Берлинское кольцо - Эдуард Арбенов

— Я знаю о вас меньше, — заметил князь.

— Что ж, мы только начинаем путь… Итак, первое. Осенью 1943 года на втором километре Берлинер ринга у поворота на Потсдам был убит туркестанец… Курсант из Фриденталя… Ваш курсант. Вы еще обратили внимание на его странное поведение перед отправкой на аэродром…

— Саид Исламбек, — уточнил Галицын.

Ольшер удивленно и даже испуганно поднял брови.

— Вы помните его?

После рюмки коньяка князь обрел силы для шутки: обычно он не шутил и редко кто видел его улыбающимся. Чаще всего Галицын бывал хмурым и грубым.

— Для случайных имен моя кладовая не приспособлена. — Он тронул пальцем свой высокий бледный лоб, пересеченный двумя глубокими морщинами. — Напомнили недавно…

Брови Ольшера поднялись еще выше: теперь он не только удивлялся, к нему пришла растерянность — кто-то второй ворошит историю с пакетом, кому-то нужен унтерштурмфюрер, его, Ольшера, унтерштурмфюрер.

— Кто? — кинул он вопрос Галицыну. Кинул так поспешно, что выдал себя, свое беспокойство.

— Эти! — скривил рот Галицын, намекая на эмигрантов, что сидели у эстрады и пили, как хмельное вино, слова цыганской песни. — Они все помнят и все знают. Они работают лучше нас, господин гауптштурмфюрер.

«Проклятие! — ругнулся про себя Ольшер. — Все заняты пакетом, даже энтээсовцы включены в поиски». К раздражению, что вспыхнуло в капитане, присоединилась и обида: честно ли делить чужое добро. Документы принадлежат только ему, бывшему начальнику «Тюркостштелле», он добывал их с риском для жизни, он пошел на измену долгу, и вот теперь десятки, а возможно, и сотни людей, словно шакалы, набросились на тайну гауптштурмфюрера.

— У них создан «закрытый сектор», — наклоняясь к капитану и приглушая голос, продолжал рассказывать князь. — Проще, «оперативный сектор», который выполняет поручения щекотливого характера. Ну, сами догадываетесь, какого характера…

— Чьи поручения? — так же тихо спросил Ольшер. — Немцев?

— Немцев тоже, — кивнул Галицын.

«Ясно! Эмигранты работали на иностранные разведки, те самые разведки, что преподнесли капитану пятьсот марок в виде награды. Непостижимое вероломство!» Ольшер не мог скрыть своего негодования:

— Не слишком ли большое доверие оказывается этим болтунам!

— О, капитан, они болтают только здесь.

Неожиданно Ольшер сделал открытие: князь работает на НТС, на этот белоэмигрантский союз! Иначе откуда у него такие сведения.

— Сколько они платят агентам? — не желая обидеть собеседника, задал общий вопрос Ольшер.

Щепетильность отсутствовала у Галицына, как и прочие достоинства, да в таких случаях она и не нужна — всю жизнь ему приходилось продаваться и всегда торг был откровенным. Правда, до сорок пятого года его покупали только немцы и он кичился своим постоянством. После сорок пятого похвастаться этим князь уже не мог.

— Нам, мелкой сошке, дают по сто марок в месяц, если, конечно, мы не набредем на что-нибудь стоящее. Тогда особое соглашение.

Унылый тон, с которым излагал условия своей работы Галицын, поразил Ольшера. Старик выброшен на свалку, его топчут, и он даже не чувствует чужих ног… И в то же время этот выброшенный на свалку князь знает о тайне Ольшера. Пусть не все знает, но имя унтерштурмфюрера ему известно. Кто-то напомнил. Кто и зачем?

— Саид Исламбек — это особое соглашение?

— Да.

«Немцы и американцы ведут работу по нескольким каналам, и не только работу, но и проверку. Его, Ольшера, проверяют. Неприятная, весьма неприятная ситуация!»

— И вы считаете возможным поделиться своим приобретением со мной, человеком, которого так мало знаете?

Разоблачение не смутило Галицына.

— Вам это нужно, и вы заплатите за покупку, — откровенно изложил он свою точку зрения.

— Но один товар в двое рук? — напомнил о честности Ольшер.

— Перестаньте, гауптштурмфюрер! Все равно они перепродадут мою информацию и перепродадут в три раза дороже и, притом, не в одни руки, а в несколько сразу…

Излагая элементарные истины своему собеседнику, князь не забывал о коньяке и закусках. Ел он аппетитно, ел много, и чувствовалось, что такой, как сегодня, ужин ему предлагают не часто, далеко не часто.

— Они заработают на мне, — продолжал Галицын. — Эта шайка удерживает с нас, рядовых информаторов, по 50—60 марок. Ведь по ведомостям каждому полагается 150—200 марок, англичане платили даже по 300 марок, а где они, эти 300 марок? Здесь, в «Тройке», в «Дону», в «Мазурке»! У Романова, Ольгского, Паремского кругленькие суммы в банках… В Швейцарии и во Франции. Между прочим, немцы наши информации тоже перепродают англичанам и американцам… Сплошная спекуляция!

