Пути России. Новый старый порядок – вечное возвращение? Сборник статей. Том XХI - Сборник статей

В качестве примера – г. Новая Ляля в Свердловской области, градообразующим предприятием которого является целлюлозно-бумажный завод. На нем трудоустроено около 900 человек, заработная плата составляет около 6–7 тыс. рублей, только у сотрудников гидролизного цеха около 15 тыс. Еще около 1000 занятых – это сотрудники исправительной колонии, где заработная плата составляет не менее 15 тыс. рублей при лучших условиях труда и наличии социальных гарантий. Сейчас устроиться на работу в колонию очень трудно, огромный конкурс на каждую вакансию, в котором на равных участвуют мужчины и женщины.

Аналогичная ситуация – пос. Рудничный в Верхнекамском районе Кировской области: «Главная беда жителей Рудничного – отсутствие работы. Пока выручает расположенное на окраине поселка ФБУ ИК-3. В этой колонии трудится немало жителей поселка, в основном молодые здоровые ребята. Те, кому не повезло, ездят служить на север, в учреждения УРУОУХД УФСИН РФ по Кировской области (так теперь, после многочисленных реорганизаций, именуется печально знаменитый Вятлаг)»[467]. Как видно из приведенного материала, возможность работать в системе ФСИН воспринимается местными жителями как большое везение.

Автору известны случаи, когда охранниками в исправительные учреждения уходили работать даже сотрудники районной администрации с высшим образованием («заработная плата даже выше, спрос – меньше, все понятно, что надо делать»).

В таких условиях на рынке труда очевидно, что местное население будет прилагать любые усилия, чтобы сохранить исправительные учреждения на территории своих населенных пунктов и препятствовать переводу колоний в крупные и средние города. В случае перевода исправительного учреждения ФСИН готова содействовать переселению сотрудников, но в ее полномочия не входит забота об остальном населении поселков, которые были лишь косвенно связаны с обслуживанием колоний.

Еще одной проблемой в таких «моноспециализированных» поселках при исправительных колониях является определенная преемственность сотрудников и сохранение старых методов работы с заключенными, основанных на лагерном опыте работы охранников. Как в условиях ограниченного набора трудовых ресурсов реформировать работу с «контингентом» и совершенствовать программы исправления, а не изоляции преступников – неясно.

На основе дистанционного анализа территориальной организации ФСИН и роли исправительных учреждений в сельском расселении, проведенного в камеральных условиях, можно сделать несколько выводов. Безусловно, все гипотезы требуют более детального анализа в экспедиционных условиях, что не всегда возможно: в некоторые поселки пускают только родственников заключенных и сотрудников ФСИН, интервьюирование сотрудников ФСИН маловероятно без специального разрешения.

Исправительные учреждения в сельской местности есть в 77 из 83 регионов Российской Федерации (на 15.03.2014). Наибольшее количество «сельских» колоний – в регионах севера и центра европейской части России (Архангельская и Кировская области, Республика Коми, Нижегородская область, Республика Мордовия, Ивановская область), на Урале (Свердловская область и Пермский край), в Восточной Сибири (Красноярский край). Поскольку все эти регионы отличаются долговременной отрицательной динамикой сельского населения и низкой его плотностью, роль исправительных учреждений в системе сельского расселения становится все более значимой.

В условиях сокращения экономической базы многих сельских населенных пунктов (банкротство сельскохозяйственных предприятий, исчерпание ресурсной базы, изменение технологий лесозаготовки и деревообработки и др.) деформируется рынок труда. В таких условиях роль учреждений ФСИН в занятости местного населения приобретает все более важное значение. Работа в исправительных учреждениях привлекает своей стабильностью, более высокой на фоне других предприятий заработной платой, набором социальных гарантий, пакетом дополнительных благ (питание, форма, возможность участия в региональных ведомственных мероприятиях). На вакансии в исправительные учреждения всегда существует конкурс.

С другой стороны, транспортная доступность многих «сельских» колоний очень низкая: часть из них расположены на ведомственных железнодорожных ветках и не имеют другого транспортного сообщения, некоторые удалены от крупных поселков и дорог с твердым покрытием, добраться до них можно только на вездеходах и лесовозном транспорте. Реки утратили транспортное значение, а малая авиация, за счет которой осуществлялась связь с отдаленными сельскими районами, постепенно выходит из строя. В таких условиях заключенные оказываются в крайне тяжелом положении: всегда существует риск недостаточного снабжения, в условиях низкой транспортной доступности риск возникновения неуставных отношений очень высок, правозащитные организации редко добираются до подобных учреждений. Кроме того, до удаленных колоний очень трудно добраться родственникам, без поддержки которых заключенные теряют мотивацию к исправлению.

