Однажды в Октябре - Александр Михайловский

— Господин генерал, — сказал один из спецназовцев, слушавших разговор с верхнего яруса деревянных нар, — извините, что я вмешиваюсь в ваш разговор, но мне хотелось бы узнать — первая ошибка заключалась в том, что он в эту войну вообще ввязался?

— Совершенно верно, молодой человек, — кивнул Бонч-Бруевич, — мы, офицеры Главного штаба, совершенно ясно понимали, что эта война абсолютно не нужна России. Хотя австрийцы и турки давно были нашими потенциальными противниками, но нашим главным врагом были назначены немцы, делить с которыми нам было решительно нечего.

— Война была нужна англичанам, — сказал полковник Бережной, — и как только Россия присоединилась к Антанте, они сразу приступили ко второй части своего плана, предусматривающего смертельную схватку двух континентальных империй. И взбаломошный сербский гимназист Гаврила Принцип не стал не причиной этой войны. Были и до него поводы к началу боевых действий, но российская дипломатия до поры до времени ухитрялась не доводить дело до войны. Как я понимаю, вторая ошибка была сделана Николаем II уже в ходе начального этапа войны в августе-сентябре четырнадцатого года.

— Вы почти правы, — покачал головой Бонч-Бруевич, — за одним небольшим исключением. Я бы ограничил этот период не сентябрем, когда то требованию французского генштаба было прекращено успешное русское наступление на Будапешт, и были разгромлены в Восточной Пруссии армии Самсонова и Реннекампфа, а ноябрем, когда наша армия мирного времени, неплохо обученная и вооруженная, разбилась о твердыни Силезского вала.

Полковник Бережной хмыкнул, — В нашей Второй мировой войне, Верховный Главнокомандующий, наш общий знакомый товарищ Сталин, посылал таких просителей подальше. Так что просьба премьер-министра англичан, попавших в Арденнах в весьма неприятную ситуацию, звучала примерно так: «Я буду благодарен, если Вы сможете сообщить мне, можем ли мы рассчитывать на крупное русское наступление на фронте Вислы или где-нибудь в другом месте в течение января…».

— И что дальше произошло? — заинтересованно спросил генерал, — началось это «крупное наступление на фронте Вислы»?

— Да началось, — кивнул полковник, — Это была Висло-Одерская операция. За две недели наши армии преодолели расстояние между этими двумя реками, при этом, еще в районе Вислы, окружив и уничтожив большую часть противостоящих им германских частей, которые просто не успели отступить на заранее подготовленный мощный оборонительный рубеж. Его, не занятого войсками противника, наши части проскочили с ходу, и вторглись на территорию Германии.

Если Первая мировая война обогатила военную науку таким понятием как позиционный тупик, то Вторая мировая сделалась войной скоротечных глубоких операций. Сначала немцы путем молниеносных рывков механизированных частей дошли до Петрограда, Москвы, Царицына, Владикавказа и Новороссийска, то потом уже мы, тоже кое чему научившись, загнали немцев на линию Триест — Вена — Прага — Берлин.

Одной из задач, которую нам предстоит выполнить после того, как все закончится — это вылечить нашу армию от пораженческого синдрома. Ведь практически сто лет, с окончания Наполеоновских войн, наша армия не одерживала побед над регулярными противниками европейского класса. Войны на Кавказе и Туркестане не в счет. Они, конечно, укрепили государство, но не добавили армии, ни славы, ни боевого опыта.

Напротив все крупные войны были или проиграны, или закончились, если так можно выразиться, вничью. Крымская, она же Восточная — проиграна. Русско-турецкая 1877–1878 годов, которую мы вели за освобождение Болгарии — была для России бесплодной с точки зрения военного искусства, если не считать победой взятия Карса и Батума, что весьма скромно, исходя из масштаба человеческих потерь и напряжения всех сил государства. Русско-Японская — проиграна, причем исключительно по внутренним причинам, заключавшимся в качестве офицерского и особенно генеральского корпуса. Первая мировая — в нашей истории была проиграна, мы же сейчас пытаемся перевести ее в разряд ничьи.

От войны к войне качество и моральное состояние офицерского корпуса все время падало, и сейчас находится ниже плинтуса. Зато Советская армия, одержав решительную победу во Второй Мировой войне, приобрела такой авторитет и высокий моральный дух, которого ее потомкам хватило на много десятков лет. А вот как привить этот дух победителей существующей русской армии, без ее полного демонтажа, это я пока не знаю. Хотя, наверное, ее надо сначала сохранить от грозящего ей полного распада.

Полковник Бережной замолчал, отхлебнув горячего чаю, а генерал Бонч-Бруевич задумался, — Так вы считаете, что даже закончив воевать с германцами мы все равно не избавимся от угрозы оккупации и расчленения страны? — через некоторое время спросил он.

— Михаил Дмитриевич, даже если мы избежим Гражданской войны в общероссийском, так сказать смысле, то все равно останется сепаратизм национальных окраин, поддержанный нашими нынешними «друзьями» по Антанте. Нас будут пробовать на прочность самыми разными способами. Надеюсь, что нам все же удастся затянуть бойню на Западе, и что у французов и англичан после победы над Германией (если она в конце концов произойдет) просто не останется сил на серьезную войну с Советской Россией.

Правда, за это время почти наверняка на Дальний Восток сумеют влезть японцы. Не знаю, может возрождение армии начнется с реванша за 1905 год? Сейчас мы знаем, кто из командиров чего стоит. И ТЕХ красных, и ТЕХ белых. Не завидую я воинам микадо в таком случае. Но, это уже как выйдет. — полковник Бережной потянулся, — Ладно, Михаил Дмитриевич, давай те закончим этот разговор. Надо хоть немного отдохнуть, ведь завтра день может быть нелегким. Только запомните одно, чем меньше шума мы произведем в Могилеве, тем лучше.

— Да, я понимаю, Вячеслав Николаевич, — сказал Бонч-Бруевич, ложась на любезно предоставленную ему пенку, — Спокойной ночи.

— Спокойной и вам ночи, Михаил Дмитриевич, — ответил полковник Бережной, закрывая глаза.