100 великих писателей - Геннадий Иванов

А Фет — это, еще процитируем Достоевского, «стихи, полные такой страстной жизненности, такой тоски, такого значения, что мы ничего не знаем более сильного, более жизненного во всей нашей русской поэзии». Я приведу стихотворение, которое много лет назад вошло в мою душу, и я его повторяю в самые трудные моменты жизни. Вот к вопросу о «чистом искусстве», о «пользе и тому подобном».

Учись у них — у дуба, у березы.Кругом зима. Жестокая пора!Напрасные на них застыли слезы,И треснула, сжимаяся, кора.

Все злей метель и с каждою минутойСердито рвет последние листы,И за сердце хватает холод лютый;Они стоят, молчат; молчи и ты!

Но верь весне. Ее промчится гений,Опять теплом и жизнию дыша.Для ясных дней, для новых откровенийПереболит скорбящая душа.

Сколько жизненной силы в этом стихотворении, какое оно свежее, музыкальное.

Надо сказать, что основная отличительная черта поэтической культуры Фета — это именно музыкальностью. Сам поэт о своем творчестве писал: «Чайковский тысячу раз прав, так как меня всегда из определенной области слов тянуло в неопределенную область музыки, в которую я уходил, насколько хватало сил моих». Поэтому на многие его стихи композиторы написали романсы, а «На заре ты ее не буди…» стала просто народной песней.

Фет говорил: «Что не выскажешь словами, — / Звуком на душу навей…» Приведем короткое стихотворение, в котором именно навеяно поэтическое состояние. Восемь строк, но за ними видна вся Россия:

Чудная картина,Как ты мне родна:Белая равнина,Полная луна.

Свет небес высоких,И блестящий снег,И саней далекихОдинокий бег.[1841]

Фета упрекали в уходе от гражданских и патриотических тем «в мир интимных душевных переживаний». Упрекали необоснованно. Вот приведенное стихотворение, безусловно, относится к патриотической лирике в ее самом высоком выражении. Фет вообще был страстным патриотом. И его сдержанная, но мощная патриотическая стихия ощутима в стихах «Я вдаль иду моей дорогой…», «Одинокий дуб», «Теплый ветер тихо веет…», «Под небом Франции», «Ответ Тургеневу», «Даки»…

Афанасий Афанасьевич родился в имении Новоселки Мценского уезда Орловской губернии. Был внебрачным сыном помещика Шеншина, а фамилию свою получил от матери Шарлотты Фет, одновременно с этим утратив права на дворянство. Многие годы потом он будет добиваться потомственного дворянского звания, через службу в армии, добьется и получит дворянскую фамилию Шеншин. Но в литературе навсегда останется как Фет.

Учился он на словесном факультете Московского университета, здесь сблизился с будущим поэтом и критиком Аполлоном Григорьевым. Еще студентом Афанасий издал свою первую книгу «Лирический Пантеон». В армии он служил с 1845 по 1858 год, служил в кавалерийских войсках, в полку тяжелой артиллерии, в гвардейском уланском полку. После службы он приобрел много земли и стал помещиком.

В 1857 году Фет женился. Но этому предшествовала трагическая любовь, которая на всю жизнь оставила след в сердце поэта. Во время армейской службы на Украине поэт познакомился с Марией Лазич. Это была высокообразованная девушка, талантливая музыкантша, чья игра вызвала восхищение у гастролировавшего тогда на Украине Ференца Листа. Она была страстной поклонницей поэзии Фета и полюбила его самозабвенно. Но Фет не решился жениться на этой девушке, потому что тогда не имел возможности содержать семью. И так получилось, что Мария Лазич в этот момент трагически погибла — загорелось платье от упавшей свечи… Умирала она в жутких муках. Говорили о самоубийстве из-за «расчетливости» Фета. Так это или нет — точно не известно, но Фет потом всю жизнь в стихах возвращался к образу этой девушки. Прочтите, например, «Долго снились мне вопли рыданий твоих…»

Фет женился через семь лет после этой трагедии на сестре своего приятеля — видного критика и писателя Василия Боткина.

Женившись, Фет целиком ушел в хозяйство и даже, надо сказать, был образцовым помещиком. Прибыль у него в хозяйстве все время росла. Жил он почти безвыездно в мценской Степановке. Менее чем в 100 километрах находилась Ясная Поляна. Фет был ближайшим другом Льва Толстого, они ездили друг к другу, дружили семьями, переписывались.

