Легенда Лукоморья. - Юлия Набокова

— Не могу! Это сильнее меня! Этот огонь, он подрывает мои силы.

— Тогда перенеси нас отсюда куда-нибудь, хотя бы за ворота!

— Я не умею!

— Попробуй!

Огонь подступал все ближе, от жара изба превратилась в баню: пот стекал по лицу, застилал глаза. Внезапно мне под ногу попался какой-то камешек, я оступилась и упала бы в пламенное море, если бы меня не подхватил Коля.

— Уголек! — Я рухнула на колени, схватила черный кусочек и, осененная внезапным решением, принялась ползать по кругу, обводя линию вокруг нас. Если уголек волшебный, как и береста, на которой он писал, возможно, он сбережет нас от пламени и не позволит ему приблизиться. От едкого дыма, который постепенно заполнял избу, начали слезиться глаза, становилось трудно дышать, но я все чертила спасительную линию. Замкнув круг и продолжая крепко сжимать уголек в руке, я поднялась в полный рост и зажмурилась от порыва ветра, ударившего в лицо. А когда открыла глаза, увидела, как пламя отбросило к стенам — будто волна отхлынула с берега.

— Спасены…— выдохнула я, уже занося ногу над линией, чтобы броситься к сеням, но тут Коля рынком втянул меня обратно.

Я не успела возмутиться, только с ужасом смотрела на пламя, которое поднялось девятым валом, лизнуло потолок и волной цунами бросилось на нас. Это был конец. Из глаз полетели искры — это Коля резко прижал меня к плечу я развернулся, закрывая спиной. Перед глазами пронеслась, вся жизнь, и почему-то прозвучал, перекрывая оглушительный треск пламени, печальный голос кота: «А когда ты умрешь, никто не вспомнит о тебе, потому что в людской памяти не останется ни одного твоего доброго дела...» И если раньше его слова показались мне глупостью ведь я собиралась умереть столетней старушкой в своей постели и впереди были годы потенциальных добрых дел — то сейчас они прозвучали приговором, и я крепко зажмурилась в ожидании казни. Как символично: я буду сожжена как ведьма и никто обо мне не вспомнит, потому что все волшебство, которое я творила в жизни, было направлено исключительно на меня, любимую.

— Смотри...— прошипело пламя.— Смотри!!!

И я открыла глаза, стыдясь своей слабости, Отстранилась от Коли и обмерла, непонимающе глядя перед собой. Волна пламени, негодуя, билась о невидимую преграду, очерченную угольком.

— Смотри,— как завороженный, повторял Коля, голос которого я приняла за шипение огня,— ты его остановила. Мы спасены.

Но радости не было, только тоска и отчаяние. Я в недоумении посмотрела на Колю: неужели он не понимает?

— Это не спасение,— пробормотала я и закашлялась от дыма.— Это отсрочка.

— Что?

— Не сгорим, так задохнемся. Какая разница?

Варфоломей горестно мяукнул. Коля раскрыл рот, чтобы мне возразить, но вдохнул порцию дыма и глухо закашлялся, вытаращив глаза. Кажется, дошло. Граница защищала нас от огня, но пропускала дым и жар. Тепло опутывало тело, словно щупальца осьминога, делая его Податливым и безвольным. Сейчас бы в ледяную прорубь — взбодриться, собраться с силами. Но некуда никак.

Не спрятаться, не спастись от жара, не укрыться от дыма, не погасить огонь. Уж лучше бы я утонула в озере несколькими часами раньше и стала русалкой. Или навсегда осталась бы в Океании во время предыдущего задания магистров. Вода — прохладная, солоноватая, обтекающая кожу,— казалась сейчас отрадой. Вода — это жизнь. В ней живут миллионы разноцветных рыбок, в ней копошатся крабы и сплетают свои извилистые тела пятнистые мурены. Под толщей воды раскинулись на песчаном дне просторные тенистые пещеры и причудливые, источенные волнами, каменистые дворцы русалок. Вода — это возрождение. Даже погибшие корабли обретают здесь вторую жизнь, становясь пристанищем для подводных жителей. Вода милосерднее, добрее, чем огонь. Огонь — всегда разрушение, всегда пепел, всегда небытие. Огонь был стихией моей сестры Селены, разрушительной стихией. На пожарище новой жизни де построишь, зато наводнение, помимо разрушений, несет обновление, насыщает почву, смывает ветхие постройки, чтобы взамен их построили новые, крепкие, радующие глаз. Из воды можно выплыть, от огня — не сбежать. Вода ласкает, успокаивает, убаюкивает. Под толщей воды сокрыт огромный, разноцветный мир. Уж лучше стать его частью, плавать бок о бок с забавными рыбками-клоунами, гонять пугливых гуппи, любоваться со стороны опасными и прекрасными крылатками, уступать дорогу важным китам, нырять наперегонки с дружелюбными дельфинами, чем...

