Сети Вероники - Анна Берсенева

и ночью стреляли, и не понять было, кто. То немцы, то поляки, то большевики, то просто бандиты. Я в госпитале работала, а потом заболела. Тогда «испанка» была, а это ж такая зараза… Мне прямо на улице плохо стало, и так некстати… Шла вечером, и напали какие-то, я вырвалась, побежала… Сильно испугалась. Бежала, пока не упала. Утром Лазарь Соломонович меня нашел. Он из клиники возвращался, а я возле его дома без сознания лежала. На ступеньки заползла. Повезло мне.

– Мне тоже.

Его слова заставили Веронику прервать свою несколько лихорадочную речь.

– Вам-то почему? – недоуменно спросила она.

– А кто бы меня из-под сосны на фурманке вывез, если бы вы от «испанки» умерли?

– А вы бы и не оказались ни под сосной, ни на фурманке, если б я умерла! – засмеялась Вероника.

– Резонно.

Его слова разрядили напряжение, и она спросила уже вполне легким тоном:

– Кава была смачная, кремувка таксама. Дзякуй вам. Можа, мы пойдзем?

– Як скажаце, ясная панна, – ответил он.

И танцевали, и над рекой гуляли, и в кавярне сидели вроде бы не долго. А когда вышли на улицу, было уже почти совсем темно. Вероника остановилась в нерешительности. Ей хотелось, чтобы Сергей Васильевич проводил ее, но неловко было просить его об этом.

– Вы с тех пор боитесь темноты? – Фонари уже зажглись, и его глаза блестели в их свете как алмазы. – С той ночи?

– Ну да, – смущенно кивнула она. – Я того, наверное, никогда уже не забуду. Как бегу, а силы с каждой хвилиной уходят, голова кружится, и сейчас упаду, они меня догонят, и…

– Вероника, пойдемте ко мне, – сказал он. – Простите, что так. Но как еще сказать? У меня и без «испанки» голова кружится. Если бы вы не написали жениху, что к нему не приедете, я бы не решился, может. Или решился бы все равно.

Она замерла от его слов. Что было бы, если б он их не произнес? Сердце билось у горла. Сергей Васильевич молчал тоже. Она взяла его под руку. Он вздрогнул, потом положил руки ей на плечи и, развернув к себе, стал целовать короткими поцелуями ее губы, глаза. От его губ шел легкий травяной запах, да, ведь зубровка настояна на травах… Он отвел пряди от ее висков и целовал виски тоже, и она слышала, как прерывисто он дышит. Он молчал, и она не понимала, какая сила им движет – чувствовала лишь силу его желания, мужского его желания. Но ведь должно быть что-то еще?.. Ах, да не все ли равно!

Он жил здесь же, на Подгорной, в соседнем с кавярней доме. Или, скорее, не жил, а просто остановился: комната в полуподвале не походила на жилую, в ней не было ничего кроме койки, заправленной серым солдатским одеялом, и сбитого из сосновых досок стола, на котором стояли эмалированный таз для умывания, глиняный кувшин и глиняный же подсвечник со свечой.

Все это Вероника увидела, когда, войдя, Сергей Васильевич эту свечу зажег. Она остановилась у порога и смотрела, как вздрагивает на побеленной стене его огромная тень. Он обернулся к ней и сказал:

– Пожалуйста, не бойтесь меня.

Он был проницателен, но сейчас ошибся, думая, что ее держит на пороге страх. На самом деле это было то же чувство, которое сам он назвал «и без «испанки» голова кружится».

Вероника прошла через комнату, всего несколько шагов, и, вскинув руки, положила их ему на плечи. Он стал целовать ее снова. Сперва так же коротко, как на улице у кавярни, потом поцелуи его сделались длиннее. Ей казалось, что она пьет воду из родника – и утоляется жажда этой чистой водою, и все равно хочется пить и пить еще…

Сергей Васильевич сел на кровать и, притянув за руку, посадил Веронику к себе на колени. Она расстегнула жакет, он снял его с нее, положил рядом на одеяло. Она чувствовала, как он расстегивает пуговки на ее блузке, и боялась взглянуть на его пальцы. Пока не увидела его склоненную голову: блузка была уже расстегнута, и он целовал ее грудь, едва прикасаясь губами. Она задрожала, но не от страха, а от того, что ей было уже мало таких осторожных его поцелуев. Наверное, он это почувствовал – стал целовать сильнее, снял блузку совсем, расстегнул и потянул вниз юбку.

Когда Вероника поняла, что сидит у него на коленях совсем голая и только волосы прикрывают ее, потому что он распустил их, вынув заколки, – во всем ее теле уже пылал такой пламень, в котором стыд сгорел бесследно. И когда Сергей Васильевич проводил руками по ее плечам, груди, животу, она едва сдерживала вскрик от того, что разряды тока входили в ее тело через его пальцы, узкие и сильные, как кинжалы.

Его ласки отвечали ее возрастающему желанию, не опережая это желание ни на миг. Наверное, он в этом опытен. Конечно, так. И все-таки, забываясь в его руках, она боялась той минуты, когда он перестанет сдерживать себя и страсть его проявится в полной мере. Проявится ведь?.. И как это будет?..

Но понять этого Вероника не успела. Сергей Васильевич по-прежнему держал ее у себя на коленях и, раздвигая ее ноги, ласкал со всей беззастенчивостью, которой она так от него хотела, – но в ней, в ней самой произошла мгновенная перемена. Возбуждение ее усилилось вдруг стократно, она вскрикнула, обхватила его плечи, прижалась к нему всем изнемогающим телом и забилась в его объятиях.

– Сердце мое… – донеслись до ее сознания его слова.

А может, примерещились они, потому что никакого сознания уже не было, и лишь сплошной ток сотрясал ее, и в этом электрическом шторме она чувствовала такую любовь к нему, в какой никогда не призналась бы себе даже в самых тайных своих мыслях.

Она еще вздрагивала, еще вскрикивала, вжавшись лбом в его плечо, не в силах сдерживаться, но руки его чувствовала на своем теле уже не как оголенные провода. В них была нежность, и Вероника уже могла это сознавать.