Восстание в крепости - Гылман Илькин

— Игнатий Игнатьевич, я недоумеваю. Неужели вы можете думать обо мне подобным образом. Если бы все было так, как вы говорите, я не пришел бы к вам с этой листовкой! Мне кажется, вы изволите шутить!..

Тайтс ничего не ответил. Его тонкие брови были сдвинуты, жили на лбу вздулись.

— Трудно поверить, что эта листовка была найдена в тетрадке одной из учениц, — сказал он. — Надо совсем не иметь ума, чтобы совать такие опасные вещи в тетради учеников. — Голос Тайтса сделался слабым. — Во всяком случае, надо поинтересоваться родителями ученицы, которая обнаружила в своей тетради эту листовку. Возможно, дело вовсе не в учительнице!

Он закрыл глаза и откинул голову на спинку скамейки.

Варвара Степановна сделала Хачатурянцу знак, означающий, что разговор окончен.

— Очень прошу вас, Игнатий Игнатьевич, и вас, уважаемая Варвара Степановна, извинить меня за то, что я потревожил вас. — Хачатурянц сделал паузу, ожидая, что Тайтс на прощание скажет ему что-нибудь, но тот продолжал хранить молчание.

— До свидания, желаю вам скорейшего выздоровления!

Хачатурянц повернулся и пошел к выходу, выпятив свой объемистый живот.

По выходе из больницы им овладели тревожные мысли. Он подумал, что, если власти начнут интересоваться родителями ученицы, которая нашла в своей тетради листовку, то его другу Казаряну придется худо.

"Кто знает, а вдруг листовка попала в мои руки вовсе не через учениц Лалезар-ханум, а через учеников самого Казаряна? — подумал он. — Как бы мне не оказаться в дураках!"

Размышляя таким образом, Хачатурянц отправился разыскивать друга.

Официально до роспуска учеников на каникулы оставалось два дня, однако занятия в школе закончились уже вчера. Учителя пока были в школе.

В школу Хачатурянц не вошел, а попросил сторожа вызвать своего друга на улицу.

Казарян, увидев Хачатурянца, почувствовал, что тот чем-то встревожен.

— Что произошло, Айрапет? — спросил он взволнованно.

Хачатурянц подробно пересказал ему свой разговор с Тайтсом.

Казарян покачал головой.

— Не понимаю, Айрапет, к чему тебе понадобилось так спешить? Надо было сначала докопаться до истины, а уж тогда говорить об этом кому угодно. После твоего ухода я опять стал расспрашивать племянницу. Говорит, что ее подруга обнаружила листовку не в той тетради, что была у учительницы, а в новой, среди тех, которые купила в лавке! Видишь, как получается!

Хачатурянц схватился за голову.

— Боже, боже! Выходит, Тайтс правильно взял под сомнение мои слова! Теперь он вправе назвать меня лжецом! Ведь ты же сам сказал мне, что листовка была в тетради, которую учительница принесла из дому.

— Верно, сказал. Я так и думал. Но когда ты ушел, я опять стал расспрашивать девочку, и она объяснила, что листовка была найдена в одной из тетрадей, которые ее подруга купила в лавке.

У Хачатурянца был жалкий вид.

— Значит, листовка найдена не твоей племянницей?

— Нет, ее подругой.

Хачатурянц достал из кармана платок и утер потное лицо. Во рту у него пересохло.

— Ты опозорил меня! Теперь Тайтс никогда ни в чем не поверит мне! И будет прав.

— Странный ты человек, Айрапет! Разве я говорил тебе: ступай заяви о листовке? Я показал ее тебе и спросил, откуда, по твоему мнению, она могла взяться, а ты, вместо того чтоб подумать, как сумасшедший помчался к Тайтсу?

Хачатурянц впал в уныние.

Глава восемнадцатая

Когда Мухаммед и Расул показались в деревне, обитатели ее переполошились.

— Мухаммед!.. Мухаммед!.. — слышалось со всех сторон.

Одни были рады, другие — испуганы, третьи — изумлены.

Едва известие о приходе Мухаммеда дошло до крестьян, гулявших на свадьбе, все высыпали на улицу. Зурначи, видя, что играть не для кого, умолкли.

Мальчишки, расталкивая локтями толпу, старались пробиться вперед, чтобы увидеть вблизи знаменитого Гачага Мухаммеда.

Однако надо сказать, что взоры всех были устремлены не на Мухаммеда, который был в простом крестьянском одеянии, а на Расула. Многие считали, что это и есть Мухаммед. Только старики узнали сразу, кто из этих двоих Мухаммед. Расул стоял перед толпой, не смея поднять глаз.

В деревне, где только что надрывалась пронзительная зурна, сделалось тихо, как на кладбище. Никто не понимал, зачем эти два гачага пришли в их деревню и что им здесь надо.

Расул, видя, что Мухаммед молчит, чуть поднял голову и исподлобья оглядел собравшихся.

