Советская разведка в Китае. 20-е годы XX века - Виктор Усов

23 декабря 1927 г. Народный комиссариат по иностранным делам СССР в связи с нападением на советское консульство в Гуанчжоу (Кантон) сделал заявление, в котором говорилось, что еще отсутствуют «точные сведения о последних кантонских событиях, но можно сказать с несомненностью, что ряд советских граждан в Кантоне погиб ужасной смертью после всевозможных надругательств. О трагической смерти советского вице-консула тов. Хассиса имеются сообщения из различных источников, и вряд ли можно еще сомневаться в правильности этого потрясающего известия».[909]

В связи с арестами в Китае резко сократился круг людей, поставлявших информацию в Центр. С. Иоффе в своем письме В. И. Соловьеву (Райту) от 6 января 1928 г. прямо пишет, что «события показали, что мы плохо информированы. Теперь источники информации почти иссякли. Важнейшая задача — наладить информацию».[910]

Революционные события в Китае и роль в них СССР не на шутку обеспокоили зарубежные правительства. Бывший с визитом в конце 1927 — начале 1928 гг. в Москве председатель Японо-советского общества культурных связей по случаю подготовки советско-японской рыболовной конвенции Гото специально обратился к советской стороне с разъяснениями по поводу «коммунистической пропаганды в Китае» и роли в ней СССР. 29 декабря 1927 г. на заседании Политбюро ЦК РКП (б) было принято подписанное Сталиным решение поручить Чичерину разъяснить советскую позицию по данному вопросу. «Мы не понимаем той тревоги и беспокойства, которые проявляют некоторые японцы, — должен был заявить Чичерин. — Коммунистическая пропаганда является неизбежным спутником национального движения, и коль скоро допущено национальное движение в Китае, обязательно будет иметь место и коммунистическая пропаганда. Наше отношение к китайским делам, с точки зрения коммунистической пропаганды, состоит в том, что мы придерживаемся абсолютного нейтралитета. Мы ни в коем случае не допустим, чтобы кто-либо имел то или иное отношение к коммунистической пропаганде. Никто из наших служащих, уличенных или заподозренных в коммунистической пропаганде, не может быть оставлен в учреждении ни одной секунды».[911]

Неоднократно Чичерин говорил, что политика СССР (в первую очередь Коминтерна) в отношении Китая в 1927 г. была ошибочной. Так, в письме И. Сталину 20 июня 1929 г. он подчеркивал, что «ложная информация из Китая повела к нашим колоссальным ошибкам 1927 г. (после прекрасной политики 1923–1926 гг.), вследствие которых так называемый «советский период китайской революции» уже два года заключается в ее полной подавленности». «Буддийские деревянные мельницы молитв, то есть механически пережевывающие заученные мнимореволюционные формулы тт. Ломинадзе, Миф, Андрей, Семенов (директор издательства «Правда»), Шацкин и прочие комсомольцы, этого факта не изменили», — писал он. В письме Рыкову осенью 1929 г. Чичерин вновь заявляет, что «нынешняя линия Коминтерна кажется ему гибельной», «в Китае мы расхлебываем результаты роковой линии 1927 г.».[912]

1 марта 1928 г. Танака Гиити от имени японского правительства передал на имя советского посла в Японии А. А. Трояновского ноту. В ней японское правительство от имени 12 государств, в том числе Великобритании, США, Франции, Италии, предложило СССР присоединиться к соглашению о запрещении ввоза оружия в Китай, заключенному ими в апреле 1919 г. в Париже.

По этому поводу 15 марта 1928 г. в Москве под руководством И. Сталина состоялось заседание Политбюро ЦК ВКП(б). В пункте третьем протокола данного заседания о «предложении японцев», говорилось: «Признать необходимым ответить японскому правительству нотой. Поручить НКИД составить на основе обмена мнений в Политбюро проект текста ноты и разослать всем членам Политбюро. Включить в ноту заявление о том, что мы не ввозим и не имеем намерения ввозить оружие в Китай (выделено мной. — В. У.)».[913] Видимо, такое заявление было настолько циничным, кто знает реальную обстановку дела, что это положение не рискнули вставить в ответную ноту А.А.Трояновского на имя Танака Гиити от 26 марта 1928 г.[914] (скорее всего, это было передано на словах, без фиксации в документах. — В. У.).

