The ТЁЛКИ два года спустя, или Videoты - Сергей Минаев

Стоп. Я сказал «любовь»? Ну, это образно, для придания, так сказать, шарма. Специя. Как розовый перец, или шафран, или какие там еще они бывают? Ты не любил ее. Она была тебе симпатична, тебе нравилось играть, тебя это развлекало. Ты находил ее интересной, а себя увлеченным. В конце концов вы совсем не подходите друг другу. Это потрясающий обмен энергетикой. Она давала то, чего у тебя давно уже не было, и наоборот. Вы всего лишь насыщали друг друга эмоциями, чтобы не раствориться в тумане московских выхлопных газов. Но сложенный вместе багаж, которым вы обменялись, не пронести больше десяти метров: подеретесь из-за того, кто будет штурманом, а кто пилотом. Этот грузовой самолет не разобьется при посадке, он просто не взлетит. Но если все так, то почему ты покрывался иголками, когда на простой вопрос «ты где?», она отвечала что-то вроде «в кафе с одной… подругой», почему у тебя стало сводить челюсти от эсэмэс, на которые она отвечает в твоем присутствии? А твой ежедневный счетчик отправленных сообщений вчера показал цифру «восемьдесят пять» – вероятно, сбой настроек, ага? Почему сегодня, когда она… впрочем… fuck it!

Конечно, женщина, которая ругается с тобой из-за того, что ты «примитивно воспринимаешь стиль ар-нуво», а не из-за брошенных носков или постоянно орущей музыки, достойна того, чтобы оставаться у нее ночевать пару раз в неделю. Тебе бесконечно лестна ее реакция на то, что ты, как ей показалось, слишком долго расцеловывался в ресторане со случайно встреченной коллегой. Надутые губы, мечущие искры глаза, скомканная салфетка – она божественна в своих попытках показать, что не ревнует. Она невероятно сексуальна, когда захлестнута чувством собственницы. Но вместе с тем она не нарушает твоей внутренней организации. Кроме того – она потрясающая любовница, и скорее всего, на сто процентов, нет никаких сомнений – именно это вас и держит вместе. Вы занимались сексом в туалетах большинства твоих любимых ресторанов, в ее машине, на балконе ее квартиры. Это было волнующе. В этом был драйв. Уж это не похоже на порядком надоевшие случки в твоей спальне со случайными девушками. Спальня, как тебе кажется, стала слишком обыденна. Это чересчур семейно, что ли.

При таком раскладе, не подскажешь, зачем ты взял дубликат ключей от ее квартиры? Ах, ну да, на ее балконе ты быстрее заводишься. Потом, вы часто возвращаетесь домой порознь. Тебе ведь неудобно ждать под дверью, правда?

А у нее в последнее время слишком много работы с ее литературным журналом. Конечно, это детский сад, но пусть развлекается, если ей это нравится.

Именно поэтому ты был так мил, что позавчера выгулял ее собаку, когда она готовила к сдаче последний номер. Тебе же было по пути, правда? Тебя это не напрягло. Прекрасный ирландский сеттер. Тупой, но добрый. Теперь он приносит тебе поиграть свой теннисный мяч, это же так прикольно!

Remember all the things you’d sayHow your promises rang hollowAs you threw me to the ground.

Ты незаметно поделил свой гардероб на две части, а в ее косметическом шкафчике тебе осталась одна из четырех полок. В копилку странностей можно добавить еще и то, что за все прошедшие несколько дней ты ни разу не взбесился оттого, что с утра слышишь в квартире шаги кого-то другого. А сегодня ты уже в третий раз хочешь уползти в спальню, но не очень понимаешь, как это засыпать одному? Не хотел тебя расстраивать, но, похоже, ты влюбился, Андрюша. Заигрался, попал, утонул. И тебя это даже не настораживает. Такие дела, чувак. Еще вчера представлялось, что она лишь слегка оцарапала, оказалось – вскрыла тебе вены.

When I dream, I dream of your lipsWhen I dream, I dream of your kissWhen I dream, I dream of your fistsYour fists…

…Меня прерывает звонок телефона. Один, второй, третий. Я не возьму телефон. Мне нечего тебе сказать. Четвертый, пятый, шестой. Я не отвечу тебе. Седьмой, восьмой, девятый. ЗАЧЕМ? Какого черта пытаться чтото исправить? Кому теперь все это нужно? Ты хочешь быть глобально хорошей? Типа, остаться со всеми nice? Так не бывает, зайка… кому-то одному будет больно.

Телефон замолкает. Потом снова начинает трещать с нарастающей громкостью. От меня до дивана полметра, но подойти и сбросить звонок не получится. Я судорожно закуриваю и сваливаю в ванную. Сижу на краю ванны и делаю глубокие затяжки, как косяком. Давлюсь дымом, пока сигарета не истлевает до фильтра. Кидаю ее в раковину, выхожу в комнату. Звонки не смолкают. Подхожу к телефону, осторожно беру в руки, будто это фугас, касаюсь пальцем «Ответить».

