Поцелуй теней - Гамильтон Лорел Кей

Мои руки медленно шли вверх, и я почувствовала, что они идут по голой коже. Под плащом у него была футболка.

– Земля признала тебя, малышка, и ты осмелела, – сказал Дойл.

– Это не было смело, Дойл. – Мои руки уже почти дошли до его запястий, почти вошли в это нездоровое пламя. Не было предупреждающего жара – были только мои воспоминания о мужчине, который извивался, погибая в языках ползучего зеленого пламени. – Вот это – смело.

И я сделала одновременно две вещи: сунула руки в пламя между его ладонями и одновременно дунула, как на свечку.

Языки пламени исчезли, будто я их задула, чего не было. Дойл загасил их сам за долю секунды до того, как я их коснулась.

При луне было видно, как он потрясен и испуган тем, чего чуть не случилось.

– Ты с ума сошла!

– Ты мне дал слово, что я дойду до королевы невредимой. А слово ты всегда держал, Дойл.

– Ты верила, что я не причиню тебе вреда.

– Да. Я доверилась твоему чувству чести.

Он обернулся к Келу и Сиобхан. Кеелин снова была с ними. Кел уставился на нас. По его лицу казалось, что он почти поверил, будто я сделала то, что я, казалось, сделала, – задула пламя Дойла.

Держа Дойла за руку, я другой рукой послала своему кузену воздушный поцелуй.

Он вздрогнул, будто этот воздушный поцелуй его ударил. Кеелин свернулась с ним рядом и смотрела на меня глазами не до конца дружелюбными.

Сиобхан встала перед ними и на этот раз выхватила свой меч – блестящую полосу холодной стали. Я знала, что рукоять костяная, броня бронзовая, но для убийства мы используем сталь или железо. У нее был короткий бронзовый меч на поясе, но выхватила она стальной клинок из-за спины. Для защиты она бы взяла бронзу, но выхватила она сталь. Чтобы убивать. Приятно знать, что она так честна.

Дойл схватил меня за обе руки и повернул лицом к себе.

– Я не хочу сегодня драться с Сиобхан только потому, что ты напугала своего кузена.

Пальцы его так вдавились мне в кожу, что должны были остаться синяки, но я рассмеялась. И в этом смехе был горький оттенок, напомнивший мне о ком-то – о той, у которой бесслезные карие глаза.

– Не забывай, что я и Сиобхан напугала. Это потруднее, чем напугать Кела.

Он встряхнул меня – один раз, но сильно.

– И опаснее.

Дойл отпустил меня так резко, что я пошатнулась и чуть не упала. Только его рука у меня на локте предотвратила падение. Он посмотрел мне за спину:

– Баринтус, Гален, идите, быстро!

Теперь в его голосе звучал искренний гнев, а он редко позволял себе проявлять такие несдержанные эмоции. Я всех выводила из себя, и какая-то темная сторона моей личности этому радовалась.

Дойл, не выпуская мою руку, зашагал по дорожке.

Я не стала оборачиваться посмотреть, ушли уже Баринтус и Гален или нет, и не стала снова злить Сиобхан. Это не была осторожность. Я не хотела видеть, как Кеелин обнимает Кела.

Я оступилась, и Дойлу слова пришлось меня подхватить.

– Для моих каблуков ты слишком быстро идешь, – сказала я. На самом деле мне мешала кобура на лодыжке да длинный подол. Но лучше было сослаться на туфли – идущий со мной рядом страж немедленно отобрал бы у меня пистолет.

Он замедлил шаг.

– Надо было надеть что-нибудь поудобнее.

– Однажды на моих глазах королева одну сидхе заставила раздеться и сидеть на пиру голой, потому что сочла ее наряд неподходящим. Так что уж прости, но я хочу, чтобы мой наряд ей понравился. – Я знала, что разжать его хватку на своем локте я не могу без настоящей драки. В которой я могу и не победить. И я попыталась воззвать к разуму. – Дойл, предложи мне руку как полагается, веди как принцессу, а не как пленницу.

Он еще замедлил шаг, искоса глядя на меня.

– Ты совершенно уверена, принцесса Мередит, что закончила свое театральное представление?

– Совершенно уверена.

Он остановился и предложил мне руку. Я продела в нее свою и положила кисть ему на запястье, ощутив волоски на его предплечье.

– Не холодновато для коротких рукавов? – спросила я.

