меньше всего я хотел бы покарать собственных убийц, — печально вздохнул Назорей. — Бедные люди, не ведали они, что сотворили, исполнители, что с них взять…

— Но разве Анна и Каиафа, подбившие Пилата на ваш арест, не подлежат каре? — воскликнул Станислав Гагарин.

— Они защищали собственное бытие. Хотя…

Иисус Христос не договорил и повернулся к входной двери.

За их спинами стояла Вера.

— Замерзнешь, глупая, — заботливо произнес Станислав Гагарин и с готовностью потянул с плеч хотя и старенький, но любимый им твидовый пиджачок.

— Нет, нет, — возразила молодая женщина. — Я на минутку… Фарст Кибел зовет вас в дом. Он получил важное известие.

IV

Направо ожидался боковой ход туннеля, и Станислав Гагарин погасил фонарь: из подземного мрака удобно стрелять на свет.

Он вспомнил, как много лет назад тренировался на специальном полигоне в стрельбе из пистолета. Ему предлагалось идти по неведомому коридору, внезапно вспыхивал свет или кричали из динамика «Руки вверх!», поддевали за ноги резко возникающей проволокой, и надо было стрелять, перевертываясь в падении, стрелять по вспышкам, по неопознанному голосу, стрелять, увертываясь от хищно шарящего по закоулкам луча прожектора, судорожно нащупывать в кармане запасную обойму, загонять вслепую в рукоятку пистолета и стрелять, стрелять, стрелять…

Теперь, через годы мирной писательской жизни, навыки приобретенные на полигоне, хотя и незакрепленные на практике — могли сочинителю пригодиться.

Заратустра, который следовал за ним, видимо, погасил фонарь на мгновение раньше. Во всяком случае, едва Станислав Гагарин нажал кнопку, их охватила могильная тьма.

— Повернем направо, — вполголоса сообщил Папа Стив пророку, поправил висящий на плече к а л а ш н и к  и тронул рукою близкую стену.

До бокового хода оставалось три метра.

Этот ход был запасным в системе московских подземных туннелей и тянулся вдоль бывшей реки Неглинки в сторону Театральной площади, где располагался центральный коллекторный узел.

Таких запасных п р о б о е в сквозь подземную толщу было несколько. Они с разных сторон подходили к узлу, и по ним двигались сейчас боевые товарищи Станислава Гагарина и Заратустры.

Едва писатель ощутил рукою закраину стены и повернул, сделав три осторожных шага, как нога его вступила в истерично запищавшую тонкими, высокими противными голосами живую, копошащуюся плоть.

Станислав Гагарин с омерзением выдернул ногу, но было уже поздно.

Невидимые существа заполонили пространство вокруг писателя. Пронзительно пища, они цеплялись за его ноги, карабкались вверх по телам тех, кто был внизу, не позволяя оказавшемуся в засаде человеку двигаться.

Сочинитель схватился за автомат и выронил фонарь.

— Вашу мать! — заорал председатель. — Стреляйте, Заратустра! Здесь крысы…

— Хорошо, что не д э в ы Аримана, — спокойно отозвался Заратустра, и луч его фонаря высветил полчища крупных крыс, напавших на сочинителя.

Прогрохотала очередь, гулко прозвучавшая под сводами туннеля, вторая, третья… Основатель зороастризма стрелял вокруг Станислава Гагарина, подсвечивая себе электрическим фонарем.

Поначалу крысы, среди них писатель успел заметить и небывалого размера, более полуметра от кончика носа до основания хвоста, особей, крысы при первых выстрелах продолжали атаку, но крики боли, предсмертные вопли простреленных сестриц, достигли сознания ужасных тварей, сработал инстинкт самосохранения, и мерзкие создания злобного Аримана, не прекращая пронзительно пищать, серым потоком хлынули по запасному переходу, исчезая в сгущающейся в конце туннеля кромешной тьме.

— Вырубите фонарь, — распорядился, переводя дух, Станислав Гагарин. Собственный фонарик, оброненный им давеча, он подобрал и сейчас цепко сжимал его в левой руке, брезгливо ощущая л и п к о с т ь крысиной крови на нем.

— Дэвы Аримана не выносят света, — возразил Заратустра, послушно, тем не менее, гася фонарик.