Обоюдное молчание, шорохи телефонных линий или ее дыхание на том конце.

– Я стою у твоего подъезда, какая у тебя квартира?

– …

– АНДРЕЙ, Я ВНИЗУ, КАКАЯ У ТЕБЯ КВАРТИРА?

– Тридцать девять, – выдыхаю я и отключаюсь.

Шатаясь, бреду на звук домофона, нажимаю кнопку, открываю дверь, разворачиваюсь. Сажусь на пол, прислонившись спиной к шкафу. Делаю еще один глоток, щупаю по карманам сигареты, но их нет. Пару минут спустя она появляется на пороге. Волосы мокрые, на плечах мокрые пятна, глаза горят каким-то больным огнем.

– Там дождь? – зачем-то уточняю я.

– Я стояла внизу… впрочем, не важно… Андрей!

– Зачем ты… зачем ты приехала?

– Я тебе все объясню, – садится на пол рядом со мной.

– Я просил объяснений?

– Послушай… – Она пытается обнять меня.

– Я не хочу тебя слушать, – сбрасываю ее руку.

– Андрей! – кричит она. – Послушай, пожалуйста, я тебя умоляю!

– Не надо меня умолять, я не дилер, – пытаюсь встать, но оттолкнуться от пола не получается, – а ты не джанки.

– Я была в этом ресторане с отцом! Ты слышишь? – Она трясет меня за плечи. – С отцом!

– Ты что-то путаешь, зайка, в том ресторане с отцом был я, а не ты…

– Почему ты мне не веришь? Что с тобой?

– Потому что отцы так не касаются запястья дочерей – кажется, я слышу свой голос в наушниках, – потому что ты не умеешь врать… Придумай ответ сама. – Я запрокидываю голову и смотрю в потолок. В голове смесь из раздирающей горечи обмана и нарастающей радости. Алкоголь высаживает меня, не дает поверить, подсказывает, что все, как обычно, цинично и лживо. «Отцы так не касаются». Она говорила мне, что едет на встречу, могла бы сразу сказать, что с отцом, к чему такие секреты.

Наташа говорит, не останавливаясь, зачем-то сует мне под нос свой телефон, но я вижу лишь ее макияж. Само лицо размазано так, что остался лишь контур губ, подведенные глаза и ресницы. Современная косметическая индустрия продвинулась столь далеко, что у плачущей женщины скорее вытекут глаза, чем потечет тушь. Наташа похожа на постер в стиле поп-арт. Только контуры, только контуры…

– Посмотри, пожалуйста, я умоляю тебя! – Она берет меня за подбородок. – Вот на этой фотографии, тут мама, я и отец. Видишь? Видишь?

На фотографии какие-то взрослые люди, между ними Наташа, на заднем плане море и, кажется, какие-то лодки, я не уверен. Все размывается, смешивается, как гуашь в школьном альбоме.

– Вот еще одна, с моего дня рождения, – она подносит телефон еще ближе, – вот другая, из…

Она листает фотографии на экране айфона, но я уже ничего не вижу. Мурашки осторожно подбираются от основания шеи к макушке. У меня начинает кружиться голова. Как же это сладко, упиваться чувством жалости к самому себе! Ощущать себя обманутым, выброшенным на асфальт. Глотать слезы обиды, зная, что на самом деле ты просто ошибся, чувак. И через секунду все будет как прежде, даже еще лучше. Ты слишком плохо думаешь о людях. Ты никому не веришь. Ни ей, ни себе.

– Идиот, господи, какой же ты идиот! – Она плачет мне в плечо. – Зачем ты себя насилуешь? Почему ты придумываешь себе жизнь, в которой все непременно должны тебя обмануть?

Я стираю ее, линия за линией. Смесь запаха ее тела, слез и духов. У меня все сильнее кружится голова и слегка закладывает уши.

– Я люблю тебя, – шепчет она откуда-то из-под моих рук.

– Почему ты не сказала сразу, что встречаешься с отцом? – говорю я или хочу сказать. Или просто сжевываю эту фразу. Опьянение вместе с переживаниями заносит меня на гребень какой-то чужой волны. Мышцы расслабляются, и волна бежит дальше, от груди до кончиков пальцев.

– Я люблю тебя, – говорит она или мне хочется услышать, что она говорит именно это.

Я хочу сказать ей «прости», но губы уже не шевелятся. Слишком много алкоголя, слишком много надуманных сцен. Я обхватываю ее тонкое запястье, и, кажется, чувствую пульс. Я закрываю глаза. Я выпускаю стакан. Он заваливается на бок и медленно катится по плитке, оставляя за собой маслянистый след алкоголя.

Я выпадаю из реальности и, вероятно, этот момент и есть настоящая жизнь…

When I dream, I dream of your fists Your fists…

День, когда все не так