Не менее важной проблемой остается организация производственной деятельности в удаленных колониях: транспортные издержки делают большинство видов хозяйственной деятельности нерентабельными. Заключенные не имеют возможности трудиться, это лишает их возможности зарабатывать деньги и получать новые навыки, не считая того, что в отсутствие производственной деятельности вариантов «проведения времени» во время отбывания срока становится меньше, что опять-таки не способствует основной задаче пенитенциарной системы – исправлению преступников.

В итоге на одной чаше весов – удаленные сельские населенные пункты, для жителей которых исправительные учреждения остаются последним местом работы и от существования которых зависит судьба всего поселения. На другой чаше весов – заключенные, которые в условиях низкой транспортной доступности неформально лишаются многих прав, в том числе на свидания с родственниками, на труд, на помощь правозащитных организаций.

Как именно стоит реформировать ФСИН и чем жертвовать: правами заключенных или целыми поселками в сельской глубинке – вопрос непростой и требующий сопоставления многих аргументов. Для его решения требуется расширение полевых исследований поселков, где располагаются учреждения ФСИН, и более активное участие представителей этой структуры в диалоге с учеными и представителями общественных организаций.

[1] Использованные для построения диаграмм и карты источники:

1. Лукин М., Полонский Д. От Грозного до Керенского: обзор тюремной власти России // Коммерсантъ-Власть. 2005. 02.05 /www.kommersant.ru/doc/574707.

2. Материалы сайта «Тюремный портал России» / prisonlife.ru.

3. Материалы сайтов исправительных учреждений (более 200 электронных страниц).

4. Материалы форумов для заключенных и их родственников: В капкане (vkapkane.net), Все о жизни в тюрьме (www.forumtyurem.net), Форум зеков и сокамерников (www.syzo.org), другие (более 10 сайтов).

5. Статистическая информация с сайта ФСИН Российской Федерации (фсин. рф) и ее региональных управлений (81 сайт).

Джудит Пэллот[468]

География тюремного заключения в России: от XX к XXI в

Моя статья основана на результатах двух научно-исследовательских проектов, которыми я занималась последние десять лет. Первый был посвящен исследованию опыта женщин-заключенных, отбывающих наказание вдали от их места проживания, второй – жизни родственников заключенных. В ходе моих исследований было проведено около 200 интервью с заключенными, бывшими заключенными, тюремным персоналом, родственниками заключенных, а также анкетный опрос в колонии для несовершеннолетних в Льгово Рязанской области и женской колонии в Мордовии, анализ интернет-сайта, поддерживаемого родственниками заключенных. По результатам вышли две книги[469].

Когда я изучала транскрипты интервью заключенных, рассказывавших о своем опыте, я испытывала состояние дежавю – казалось, что я уже читала это где-то прежде. И я действительно читала что-то подобное в свидетельствах узников ГУЛАГа, собранных на Западе в 1970-х гг. Я открываю свою книгу примером одного такого «эха ГУЛАГа». Я привожу длинную цитату из мемуаров Людмилы Ивановны Грановской, арестованной в 1937 г. и попавшей из Ленинграда в Мордовию, а затем привожу цитату из интервью 2007 г. с заключенной (я называю ее Соня), отправленной из Москвы в Мордовию на восемь лет тюремного заключения. Жизненные обстоятельства этих двух женщин разные: Людмила была политзаключенной, женой «врага народа», в то время как Соня осуждена за торговлю наркотиками и происходила из бедных социальных слоев. Отличались и контексты их наказания. Людмила Ивановна не была защищена Европейской конвенцией о защите прав человека. После окончания тюремного заключения ей не разрешили вернуться в Ленинград, ее сослали на север России. Соня вышла на свободу по амнистии в 2008 г. и вернулась в Москву. Это, конечно, важные различия, но то, что я нахожу поразительно схожим в обоих случаях, – как женщины описывали свой опыт – опыт унизительной транспортировки к месту заключения, отрицающей их индивидуальную личность. Это один из маркеров, который тюремные социологи определяют как «суровое наказание».