Будни имперской разведки - Матвей Курилкин

Игульфрид шустро юркнула в приоткрытую дверь, вытянув предварительно циркача наружу.

Я тоже вышел на дорогу, подошел к фургону, заглянул внутрь. В фургоне, кроме леди Игульфрид, находились еще две девушки почти одного возраста – одна из них держала голову другой у себя на коленях. Было непонятно, как в пространстве, настолько заполненном всяким непонятным хламом, могли помещаться целых три человека, одна из которых лежала, а второй при этом умудрялся стрелять из лука, не иначе как стоя на коленях – выпрямиться в полный рост было невозможно.

– Сарх, помоги мне ее вытащить, – попросила ведьма. – Только осторожно, стараемся не потревожить.

Мы аккуратно вытащили девушку наружу и уложили на траву. В боку у нее торчал обломок стрелы, по пестрому платью расползалось пятно крови. Вокруг нас собрались выжившие артисты – уже знакомый парень, барышня, которая при свете дня оказалась все-таки постарше первых двух, и, неожиданно, карлик, который выскользнул вслед за нами из фургона. Где он там прятался, в одном из ящиков, что ли? Да уж, пожалуй, без помощи ведьмы, или хотя бы квалифицированного лекаря, жить пострадавшей от разбойников девушке оставалось совсем недолго. Однако леди Игульфрид скверное состояние раненой не напугало. Она осторожно положила руки вокруг раны и замерла на несколько минут. За это время наконечник стрелы сам выпал из отверстия, а кровь остановилась; бледность с лица девушки, которая и в самом деле была очень похожа на брата, такая же светловолосая и с веснушками, стала постепенно сходить.

– Все, теперь не умрет. – Устало констатировала Игульфрид. – Но и совсем ее вылечить я не могу, я все-таки ведьма, а не лекарка. Ну, она сильная, через несколько дней уже будет на ногах. Как вас угораздило в засаду попасть, господа комедианты?

– А попасть в засаду – много ума не надо, тем более теперь, – философски заметил парень. – Спасибо за помощь, и особенно за Мавку. Эх, жаль, что вы раньше не появились, может, и Дядька был бы жив… Жалко его… – Лицо парня омрачилось. – Похоронить его надо. Коротыш, лопата где у нас?

Карлик нырнул обратно в фургон, а я отошел к шефу, который задумчиво рассматривал ствол дерева, перегородивший дорогу.

– Зачем такое здоровенное-то валить надо было? – протянул он. – Вон же рядом стоит осина, ее и убрать потом проще. Какие-то совсем тупые бандиты здесь. Или они и не собирались за собой убираться? – не дождавшись ответа, шеф продолжил: – Это теперь лошадей распрягать, ствол как-то обвязывать, и оттаскивать. Ты представляешь, как это сделать?

– Привяжем веревками, и к лошадям. Оттащат как-нибудь. Сами тоже упремся, – Неуверенно предположил я. Сосна и в самом деле поражала размерами. Не знаю, сколько лет она здесь простояла, но явно гораздо дольше, чем прожили те, кто ее свалил. Мне как-то обидно стало от такой несправедливости. Если глядя на умирающую девушку, я избавился от последних остатков сожаления от убийства незадачливых грабителей, то теперь был даже рад – больше они пакостить не будут.

– Пойдемте, поможем могилу рыть, – предложил гоблин, протягивая мне лопату. – А то он один еще долго провозится.

Я послушно принял инструмент, и направился на обочину, где юный лучник неумело ковырялся лопатой в земле. Шеф побрел к нашей телеге за веревками, а леди Игульфрид успокаивала тихо плачущую циркачку – теперь, когда опасности больше не было, та позволила себе слезы. На душе было муторно и тоскливо. Хотелось домой, где, конечно, тоже не всегда мед с сахаром, но все равно лучше.

С могилой провозились долго – никто из тех, кто ее рыл, не мог похвастаться большим опытом в использовании сельскохозяйственных инструментов. И как-то так получилось, что когда она была закончена, вокруг нее собрались все – и циркачи, и мы, которые не были знакомы с убитым.

Карлик, который до сих пор так и не произнес ни слова, неожиданно заговорил:

– Мы никто даже не знали, как его зовут. Сам он себя Дядкой звал. И кем он был до того, как стать комедиантом – тоже. А ведь он нам помог, каждому. Меня вообще от смерти спас. – Голос у говорившего к концу короткой речи осип, и он так и не смог закончить, только досадливо махнул рукой. Темноволосая девушка, которую все звали Ринкой снова разрыдалась, светловолосый парень шмыгнул носом, и торопливо ушел в фургон. Нам тоже было невесело.

