Владигор. Римская дорога - Николай Князев

— Он и так падет. И я не слышал, чтобы в Риме был кто-то, способный этому помешать. Уж не намекаешь ли ты на мальчишку, обряженного в пурпур?

— Нет, я имею в виду одного варвара, которого называют Архмонт Меций Гордиан. И одного хитреца, которого стоит опасаться. Пока что он всего лишь учитель риторики, но постепенно обретает удивительную силу.

— Его зовут…

— Гай Фурий Мизифей.

— Мизифей… — задумчиво повторил Ахриман. — Это имя говорит мне больше, чем ты думаешь, Зевулус. Бог Зевулус… — поправил он себя и одарил собеседника ядовитой усмешкой. — Ну что ж, я, пожалуй, подарю тебе Рим, бог Зевулус.

— Но пока этот старикашка Юпитер имеет изрядную силу. И мы не можем сунуться за границы Рима.

— К чему нам с тобой, бог Зевулус, принимать во внимание какие-то границы? — засмеялся Ахриман. — Горам и рекам, ураганам и штормам плевать на границы. А именно боги повелевают стихиями, не так ли, бог Зевулус? Кстати… ты знаешь, бог Зевулус, что зеленым нумидийским мрамором выложены дворы в Палатинском дворце? И именно на таком же зеленом мраморе стоишь ты сейчас. Это значит, что отсюда наша власть простирается до самого Палатина.

Зевулус огляделся.

— Поразительно, что храм уцелел после того, как бесконечные волны завоевателей прокатились по этим землям?

— Просто мне понравился этот храм. Разумеется, прежде он принадлежал не мне. Но я сохранил его для себя с помощью небольшой хитрости. Нет ничего приятнее, чем поселиться в жилище божества, выбросив его пинком под зад из собственного святилища. Когда будешь обосновываться в храме Юпитера Капитолийского, не забудь мои слова и оцени их верность! — Ахриман рассмеялся.

Пока он смеялся, его огромный рот делался все шире и шире, потом этот черный овал поглотил лицо, потом все туловище, и вот в нем уже исчез весь храм вместе с золотым столом, удивительными статуями и удобным ложем. Не осталось ничего, кроме бесформенной площадки и стекающих вниз струек сизого песка. Зевулус не стал рисковать и спускаться с холма по ступеням. Возле ослика он очутился с помощью своей магической силы и пожалел, что наверх не забрался столь же быстро, хотя вряд ли Ахримана можно было поразить таким простеньким фокусом.

Кожаные футляры расставляли в нишах бережно, как драгоценные сосуды. Мизифей лично наблюдал за работой, указывая рабам, что и куда следует ставить. Шедший за ним вольноотпущенник-грек прикреплял под нишами глиняные таблички, на которых были нацарапаны названия сочинений, хранящихся в футлярах.

— Что здесь происходит? — спросил Владигор.

— Из Тисдры прибыла библиотека божественного Гордиана Второго. Шестьдесят две тысяч свитков. Их собирал его учитель и в знак привязанности к своему ученику завещал ему это сокровище. Гордиан Второй пробыл императором тридцать шесть дней, но от него осталось великолепное наследство — прекрасная библиотека и множество детей, правда, все от разных женщин. — Мизифей лукаво улыбнулся. — Зимой, пока море было неспокойно, я опасался переправлять библиотеку из Африки. Но нынче она займет достойное место в этих нишах. Когда я смотрю на все это, я думаю, что сведения, записанные в свитках, могут потягаться с твоим ВЕЛИКИМ ХРАНИТЕЛЕМ, не так ли, Архмонт?

Владигор недоверчиво покачал головой:

— Эти свитки, к сожалению, не ведают одного — будущего. В отличие от ВЕЛИКОГО ХРАНИТЕЛЯ.

— Зато они знают прошлое. Иногда этого вполне достаточно… Не так редко приходят людям в голову мудрые мысли. Но со временем потомки их забывают. Поэтому приходится придумывать все заново. Это печально.

Однако договорить он не успел — в раскрытое окно влетел филин и, покружив над их головами, уселся на плечо Владигору. Пришлось спешно выйти в соседнюю комнату, служившую кабинетом Мизифею, где сейчас никого не было и где Филимон без посторонних глаз мог принять человеческий облик.

— Что за спешка? — воскликнул Владигор. — Не мог прийти сюда в человеческом обличье?

— Не мог, — с невозмутимым видом отвечал Филимон. — Спешу сообщить, что тебя дома дожидается некая молодая женщина. Она велела поторопиться, — уточнил Филимон. — Мне показалось, что эта госпожа не из тех, которых можно ослушаться.

Филимон говорил совершенно серьезно, что с ним случалось чрезвычайно редко.

— Госпожа? — Владигор нахмурился. Честно говоря, он не мог и предположить, кто бы это мог быть.

— Архмонт, ты уходишь? — спросил Мизифей, появляясь в дверях.

— Ага, — ответил вместо Владигора Филимон. — Нас ждет молодая женщина, и глазки у нее замечательной красоты. Светятся, будто два огонька.

— Глаза… светятся? — переспросил Мизифей, и лицо его из оливкового сделалось пепельно-серым.

— Ты ее знаешь?

— Мо-жет… быть… — Мизифей стиснул кулаки, чтобы унять дрожь в руках. — Иди быстрее, она не любит ждать.

Больше ничего не сказав, он повернулся и вышел из комнаты.

Владигор не стал садиться в носилки — он терпеть не мог, когда люди использовались как лошади или мулы, и всегда отправлялся домой пешком. Гордиан, подметивший привычку синегорца, как-то высказался, что эта добродетель абсолютна бессмысленна. На это Мизифей тут же назидательно ответил, что добродетель не может быть бессмысленной, ибо ценна сама по себе, безотносительно, приносит она пользу или нет… Впрочем, теперь Владигор жил поблизости от дворца — император подарил своему другу прекрасный дом в Каринах, недалеко от своего собственного.

Новое жилище Владигора ото всех соседних отличалось мрачной строгостью, которая была свойственна скорее Риму стоическому, нежели Риму эпикурейскому. В то время как соседи держали по нескольку сотен рабов для обслуживания своего хозяйства и исполнения малейших капризов, у Владигора было лишь трое слуг-вольноотпущенников — Филимон купил их на невольничьем рынке по приказу князя, и тут же им даровали свободу. Слуги посчитали своего нового хозяина эксцентричным и непрактичным — такого не грех надувать и обкрадывать. Они почти сразу начали обращаться к нему с некой долей фамильярности, которую он до поры до времени терпел. Правда, в своих ожиданиях им пришлось разочароваться — красть у Владигора было нечего, он не устраивал пиров, большую часть времени отсутствовал, а, находясь дома, ел то же, что и его слуги. Не тащить же из атрия мраморную статую Аполлона или тяжелый кипарисовый сундук.

Привратник, сидевший в своей нише у дверей и жующий кусок хлеба за неимением ничего более вкусного, сообщил Владигору, что женщина в самом деле его дожидается. Но как и когда она проникла в дом, привратнику было неведомо.