Император Крисп - Гарри Тертлдав

– У тебя не было проблем с фанасиотами, когда ты возвращался из Макурана?

Яковизий покачал головой и написал: «Я возвращался южным путем и не заметил никаких следов фанасиотов. Кажется, эта ересь сосредоточена на северо-западе, хотя, насколько я понял, у тебя были с ними стычки и здесь, в столице».

– Действительно, стычки, – мрачно ответил Крисп. – Разразись в тот день гроза, они спалили бы половину города. Мало того, их бесполезно допрашивать при помощи магии, а вера настолько их опьяняет, что пытки они воспринимают скорее как честь, чем муку.

«И они похитили твоего сына», – написал Яковизий и развел руки, выражая сочувствие Криспу.

– Да, похитили, – признал Крисп. – Его тело, а, возможно, и душу. Яковизий вопросительно приподнял брови; его жесты за те годы, что он лишился языка, стали настолько выразительными, что почти приобрели качество речи. – Он много беседовал со священником, который оказался фанасиотом, – пояснил Крисп. И, насколько мне известно, пропитался их проклятыми доктринами.

«Скверно,» – написал Яковизий.

– Воистину. А теперь Диген – тот самый священник – морит себя голодом в тюрьме. Он думает, что воссоединится с Фосом, покинув этот мир. Я же полагаю, что его ждут вечные муки Скотоса. – Император плюнул, помянув темного бога.

Яковизий написал:

«Если ты спросишь мое мнение, то аскетизм сам по себе есть наказание, но я до сих пор не слышал, чтобы его использовали как оскорбление». Прочитав эти слова, Крисп кивнул. Все три таблички в блокноте Яковизия оказались заполнены, и тот, перевернув стиль тупым концом, разгладил воск, затем написал:

«Ныне я очень легко могу определить, когда начинаю слишком много болтать как только мне приходится стирать написанное.

Жаль, что те, кто еще шлепают губами, не могут насладиться столь явной приметой многословия».

– Ах, если бы это было так, им пришлось бы больше молчать, а это время они использовали бы на обдумывание новых заговоров, – заметил Крисп.

«Ты, вероятно, прав, – ответил Яковизий. Он несколько секунд вглядывался в Криспа, потом взял табличку. – Ты стал циничнее, чем прежде. Но хорошо ли это?

Я признаю, что это вполне естественно, потому что, сидя на троне, ты выслушал за последние двадцать лет больше всякой чуши, чем любой из ныне живущих, но что тут хорошего?»

Крисп, прежде чем ответить, некоторое время думал. Пусть в другой форме, но этот вопрос уже возникал перед ним несколько раз за последнее время, как, например, когда он велел пытать пленного фанасиота после того, как магия Заида оказалась бессильна. Когда он был моложе, ему было труднее отдавать подобные приказы. Не стал ли он просто очередным императором, который держится за власть любыми доступными средствами?

– Мы уже не те, какими были прежде, – сказал он, но то был не ответ, и Крисп это понимал. Судя по тому, как Яковизий приподнял бровь, наклонил голову и стал ждать продолжения, он тоже знал, что это не ответ. И Крисп, слегка запинаясь, попытался ответить:

– Должен признать, что в храмах меня не станут почитать как святого, но я надеюсь, что летописцы сумеют написать, что я хорошо правил Видессом. Во всяком случае, я для этого упорно работал. И если я бываю при необходимости резок, то, как мне кажется, я и мягок, если могу. Сыновья мои становятся мужчинами, и мужчинами не из худших. Этого достаточно? – Он услышал в своем голосе мольбу, чего не замечал за собой уже много лет: Автократор выслушивает прошения, а не просит сам.

Яковизий склонился над табличкой. Когда стиль дописал последнюю строчку, он протянул табличку Криспу, который принял ее с некоторой тревогой. Он достаточно хорошо знал Яковизия и не сомневался, что старый соратник будет с ним откровенен. Во всяком случае, написанное он сумел прочесть без труда: постоянное корпение над документами предотвратило развитие дальнозоркости, обычной для большинства людей его возраста.

«То, что ты способен задать такой вопрос после стольких лет на троне, говорит в твою пользу, – написал Яковизий. – Очень многие Автократоры забывали о нем через несколько дней после помазания. А о твоем ответе могу сказать, что на трон Видесса изредка садились святые, но большинство из них плохо кончили, потому что мир – место не святое. Так что до тех пор, пока ты будешь помнить, каким невинным – и привлекательным – мальчиком ты когда-то был, ты можешь надеяться на лучшее».

– Я принимаю твои слова, – сказал Крисп, медленно наклонив голову.

«Попробуй только не согласиться, – добавил Яковизий. – Я прибегаю к лести только тогда, когда надеюсь заманить кого-нибудь к себе под одеяло, и после стольких лет нашего знакомства я лишь сейчас начинаю сомневаться, что мне когда-нибудь повезет с тобой».

– Ты неисправим, – сказал Крисп.

«Раз ты об этом упомянул, то я согласен», – написал Яковизий и просиял, сочтя слова Криспа за комплимент. Он широко зевнул, прикрывая рот ладонью; отсутствие языка превращало зевание в зрелище не из приятных, и Яковизий давно привык не демонстрировать каверну своего безъязыкого рта.

«С твоего позволения, ваше величество, – написал он, – я пойду к себе, отдохну после путешествий. Ты и ныне ужинаешь сразу после заката?»

– Я достаточно долго прожил, чтобы стать рабом привычек, – ответил Крисп, кивнув. – И с кем из своих красавчиков слуг ты намерен отдохнуть до вечера?

Яковизий напустил на себя комически невинный вид, поклонился и вышел.

Крисп предположил, что его шпилька все-таки уколола Яковизия – или подсказала ему идею. Допив вино, он поставил свой кубок рядом с кубком Яковизия. Вино давно остыло, но подмешанные в него имбирь и корица приятно пощипывали язык.

Вошел Барсим с подносом, чтобы забрать кубки.

– Сегодня со мной будет ужинать Яковизий, – сказал ему Крисп. – Передайте поварам, что он пожелал увидеть на столе как можно больше разных блюд из морских продуктов – он сказал, что весьма утомлен макуранской бараниной.

– Я передам просьбу почтенного господина, – степенно согласился Барсим. Его присутствие за столом позволит поварам продемонстрировать все свои способности.

– Хмм, – буркнул Крисп, притворно оскорбившись. – Я ведь не виноват в том, что вырос в бедной деревне.

Крисп, охотно наслаждаясь изысканными блюдами, все же предпочитал простую пищу, к которой привык с детства. Многие придворные повара поэтому жаловались, что им подрезают крылья.

На город уже опускались сумерки, когда вернулся Яковизий, облаченный в пышное и поблескивающее одеяние из ткани, прошитой серебряными нитями. Барсим проводил его и Криспа в ту же малую обеденную палату, где они днем пили вино.

Там их уже ждал новый кувшин, охлаждавшийся в серебряном ведерке со снегом.