Андрей Боголюбский - Алексей Карпов

Но как же тогда быть с летописным известием? Раз уж факт передачи областей на Дунае брату Мстислава Василию подтверждается независимым византийским источником, то логично предположить, что и присутствие в Аскалоне Мстислава не является выдумкой летописца. Так может быть, Мстислав действительно был отправлен василевсом в Аскалон и находился там — но как его представитель, наделённый какими-то не вполне ясными для нас, но вполне определёнными для него самого полномочиями? По-видимому, такое понимание летописного текста остаётся наиболее вероятным[82]. Косвенное свидетельство в пользу того, что русский князь — и не исключено, что именно Мстислав Юрьевич! — в Святой Земле побывал, в нашем распоряжении имеется. В одной византийской рукописи XIII века упоминаются некий «Феодор Рос из рода василевсов» и принадлежавший ему драгоценный энколпион (ковчежец) с частицей камня от Гроба Господня, который хранился где-то в Византии, причём речь идёт о времени правления Иоанна или Мануила Комнинов{198}. Имя Фёдор носил в крещении князь Мстислав Юрьевич, и если верно, что священная реликвия принадлежала ему, то это может свидетельствовать о том, что князь действительно побывал на Святой Земле, а его мать и в самом деле принадлежала к «роду василевсов», то есть находилась в родстве с Комнинами.

Надо сказать, что бурная эпоха Крестовых походов сгладила на время противоречия между латинянами и христианами греческого обряда, сделала их не слишком актуальными. Борьба за возвращение Святой Земли под власть креста воспринималась как общее дело всех христиан, без различия их вероисповедания. Так было по крайней мере до 1204 года — года взятия Константинополя крестоносцами. В древней Руси внимательно следили за всем, что происходило в Святой Земле. Известно, что в интересующее нас время в окрестностях Иерусалима находился Русский монастырь Пресвятой Богородицы{199}, очевидно, поддерживавший связи с собственно русскими и греческими обителями. Немало русских людей отправлялись в паломничество в Святую Землю — даже несмотря на то, что иерархи Русской церкви в большинстве своём относились к этому не слишком одобрительно. О том, как воспринимали на Руси борьбу крестоносцев с сарацинами, свидетельствует рассказ Ипатьевской летописи о трагической судьбе участников Третьего крестового похода во главе с императором Фридрихом I Барбароссой, погибшим на Святой Земле в 1190 году. Всех их — немцев! — киевский летописец посчитал истинными мучениками за веру, едва ли не святыми: «Сии же немци, яко мученици святии, прольяша кровь свою за Христа со цесари своими, о сих бо Господь Бог нашь знамения прояви… и причте я (их. — А. К.) ко избраньному Своему стаду в лик мученицкый…»{200} И тот факт, что один из русских князей принял в этой борьбе за веру самое непосредственное участие, весьма знаменателен. Мы ещё вспомним об этом, когда будем говорить о походе на волжских болгар — тоже своего рода крестовом походе! — князя Андрея Боголюбского в 1164 году.

О последующей судьбе князя Мстислава Юрьевича ничего определённого сказать, к сожалению, нельзя. На Русь он, судя по всему, так и не вернулся[83]. Если верно, что Мстислав — одно лицо с упомянутым выше «Феодором Росом», то можно предположить, что он умер в Византии. После него остался сын Ярослав, получивший прозвище Красный (то есть красивый): он-то как раз обоснуется в Суздальской земле, и его дядя Всеволод Юрьевич впоследствии будет поручать ему весьма ответственные дела и сажать на разные княжеские столы — от Новгорода до Переяславля-Южного.

Не вернулся на Русь и князь Василько Юрьевич. Судя по тому, что его владения на Дунае около 1165 года были переданы какому-то другому русскому князю, сам Василько к тому времени уже скончался. Из братьев Юрьевичей на Русь суждено было возвратиться только самому младшему, совсем ещё юному Всеволоду. Что стало в Византии с их матерью, также остаётся неизвестным.

Путь Всеволода из Подунавья на Русь, по всей вероятности, оказался непростым. Кажется, он побывал в Солуни — а это довольно далеко от Дуная[84]. Есть основания полагать, что ему — наверное, с кем-то из его «дядек», наставников, — пришлось затем пробираться домой через охваченную войной Венгрию, прибегнув к помощи сначала чешского короля Владислава II, а затем и германского императора Фридриха I Барбароссы. Во всяком случае, летом того же 1165 года («примерно на праздник святого Петра», то есть около 29 июня) где-то на Дунае король Владислав «представил пред очи» императора Фридриха «кого-то из мелких русских королей», который тогда же был приведён в подчинение императору{201}.[85] Более об этом «русском короле» в источниках ничего не сообщается, имя его не названо. Но историки давно уже предположили, что речь может идти о десятилетнем Всеволоде. Не по причине ли своего юного возраста он был тогда назван «мелким»? Позднее, когда Всеволод Юрьевич станет великим князем Владимирским, император Фридрих будет поддерживать с ним самые добрые отношения — об этом нам достоверно известно из русской летописи[86]. Так может быть, их сотрудничество имело своим источником встречу на Дунае в далёком 1165 году?

Русские летописи упоминают о Всеволоде начиная с зимы 1168/69 года, когда он вместе с братом Глебом Переяславским встанет под знамёна Андрея. Но раньше этого времени его молодость и не могла привлечь к нему внимание летописцев. Уместно заметить, что и Всеволод, и его брат Михалко по-прежнему должны будут оставаться на юге: до самой смерти Андрея Боголюбского путь в Суздальскую землю будет для них закрыт. Как будет закрыт он и для их племянников Мстислава и Ярополка Ростиславичей.

Изгнание братьев стало важной вехой в биографии князя Андрея Юрьевича. Не случайно южнорусский летописец прямо указывал на то, что князь пошёл на этот шаг, «хотя самовластець быти всей Суждалськой земли». И Андрей действительно стал «самовластием», или, по-другому, «единовластием», «самодержцем», в своём княжестве. По наиболее вероятному предположению историков, это слово являлось калькой греческого титула «монократор», или «автократор», который носил «византийский император, не деливший власти с соправителями»{202}. Соответственно, «самовластцами» называли тех русских князей, которые не имели соправителей или соперников, претендующих на их престолы. Так, первым «самовластием» — задолго до Андрея — назван в летописи князь Ярослав Мудрый — образец для большинства русских князей последующего времени. Но летописец назвал его так лишь после того, как ушёл из жизни — причём своей смертью! — его брат Мстислав, разделявший с ним до этого власть над Русской землёй[87]. Затем, правда, в той же летописной статье следует известие о том, как Ярослав заточил во Пскове в «поруб» последнего оставшегося в живых своего брата Судислава, который якобы был «оклеветан» к нему. Деяние, что и говорить, весьма неблаговидное! Но оно как бы вынесено за скобки летописного повествования: согласно логике летописца — но, очевидно, вопреки собственно исторической логике! — заточение брата никоим образом не связывалось с «самовластием» Ярослава. Так, путём нехитрой перетасовки летописных известий, Ярослав оказался выведен из-под возможного удара: его «самовластие» было достигнуто естественным путём, без какого-либо его вмешательства, как бы само собой.