Стихи он писал до самой глубокой старости. В 1880 году издал серию небольших сборников стихотворений — почти исключительно новых — под названием «Вечерние огни». Книжки эти выходили тиражом всего по несколько сот экземпляров и все же не были распроданы. Кумиром любителей поэзии был тогда Надсон, книги его шли нарасхват. Зато минули десятилетия, и «Вечерние огни» стали переиздаваться уже в наше время миллионными тиражами, а где Надсон, кого он интересует всерьез? Вот такие бывают зигзаги в поэтических судьбах.

В старости Фет нередко говорил жене: «Ты никогда не увидишь, как я умру». 21 ноября (3 декабря) 1892 года он нашел предлог, чтобы отослать из дома жену, позвал секретаря и продиктовал: «Не понимаю сознательно приумножения неизбежных страданий. Добровольно иду к неизбежному». Подписав эту записку, Фет схватил стальной стилет, служивший для разрезания бумаг… Секретарь, поранив себе руку, вырвала стилет. Тогда Фет побежал в столовую, схватился за дверцу ящика, где хранились ножи, но упал и умер… смерть его как бы была и не была самоубийством. Есть в ней нечто общее с гибелью Марии Лазич: было или не было?..

Как поэт Фет, конечно, будет проходить легко из столетия в столетие — красота и глубина его поэзии неисчерпаемы. Иногда он бывает и провидцем. В 1999 году мы отметили 200-летие со дня рождения А. С. Пушкина. Фет написал сонет на открытие памятника Пушкину в Москве. Прочтем его и удивимся, как много в нем и о нашем времени.

К памятнику Пушкина

(Сонет)

Исполнилось твое пророческое слово,Наш старый стыд взглянул на бронзовый твой лик,И легче дышится, и мы дерзаем сноваВсемирно возгласить: ты гений, ты велик!Но, зритель ангелов, глас чистого, святого,Свободы и любви живительный родник,Заслыша нашу речь, наш вавилонский крик,Что в них нашел бы ты заветного, родного?На этом торжище, где гам и теснота,Где здравый русский смысл примолк, как сирота,Всех громогласный тать, убийца и безбожник,Кому ночной горшок всех помыслов предел,Кто плюет на алтарь, где твой огонь горел,Толкать дерзая твой незыблемый треножник![1880]

Гюстав Флобер

(1821–1880)

«Госпожа Бовари», которую во всем мире считают совершенным созданием искусства, привела ее создателя на скамью подсудимых. В 1856 году, после публикации романа в журнале «Ревю де Пари», Гюстав Флобер был обвинен в оскорблении общественной морали и религии и привлечен к судебной ответственности.

«Мой дорогой друг, сообщаю вам, что завтра, 24 января, я буду иметь честь сесть на скамью для мошенников в шестой палате суда исправительной полиции, — писал Флобер доктору Жюлю Клоке. — …Я не рассчитываю на правосудие. Я буду осужден, и наказание, возможно, изберут самое строгое, — славная награда за мои труды…»

А труды, затраченные на «Госпожу Бовари», были титанические. Всю жизнь Флобер стремился в своих произведениях к нечеловеческому совершенству. Во имя литературы он обрек себя на аскетизм и одиночество. Он не искал муз, приносящих вдохновение. Он считал его уловкой для шарлатанов. «Все вдохновение, — утверждал Флобер, — состоит в том, чтобы ежедневно в один и тот же час садиться за работу». Мать в ужасе писала ему: «Горячка фраз иссушила тебе сердце».

Молодой Мопассан подсмотрел однажды, как работает его учитель: окутанный клубами дыма, Флобер сидел, устремив напряженный взгляд на рукопись, будто перебирал слова и фразы с настороженностью охотника; затем рука бралась за перо, которое медленно двигалось по бумаге, останавливалось, зачеркивало, вписывало, снова зачеркивало и снова вписывало; лицо багровело, на висках вздувались вены, тело напрягалось, будто старый лев вел отчаянную борьбу с мыслью и словом… Флобер стремился к неземному совершенству. В «Госпоже Бовари» его достиг.

Гюстав Флобер родился 12 декабря 1821 года в Руане. Отец его был хирургом. Сын после лицея поступил на юридический факультет Парижского университета, но не смог завершить образования. Красивый «голубоглазый галл», как называли Флобера, был настигнут страшным недугом — эпилепсией. С 1844 года, то есть с двадцати трех лет, он поселился в своем имении Круассе близ Руана, чтобы прожить там затворником почти всю жизнь.