«Но я, я даю им целое богатство, — взбесился от обиды Ольшер. — Моя тайна стоит миллионы. Сеть вторжения! Готовая армия в тылу противника! Нет, так просто не расстаются с миллионами!»

— Кто назвал вам имя унтерштурмфюрера? — потребовал Ольшер у князя.

— На это я не могу ответить, — по-деловому объяснил Галицын. — Да вам и не нужен назвавший. Тем более, что сведения оперативники получили от работников бывшего Туркестанского национального комитета…

— Из Мюнхена?

— Так точно… Там штаб теперь, и во главе его опять Баймирза Хаит и Вали Каюмхан. Мы покупаем у них, они у нас, взаимная выгода.

— А кто из туркестанцев продал информацию, вы не знаете?

— Нет. Но думаю, что не мелкий торговец. О школе в замке Фриденталь было известно не многим.

Ольшер окончательно расстроился — его явно обходили.

— Никому не было известно!

— Кроме меня, естественно, — заметил Галицын, отправляя в рот очередную порцию салата. — Вы же не станете отрицать моего причастия к этому пикантному делу?

«Баймирза Хаит знал тоже, — вспомнил Ольшер. — Унтерштурмфюрер заглядывал в комитет на Ноенбургерштрассе и, конечно, разговаривал с вице-президентом. И не только разговаривал. Он выболтал тайну второго километра. Теперь это ясно. О всевышний, что делается на белом свете!»

Галицын покончил с салатом и перешел к сардинам. Нежно-серые спинки, облитые прованским маслом, не спеша покидали тарелку и перемещались в рот князя. Ольшера это тоже раздражало. Раздражала спокойная деловитость, с которой князь продавал тайны и поглощал содержимое тарелок. Сдерживать себя капитану становилось все труднее и труднее.

— Теперь уже ваша принадлежность к пикантным делам Ораниенбурга никому не нужна, — заметил Ольшер и тоже принялся за сардины.

— Не скажите! Вы, например, интересуетесь…

— Я?! — Ольшер нахмурился. Ободки очков вобрали в себя не только глаза, но, кажется, и брови капитана. Ему надо было показать свое недовольство намеком, но он вспомнил о начале разговора и осекся. — Я один интересуюсь и то не всем Ораниенбургом, а лишь мизерной его частицей…

— Уверен, что не худшей… — Галицын расправился с сардинами и запустил вилку в цветник с желтыми лепестками сыра. Они были тонки и нежны и тоже взблескивали жиром. — Кстати, я встретил здесь одну даму, которая способна заинтересовать господина гауптштурмфюрера…

— Этот товар не входит в мой перечень приобретений. Вы плохо знаете меня, князь.

— Что ж, на нет и суда нет. А дама хороша… — Галицын припустил веки, изображая этим свое восхищение. — Во всех смыслах хороша!

Дамы не играли никакой роли в жизни Ольшера, и он внутренне посмеялся над наивной хитростью князя — нет, на этом его не поймаешь. И притом какое отношение может иметь дама к Ораниенбургу. Абсолютно никакого. Не было в списках женщин. Никогда. Ольшер собрался сказать об этом Галицыну и вдруг вспомнил «шахиню». Была женщина. Была!

— Какой смысл вы имеете в виду? — спросил капитан.

— Наш смысл… Я ведь тоже не поклонник прекрасного пола… с некоторых пор… И не бойтесь! Я не возьму за нее ни марки. Просто хочется доставить вам удовольствие… Это — Рут Хенкель, жена Каюмхана… Бывшая, конечно, как и все, что вокруг нас. Теперь ее зовут баронессой Найгоф, а не шахиней. Но очаровательна она по-прежнему…

«Рут! Какого черта она явилась во Франкфурт. Почему вообще все они оказались во Франкфурте?»

Можно было, конечно, пропустить мимо ушей это известие, сделать вид, будто «шахиня» вовсе не интересует капитана, но перед князем играть в безразличие было трудно, к тому же он не просил за президентшу ни марки. Пусть будет в кармане еще одна фамилия лица, причастного к «сети вторжения».

— Отчего бы «шахине» не сохранить красоту? — туманно выразил свое отношение к Рут капитан. — Она еще довольно молода.

— Именно… Разрешите чиркнуть адресок?

— Ну что ж, хотя это пустое…

— На всякий случай… — Галицын вынул блокнот, написал несколько слов, оторвал пол-листка и подал Ольшеру. — Она здесь временно… Проездом, так сказать… Если поторопитесь… — Он оглянулся на сидящих у эстрады эмигрантов и добавил шепотом: — Дамой интересуются некоторые… И весьма… Кажется, отсюда она поедет в Мюнхен, а потом за границу…