По ту сторону клинка: Дева орхидей - Ламеш дю Лис

Теперь я окончательно решил. Раз уж я попал в этот мир и понятия не имею, когда мы сумеем вернуться, то я просто обязан быть защитником Мики, как меня и нарекли, по её словам, ещё в тот… как его там… городе… Арторосе! Быть рыцарем, так быть рыцарем! По кэндо мне не привыкать! Я ведь уже как бы почти что самурай! Значит и рыцарем стану легко. Нет, даже паладином! Исикава обзавидуется как чёрт! Буду как сэр Розваль! И тогда я добьюсь Мики! Она обратит на меня внимание! И непременно ответит мне взаимностью! А иначе и быть не могло!

[1] Синкансэн — высокоскоростные железные дороги в Японии.

[2] Пурикура — кабинки для моментальной фотографии с возможностью изменить или украсить фото.

[3] Бисёнэн — японское слово, обозначающее эстетически красивого парня.

Глава XII. Мир маны

(Хакуро Татибана)

Неспешным шагом я возвращался домой после очередного визита к Куллану. К сожалению, «великан», познакомивший меня с этим миром, был всё также угрюм, неприветлив и негостеприимен. Но периодически посещать его желание не менялось, я всё-таки надеялся, что когда-нибудь он заговорит со мной. По крайней мере, на фоне обитателей академии тёмных искусств, в которую я попал, Куллан не выглядел таким уж плохим, а скорее наоборот.

Наступила пора осени. Будь я сейчас в Японии, уже бы наслаждался школьными буднями с Микой. Мысли об этом вгоняли в депрессию. В пустыне смена сезонов незаметна, потому и не казалось, что начались какие-то изменения, а был я в этом мире уже не так мало. Когда я начинал размышлять о том, сколько ещё здесь придётся провести и как мне вернуться домой, то начинало трясти, а потому надо было себя чем-то занимать, лишь бы отгонять этого демона размышлений. Усталость от ежедневных тренировок, на которых, я всё равно пытался халявить, отлично с этим справлялась.

Физическая активность помогала хоть как-то забыться. Тем не менее измождённость начинала накапливаться, и я понимал, что когда-нибудь не выдержу и попросту упаду. Отчасти поэтому я продолжал проводить тренировки по фехтованию во всё том же ключе. Стараясь сразу же встать в пару с Мидием на спарринге, я ещё в начале занятия надеялся, что оно закончится как можно быстрее, чтобы не произошло никаких инцидентов, и не дай бог я не поранил себя. Моего друга это устраивало, не знаю, что им двигало, может быть тоже, что и меня, но волнения об этом я отбросил. Важно было лишь спокойно пережить очередную тренировку по фехтованию. А страшнее них пока здесь ничего не было. Конечно же, я осознавал важность этих тренировок, возможно, даже реальную надобность, чтобы суметь себя защитить в случае чего, но я не мог себе представить, что в реальной ситуации смогу воспользоваться подобными навыками. На самом деле, какой-никакой, но спортивный интерес к этим занятиям имелся, только вот остальными студентами и в том числе инструктором, они, конечно же, спортом не воспринимались, а потому я затолкал этот свой интерес в глубины подсознания и запер там, чтобы он никогда не вырвался. Я не мог себе представить, каким образом можно суметь поднять оружие на другого человека. Подобный, необходимый для жизни здесь «навык» мне был не нужен. А потому и лишний раз стараться и напрягаться на этих занятиях я не собирался. Важным было лишь то, чтобы меня не трогали и не приставали, а для этого всегда находиться в сторонке. Как можно дальше от всех. Это же касалось и спарринга. Лишь бы на глаза никому не попадаться и не нарываться на проблемы.

Изучение местного языка — этакого ответвления латыни, более развитого её наречия данного мира, было куда более интересным и увлекательным занятием. Возможно, чем меч, как раз знание языка вероятнее спасло бы в случае возникновения проблем. Ведь слово сильнее, чем меч, не так ли? В любом случае, я утомился ощущать себя ничего не понимающим дураком и освоить язык было превыше всего. Может, я даже Куллана тогда смогу разговорить? Это было бы очень необычно!

Теперь уже не только Годрик или его друзья, но и другие студенты разных факультетов вели себя достаточно развязно, будто я находился не в учебном заведении, а среди враждующих уличных банд. Приходилось терпеть подколы, «случайные» столкновения в коридорах академии, смешки на её лестницах… В любом случае выбора у меня не было, я мог будучи всего лишь песчинкой плыть по течению, что несло меня в неизвестность нового и чужого для меня мира.

Встретить Годрика, Катрин или кого-либо из их шайки было особенной пыткой. Я уже прекрасно осознал, что они всего лишь на мне отдувались. Но вспоминая увиденное в день церемонии, эту дуэль… Я всеми силами души противился осознанию, что это правда произошло. Что угодно, лишь бы не оказаться в той же ситуации. Потому надо было всегда находиться в стороне от всех. Столкновение с кем-либо из них выходя из-за угла могло обернуться кошмаром. Из-за этого всегда приходилось быть начеку, а оттого я всегда был на нервах.

Благодаря всё той же злосчастной латыни я в любом случае мало что понимал на уроках, потому частенько отвлекался вместе с Мидием, Констанцием и Мейбл, своими единственными обретёнными здесь «друзьями». Используя пергаменты-словарики, я пытался криво-косо составлять небольшие письма своим товарищам и передавал им их на уроках. Впрочем, им занятия были далеко не всегда интересны, потому они с немалым удовольствием мне отвечали. Эта практика тоже неплохо помогала. У меня появлялся хоть какой-то приемлемый запас слов.

В целом, я бы не сказал, что у меня вообще хоть к кому-то в этом учебном заведении были дружелюбное отношение и тёплые чувства. Даже к Мидию, Констанцию или Мейбл. Скорее они были товарищами, с которыми я коротал время, не всегда по собственной воле. Даже собратьями по несчастью я их считать уже не мог. Увиденное в день церемонии посвящения слишком меня потрясло. А ведь они даже ничего не сказали… Наоборот были вечером вполне веселы… А уж что говорить об остальных студентах академии навроде Годрика или Витуса… Там и подавно… В любом случае моей натуре было свойственно держаться особняком от чужого общества. Я всегда был настороже, даже с «друзьями».

Как и предостерегла Милена, Мейбл действительно изменилась. Её жизнерадостность если и проявлялась, то казалась фальшью. Да, в любом случае я наблюдал, что у всех студентов исчез кураж от поступления в академию, всё начинало сменяться своеобразным бытом, ощущалось напряжение. Но в случае