Иафет в поисках отца - Фредерик Марриет

— Значит, за пятьсот фунтов ты отдашь бумагу?

— Чтобы только вам угодить, я соглашаюсь потерять все остальное.

Я вынул из шкатулки пятьсот фунтов ассигнациями и положил их на стол.

— Вот деньги, которые ты получишь, если возвратишь условие.

Старик вытащил из кармана одной рукой бумагу, а другой схватил ассигнации. Я посмотрел, эта ли бумага, и разорвал ее. Эммануил положил деньги в карман и тяжело вздохнул.

— Теперь, Эммануил, я тебе покажу, что у меня более совести, нежели ты думаешь. Вот все деньги, которые у меня остаются, — сказал я, отворив шкатулку и показав ему тысячу фунтов. — Половину я отдал тебе в число тех, которые я у тебя занимал. Вот еще пятьсот фунтов, и мы расквитались.

Глаза старика разбежались от удивления; казалось, он не верил своим глазам и ушам и смотрел на ассигнации в большом недоумении. Наконец он взял деньги и дрожащей рукой положил их в свой бумажник.

— Вы престранный и пречестный барин, мистер Ньюланд. Вы вытолкнули меня в двери и… Но это ничего не значит… И потом заплатили должную сумму.

— Таков мой характер, Эммануил. Ну, значит, дела наши кончены. Прощай и дай мне докончить мой обед.

Глава LVI

Жид ушел, и я продолжил обед; но дверь опять потихоньку отворилась, и Эммануил вошел снова.

— Мистер Ньюланд, извините меня, но не заплатите ли вы мне и процентов?

Я мигом вскочил со стула, схватил палку и закричал:

— Убирайся прочь, старый вор, или я тебя!..

Я не успел еще выговорить остального, как уже Эммануил был давно за дверями. С этого времени я ни разу не видел его. Я был доволен, что выпроводил его; я сел в третий раз за недоконченный обед и ел с аппетитом. После обеда я взял последнюю ассигнацию и пошел в игорный дом испытать последнее мое счастье. Проиграв все, я через час уже был опять дома… и был очень спокоен и почти счастлив. Я знал свою участь, знал, что меня ожидает; помочь уже нельзя было моей беде. Я стал обдумывать мое положение. Мне надобно было опять войти в прежнюю неизвестность и быть бедным в полном смысле этого слова. Но я хладнокровно принимал на себя нищету и, можно сказать, был счастлив, потому что я был свободен; меня не связывали светские приличия; словом, я сделался независимым и решился оставаться в этом положении. Я ласково говорил с Тимофеем и, обдумав, что делать, лег спать и крепко заснул.

Никогда я не спал так хорошо, так приятно, с такой усладительной покойной мечтой. На следующее утро я уложил в мой чемодан только самые нужные вещи. Тимофей пришел ко мне, и я ему сказал, что намерен ехать к леди де Клер, что я, действительно, хотел сделать. Бедный Тимофей был в восторге от моего расположения духа, потому что он давно не видел у меня веселого лица. Как ни горестна была мне разлука с ним, но я не хотел более пользоваться его услугами и решился забыть все прежнее и одному начать опять мой путь в свете.

Пока Тимофей ходил доставать место в дилижансе в Ричмонд, я написал ему следующее письмо:

«Любезный Тимофей!

Не думай, чтобы я изменил твоей дружбе или твоим услугам, которые навсегда останутся мне памятны, когда я скажу тебе, что мы уже не встретимся и не будем иметь ничего общего. Если бы счастье вновь сдружилось со мною, тогда мы опять могли бы быть вместе, но это очень сомнительно. Я проиграл почти все деньги и продал дом. Я расстаюсь с тобою, уношу чемодан и двадцать фунтов денег. На твою же долю остаются мебель и другие мелочи. Возьми все это и продай для себя. Надеюсь, что ты найдешь себе другое место и будешь помнить вечно тебя любящего

Иафета Ньюланда».

Письмо это я положил в свой портфель, чтобы отдать на почту, когда буду выезжать из Ричмонда. Потом я написал еще письмо к Мастертону.

«Милостивый государь!

Я получил вашу записку и думаю, что вы невольно были причиною теперешнего моего положения. Я не заслуживал того, что вы писали, и чтобы в этом убедиться, можете спросить у самого Гаркура. Мнение ваше обо мне довело меня до отчаяния, и оно-то сделало меня страстным игроком. Я игрою лишился всего, что имел. Теперь опять иду искать счастье и моего отца. Прошу вас покорно засвидетельствовать мою благодарность лорду Виндермиру за его дружеские ко мне отношения и уверить в чувствах моей всегдашней доброжелательности и уважения. Смею надеяться, что и вы будете уверены в моей к вам преданности за ваши добрые советы и заботливость. Поверьте, что я во всегдашней моей просьбе к Богу буду молиться о вашем благополучии. Если вы можете как-нибудь пособить Тимофею, который, вероятно, прибегнет к вам в своем горе, то прибавьте еще новое одолжение к прежним и не оставьте его своими попечениями. Это будет последнее одолжение, которого не забудет вам всегда преданный

Иафет Ньюланд».

Я запечатал письмо, и когда Тимофей возвратился, то сказал ему, чтобы он отнес последнее Мастертону и не дожидался ответа. Так как мне оставался еще час до отъезда дилижанса, то я стал говорить с ним и рассказал несчастное положение, в котором теперь находился, и мое намерение расстаться со столицей.

Тимофей согласился с этим.

— Все это время я вас видел таким печальным, что сам не мог ни есть, ни спать. Право, Иафет, я всегда плакал, лежа в постели, потому что мое счастье совершенно зависит от вашего. Ступайте куда хотите, и я всюду за вами последую, всегда буду вам служить; и пока буду видеть вас счастливым, то ни о чем другом не буду заботиться.

Слова Тимофея чуть-чуть не заставили меня ему все высказать, но я как-то удержался.

— Любезный Тимофей, в этой жизни все так превратно; мы то смеемся, то плачем. Ты спас мне жизнь, и я никогда этого не забуду, где бы я ни был.

— Нет, — ответил Тимофей, — вряд ли вы забудете того, который почти и одного часу не проводил без вас.

— Правда, Тимофей, но обстоятельства могут нас разлучить когда-нибудь.

— Не могу себе и представить таких обстоятельств, как бы они дурны не были, и мы, кажется, до этого никогда не дойдем. У вас есть деньги и дом, и если нужно выехать отсюда, то вы можете ваш дом отдавать внаем, и таким образом доходы ваши увеличатся, а с ними можно будет разъезжать по белу свету и отыскивать вашего отца.

Я был в ужасном положении от его слов, потому что чувствовал и понимал, чего стоила его преданность и верность мне.

— Но мы можем попасть в такое состояние, которое было, когда мы оставили дом Кофагуса, — сказал я.

— Пускай себе придет, сэр, и тогда я буду вам еще более полезен, нежели теперь, в моей лакейской должности.

— Да, Тимофей, — сказал я ему тихим голосом. — Дай Бог, чтобы все шло хорошо.

— Все идет хорошо; одно только худо, что вы слишком горюете о том, что люди не так к вам привязаны с тех пор, как узнали, что вы не богаты.