К 1928 г. у центрального руководства в Москве видимо возникли сложности с финансами и возможностью их пересылать, как раньше, своей агентуре в Китай. Одни резиденты на местах занимали у других из соответствующих ведомств. Об этом красноречиво говорит следующий документ от 17 мая 1928 г.:

«Совершенно секретно. Лично. ИККИ, тов. Пятницкому. Нашим представителем в Шанхае т. Алексеевым одолжено в свое время т. Альбрехту 4000 дол. Тов. Алексеев, вследствие этого, остался сейчас без денег и просит срочно телеграфировать по Вашей линии т. Альбрехту о возврате ему долга. Кроме того, в Харбине из наших средств по Вашему поручению были выданы Вашей линии 2000 дол., каковы до сих пор нам не возвращены.

Прошу Вас в срочном порядке дать соответствующее распоряжение в Шанхай, а также вернуть нам здесь на месте 2000 дол.

Враждебная СССР политика в Китае продолжалась и Чжан Сюэляном, сыном Чжан Цзолиня, после убийства последнего, произошедшего 4 июня 1928 г. во время взрыва (по одной из распространенных версий организованного японцами) поезда под виадуком ЮМЖД.

22 декабря 1928 г. отряд китайской полиции захватил в Харбине телефонную станцию, принадлежащую КВЖД и находившуюся в совместном советско-китайском управлении. Власти северо-восточных провинций, подконтрольные Чжан Сюэляну, отказались от переговоров с советскими представителями об урегулировании конфликта. В начале января 1929 г. закрывается газета советских граждан «Молва», имевшая десятитысячный тираж (редактором-издателем «Молвы» был Н. П. Нечкин, до этого сотрудничавший в «Новостях Жизни» под псевдонимом Ник. Девиль. Когда газету закрыли, Нечкин был выслан из Харбина[916]). Затем состоящий на китайской полицейской службе белогвардеец Моноканов открыл стрельбу в Харбинском генеральном консульстве.

27 мая большой отряд китайской полиции, в составе которого находилось несколько русских, во главе с генералом Ми Чунлином, оцепив здание, устроил налет на генеральное консульство в Харбине, в нарушение всех норм международного права. Предупрежденные одним из китайских служащих полиции, консульские власти наглухо забронировали входы в консульство. Только после решительных угроз взломать двери полиции удалось войти внутрь здания, где якобы консульские служащие спешно жгли секретные документы.[917]

«В час дня 27 мая наряды полиции внезапно оцепили здание советского консульства в Харбине, и пока полиция требовала открыть двери, пока обе стороны сносились со своими начальниками, в многочисленных кабинетах и архивах консульства его чиновники во главе с консулом Мельниковым,[918] поспешно жгли списки, протоколы, приказы, т. е. все то, что освещало красную подрывную работу в Маньчжурии, — так описывалось это событие в книге «Великая Маньчжурская империя». — Много было сожжено, но и того, что досталось в руки полиции, было достаточно, чтобы получить представление о характере и размерах «коммерческой» деятельности Дороги в Северной Маньчжурии. Обыск дал в руки властей столь компрометирующие советское консульство материалы, улики были так серьезны, что большевистская дипломатия не рискнула даже выступить с протестом».[919] Как говорилось в этом издании, «обыск дал доказательства того, что целый ряд видных советских сановников (Лашкевич, Геккер, Грант и др.) вели специальную работу военного характера».[920]

После проведенного обыска полиция задержала генерального консула Мельникова, вице-консула Знаменского, генерального консула в Мукдене Кузнецова, управляющего Дальневосточным торгпредством Цимбаревича, инспектора совесткого торгововго флота Таранова, служащего Коммерческого отдела КВЖД Станкевича. Три последних арестованных являлись ответственными членами исполкома СМКК, который руководил работой всех профсоюзных, комсомольских, пионерских, женских и всех других организаций в Маньчжурии.[921] Всего же было арестовано около 80 человек, захвачена консульская переписка. Одновременно с налетом на харбинское генеральное консульство были произведены налеты на советские консульства в Сахаляне, Цицикаре и Маньчжули (станция Маньчжурия). Служащие харбинского консульства после допроса были освобождены. А 39 человек, не имевших никакого отношения к советским консульствам и Управлению КВЖД, были увезены в Мукден и отданы под суд.[922]