Треск огня перекрыл рокот бушующего моря, соленая прохладная волна хлынула в губы и в уши, закрутила в кольцо, подбросила к бревенчатому потолку, вспарывая кровлю. Дом Любавы вместе со всей утварью разнесло в щепки, а мы с Колей и котом, мокрые и оглушенные, как жертвы кораблекрушения, рухнули на затопленную и покрытую обломками дерева землю. Вода смягчила приземление и стала мельчать на глазах, вытекая за забор, впитываясь в почву и оставляя на земле, припорошенной золотым песком, обитателей моря: медуз, мурен, крабов, рыб. Солнце, всходившее над Лукоморьем, осветило масштаб катастрофы.

— Что это было? — потрясенно промычал Коля, отфыркиваясь от воды и вынимая из-за пазухи извивающуюся гуппи.

Я. зацепила горсть песка и с удивлением уставилась на ладошку. Не песок это вовсе, а монетки по земле раскидало, Похоже, волной принесло не только рыб, но и часть подводного клада. Коля помог мне подняться и присвистнул, увидев монетку.

да, хозяйка нас с тобой не похвалит за то, что мы ее тайник разворошили.

— Это морской клад,— возразила я, провожал взглядом Варфоломея, который скакал по земле, гоняя рыбок.

— Какой клад? Монеты-то наши сама погляди.

Коля пнул носком сапога землю, затопленную водой, и поднял со дна горстку монет. Но тут его внимание привлекла яркая рыба, и он позабыл о богатстве, разбросанном под ногами.

Я окинула взором поблескивавшие в лучах рассветного солнца золотые кругляшки, Любава изрядно обогатилась на своих фирменных зельях. Только теперь золото, копившееся годами, за считанные минуты исчезнет в карманах ушлых соседей, которые уже вывалили на улицу, И немудрено: шуму мы наделали изрядно. Обломки дома разлетелись по соседним участкам. Встревоженные и сонные сельчане высыпали на улицу, увязли по колено в воде, загудели, разглядывая диковинных морских гадов. Ребятишки тут же рухнули в лужу, залившую полдеревни, и устроили веселую возню, вылавливая невиданных созданий. Домовитые хозяйки, не теряя времени, похватали ведра и бросились собирать самую крупную рыбу. А наиболее любопытные пробивались к дому Любавы, желая узнать подробности из первых рук, и первым несся мой старый знакомый Сидор.

— Смываемся отсюда! — Я потянула за руку Колю, который, как мальчишка, кружил по участку, разглядывая рыб.

— Что? — Он непонимающе взглянул на меня, и я с удивлением отметила, что выглядит он на редкость здоровым: глаза блестят, щеки пышут румянцем, Как будто еще несколько минут назад мы не задыхались от дыма в горящей избе, а расслаблялись в сауне. Но размышлять над этим волшебным превращением было некогда.

— Уходим! — поторопила я и потянула его назад. Туда, где раньше был задний дворик, а сейчас даже забора не осталось — все смыло волной.

Ноги вязли во влажной земле, до слез было жалко разноцветных рыбок, бивших хвостами по траве. Хорошо хоть дельфинов с китами волной не принесло. Изрядно намесив грязи, мы выбрались на дорогу, и вслед нам раздался оглушительный вопль. Я обернулась в испуге, но Коля успокаивающе положил ладонь мне на плечо:

— Погони можно не опасаться. Они нашли золото.

И правда, сельчане, добравшиеся до участка Любавы, увлеченно рухнули в лужу и шарили руками по земле, выуживая из воды монеты, набивали ими карманы и ссыпали за пазуху. До нас никому не было дела. А к ним, привлеченные любопытством, уже бежали соседи. Ребятишки увлеченно перестреливались золотыми кругляшками, бабы при виде золота вытряхивали доверху набитые рыбой ведра и, отталкивая друг друга, плюхались в мутную воду. К обеду в деревне будут хвалиться количеством добытых монет и с гордостью показывать полученные в ожесточенном бою синяки.

Миновав совершенно пустую дорогу, мы вышли из деревни и припустили в сторону леса. Там, добравшись до первой лужайки, мы без сил рухнули в высокую траву и замолчали, переваривая последние события. Варфоломей запрыгнул на освещенную солнцем кочку и принялся яростно вылизываться. Первым не выдержал Коля. Приподнялся на локте, пожевывая травинку, и, не сводя с меня внимательного взгляда, спросил:

— И как ты это сделала?

— Я не знаю.

— Не ври,— жестко сказал Коля.— Вода разнесла дом в щепки и залила полдеревни. Такое даже мне не под силу.— Он осекся и ожесточенно сплюнул травинку.

Ах, вот в чем дело! Умыла я тебя, чародей ты наш великий?