Мухаммед продолжал хранить молчание, будто ожидал чего-то.

К площади сбегались крестьяне, услышавшие о появлении Мухаммеда. Толпа росла с каждой минутой. Здесь были и дряхлые старики с палками в руках, и черномазые полуголые малыши. Площадь находилась на пригорке и была хорошо видна со всех концов деревни. Даже женщины, бросив домашнюю работу, поспешили подняться сюда — узнать, что произошло. В домах остались лишь слепые, немощные старцы и спящие в колыбелях младенцы.

Крестьяне ждали: что-то должно произойти. Но что именно? Почему один гачаг привел в их деревню другого?

Мухаммед внимательно следил за толпой, окружавшей их с четырех сторон. Мало ли что могло произойти. И среди крестьян мог найтись недобрый человек, пожелавший выпустить в него пулю. Не заметив ничего подозрительного и успокоившись, он обратился к толпе.

— Кто знает этого человека? — спросил он, указывая на Расула. — Если такие есть, прошу, пусть выйдут вперед!

Крестьяне молчали.

Сквозь толпу протиснулся человек средних лет с небольшой круглой бородкой. Тяжело ступая, он вышел на середину площади и, вглядываясь в Расула, глухо сказал:

— Я знаю его.

Расул метнул на крестьянина мрачный взгляд.

— Кто же он? — громко спросил Мухаммед.

Крестьянин нерешительно ответил:

— Это Расул, сын Махмуда. Месяц назад он ограбил меня, когда я возвращался из города. Но я знал его нрав и раньше. Однажды ночью он явился в дом моего брата и силой забрал почти новое седло. Когда он встретил меня на дороге, то назвался Мухаммедом. Я не поверил ему.

От злобы глаза Расула налились кровью. Он и правда не помнил, когда ограбил этого человека.

— Ты лжешь! — закричал он. — А еще считаешь себя мужчиной!.. Постыдился бы своей бороды!..

Крестьянин равнодушно пожал плечами.

— Чего мне стыдиться? Я сказал правду. Я хорошо знаю тебя. Когда ты пришел в дом моего брата, я подавал тебе чай и еду. Забыл? Спустя месяц ты остановил меня на дороге, и я назвал себя, напомнил, что принимал и угощал тебя. А что ты сделал? Ты сказал, будто ты не Расул, а Мухаммед.

Толпа загудела, заволновалась.

— Кто еще знает его? — вновь обратился Мухаммед к собравшимся.

Кто-то выкрикнул:

— Длиннорукий Вели тоже был ограблен на прошлой неделе, когда шел на мельницу.

— Где он?

— Ушел в город на рассвете.

— А кто ограбил его? Вы знаете?

Ответа не последовало. В толпе продолжали перешептываться. Чувствовалось, крестьяне не решаются говорить откровенно.

Наконец вперед вышел темнолицый крестьянин и, указав рукой на парня в сером архалуке, стоявшего в переднем ряду, сказал:

— Здесь его сын, пусть он скажет, — и, обратившись к парню, спросил: — Эй, Гасан, ты почему молчишь? Или тебе неизвестно, кто ограбил твоего отца?!

Казалось, Гасан только и ждал разрешения старших. Увидев, что к нему обращаются, он сделал шаг вперед и заговорил:

— Как это — неизвестно? Вся деревня знает, что его ограбил Мухаммед, когда он нес на мельницу зерно! Мой отец и коня его видел, в кустах за деревьями. Гнедой жеребец с белым пятном на лбу!

Мухаммед слышал, что Расул в одной из деревень украл гнедого коня. Так как Расулу было известно, что народ хорошо знает серого жеребца Мухаммеда, он всегда прятал свою лошадь в кустах, чтобы крестьяне не усомнились в том, что перед ними Мухаммед.

— Крестьяне, — сказал Мухаммед, — вы все здесь свидетели. Этот человек, — он указал на Расула, — грабил на дороге людей, отнимая у крестьян последние гроши, выдавая себя за другого, за Мухаммеда. Мухаммед — это я. Он грабил, а я терял уважение народа. Повторяю, Мухаммед — это я. А этот человек — вор и грабитель! Если аллах сам не наказывает злодея, это должен сделать его раб. Я творю суд здесь, у вас на глазах. Говорите, какая кара тому, кто совершает подобное зло? Где место тому, кто грабит бедняков?

— В аду!.. В аду!.. — закричали крестьяне.

Расул вздрогнул, услышав приговор. Час тому назад, шагая впереди Мухаммеда, он питал надежду, что крестьяне смилостивятся над ним. Сейчас, видя, что все в один голос желают его смерти, он подумал, что теперь остается только одно: улучить момент, когда Мухаммед отвернется в сторону, пробиться сквозь толпу и бежать, бежать, пока есть силы! Теперь его могут спасти только ноги. Помощи ждать не от кого, кругом — враги.