– Вы куда едете-то? – спросил Ханыга у карлика.

– Да теперь уж и не знаю. Ехали в Ристон, там ярмарка скоро, а только теперь цирк у нас какой-то куцый стал. Так-то еле концы с концами сводили, а теперь еще и без Дядки… Ну в любом случае, в Ристон.

– По дороге, значит. Давайте, что ли, тогда пока что вместе поедем. Мы тоже в Ристон, на ярмарку. Все безопаснее. – Неловко предложил шеф.

– Мы будем благодарны, – серьезно кивнул карлик. – Только отплатить вам нечем, если только представление показать, да без Дядьки оно совсем не то.

– Лучше на привале новости расскажете. – Вставил я. – Вы путешествуете много, знаете, где что происходит, а мы только из плаванья вернулись, давно без новостей.

– Это с удовольствием, – удовлетворенно кивнул циркач. – Новостей у нас всегда много.

Путешествовать в компании с циркачами оказалось увлекательно и очень полезно. Переживания по поводу смерти своего товарища не помешали им всю дорогу развлекать нас рассказами о том, что происходит в королевствах. Они вполне целенаправленно собирали всевозможные новости, и пересказывали их с многочисленными и красочными подробностями, придуманными прямо по ходу рассказа – не очень удобно для сбора собственно информации, зато позволяет скрасить дорогу. Новые боги, повсеместно набирающие популярность занимали центральное место в рассказах.

– Говорят, многоглазый владыка хоть и жесток, но никогда не бывает несправедлив, – увлеченно рассказывал парень. – За грехи наказывает строго, ну там, душу выпивает, обрекая на вечные муки, но праведников зато награждает стократно заслугам. А пуще всего порицает слабость и снисхождение к оступившимся. "Однажды согрешивший, согрешит еще!" – главная заповедь. Значит, грехи прощать нельзя. "Простивший грех ближнему – сам стократ грешник". Вот, говорят, в прошлом месяце явился владыка одному пастуху в небольшом селе. И повелел устроить капище и в жертву принести всех грешников – тех, кто богатство неправедно нажил, лжецов, прелюбодеев, совратителей малолетних и мужеложцев. И ведьму еще деревенскую. И пастух моментально смекнул – староста их и есть самый главный грешник. Оно, конечно, в прелюбодеянии он замечен не был, да только мало ли чем он там занимается за забором своим высоким? Явно есть, что скрывать. И богат, богаче всех в деревне! А что говорит, что богатство праведно нажито – так это потому, что лжец. Порассказал он народу о своих думках, да и распяли они старосту. И ведьму бы распяли, да только она сама померла уже как года три, от старости. А богатства старосты все по-братски разделили, глядь – сразу всем так радостно стало и благодать в душу сошла. Поняли, что богу новому угодили. Самого-то пастуха, правда, тут же навстречу с новым богом отправили, потому как он старостину дочку хотел укрыть – шибко она ему нравилась. Он как-то не подумал, что вслед за старостой надо будет всю семью его на деревья приколачивать, и решил втихаря с ней убежать. Только она с ним бежать отказалась, а попыталась придушить – за родных, значит, мстила. Ну, он, конечно, всю любовь свою разом растерял, да только поздно было – опозорился уже, слабость проявил. А позора этот новый бог тоже не прощает. В общем, по такому случаю там с полдюжины мужиков насмерть упились, меду-то у старосты было почитай тридцать бочонков, а мужики-то ведь как, пока есть что пить – они пить и будут. Так и померли, не перенесли благодати. Ну и народ остальной тоже долго своей праведностью наслаждался и под это дело они еще двоюродного старостиного брата тоже распяли, чтобы уж наверняка. Через месяц как в себя пришли от благодати, пришлось им призадуматься – как раз посевную пропустили, к зиме голод намечается… Подумали-подумали, да и подались всем селом в воины господни, готовиться, значит, к священному походу во славу великого многоглазого неназываемого бога. Против кого поход будет? А кто у нас главный рассадник скверны? Империя. Вот ее, наконец, и решили стереть с лица земли, дабы угодить богу-то. А земные имперские богатства все участники по-братски между собой поделят, и наступит тогда золотой век, всеобщий мир и процветание…