Он глянул на меня, обвел взглядом сверху вниз.

– Ну, зато хотя бы ты правильно выбрала для себя одежду. Я положила свободную руку поверх той, что уже лежала у него на руке, вроде как обняв его руку, но ничего такого недозволенного.

– Тебе нравится?

Он посмотрел на мою руку. Остановился, схватил меня за правое запястье, и в тот момент, когда кожа его коснулась кольца, оно вспыхнуло, оживая, омывая нас обоих электрическим танцем. Магия, живущая в этом кольце, узнала Дойла, как узнала до того Баринтуса и Галена.

Он выдернул руку, будто обжегся, потер ее.

– Где ты взяла это кольцо? – спросил он придушенным голосом.

– Его оставили для меня в машине.

Он покачал головой:

– Я знал, что оно пропало, но не думал найти его у тебя на руке.

Он посмотрел на меня, и про кого-нибудь другого я бы сказала, что он испугался. Однако это выражение исчезло раньше, чем я смогла его разгадать. Лицо его стало гладким, темным, непроницаемым. С легким поклоном он снова предложил мне руку, как сделал бы на его месте любой джентльмен.

Я приняла его руку, положив на нее обе свои, но правую поверх левой, чтобы кольцо не касалось его кожи. Я подумала о том, чтобы коснуться его якобы случайно, но не знала, что именно кольцо сделает. Я не знала, для чего оно предназначено, и пока не узнаю, лучше, наверное, его магию не вызывать.

Мы пошли по дорожке рука об руку, степенным, но ровным шагом. Мои каблуки резко щелкали по камешкам. Дойл шагал рядом со мной, безмолвный, как тень, и только твердость его руки, полы плаща, задевающие меня на ходу, подтверждали, что он здесь. Если бы я выпустила его руку, он мог бы раствориться во мраке, который был его тезкой, – я бы не увидела смертельного удара, если бы он пожелал его нанести. Нет, не так: если бы того пожелала моя тетка.

Я была бы рада заполнить молчание разговором, но Дойл никогда не умел вести светскую болтовню, а сегодня и я тоже.

Глава 25

Каменная дорожка вышла на главную аллею, ширины которой хватало для проезда запряженной телеги или небольшого автомобиля – это если бы автомобилям не было запрещено здесь ездить. Когда-то, как мне говорили, здесь висели факелы, а потом фонари, освещавшие аллею. Противопожарные законы косо смотрят на горящие всю ночь факелы, а потому сейчас столбы, стоящие через каждые восемнадцать футов, несут на себе блуждающие огоньки. Кто-то из искусных в ремеслах придумал для огоньков клетки из стекла и дерева. А огоньки были разные – светло-светло-голубые, призрачно-белые, до того бледно-желтые, что это был как будто еще один оттенок голубого, и зеленый, переходящий в неясный цвет, еле отличимый от призрачного сияния желтых огоньков. Как будто идешь сквозь сонмы цветоносных призраков, переходя от одного огонька к другому.

Когда Джефферсон пригласил фейри прибыть в эту страну, он также предложил им землю по их выбору. Они выбрали холмы Кахокии. В долгие зимние ночи шепотом рассказывают страшные сказки о том, что обитало здесь до нашего появления. О том, что мы... выкорчевали из холмов. Все создания, что были в этой земле, мы прогнали или уничтожили, но с магией справиться труднее. Было здесь какое-то ощущение, когда идешь по аллее между нависающими с обеих сторон холмами. А самый большой из холмов самого города находился в конце аллеи. Учиться в колледж я уехала в Вашингтон, а когда приезжала домой на каникулы, то как-то даже неуютно бывало от того, насколько навязчиво в городе холмов мне казалось, будто я стою в Вашингтоне на площади, окруженной монументами американского величия. Теперь, шагая по этой центральной и единственной улице, я чувствовала, что великие времена уходят. Здесь был когда-то великий город, как нынешний Вашингтон, центр культуры и власти, а сейчас он раскинулся спокойно и сонно, лишенный прежних своих обитателей. Люди, предлагая нам эти холмы, думали, что здесь пусто – просто кости да старые черепки там и тут. Но магия все еще здесь держалась – глубоко и оцепенело. Она сражалась с фейри, потом приняла их. Это покорение – или привлечение на свою сторону – древней чужой магии было одним из последних случаев, когда два Двора вместе боролись против общего врага.