В путь-дорогу! Том III - Петр Дмитриевич Боборыкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да, — заговорилъ Варцель: — теперь будетъ общее мордобитіе.
— «Варфоломеевская ночь»! — крикнулъ Ваничка.
— Полноте, — останавливалъ ихъ Телепневъ. — Надо вѣдь хорошенько узнать, въ чемъ дѣло. Что-жь тутъ трусу-то праздновать.
— Да вѣдь я же тебѣ все толкомъ разсказываю, — началъ хохолъ. — Бурсаки ужь перетрусили. Прибѣжали отъ нихъ, просятъ насъ сейчасъ туда на квартиру, къ тому, къ шаржиртеру, сходку составить.
— А! — прервалъ Варцель: —вотъ они бурсаки, теперь за насъ, не бойсь, взялись. У! я бы ихъ. Пускай ихъ всѣхъ нѣмцы передушатъ. Впередъ наука будетъ.
— Такъ, такъ, Миленькій, — болталъ хохолъ: — слѣдовало бы имъ лупку хорошую. Да вѣдь нѣмцы до всѣхъ насъ доберутся, вы разсудите это, братцы. Выйду я теперь на улицу, — станетъ онъ разбирать развѣ: былъ я бурсакомъ или вильдеромъ? Ну и «Варѳоломеевская ночь». Такъ вѣдь надо же какъ-нибудь. Депутацію что-ли составить. Вѣдь надо же не отвѣчать за безобразія бурсацкія!
— Ты не кипятись, Ваничка, — прервалъ его Телепневъ. — На сходку надо пойти. Такое дѣло, разумѣется, можетъ разыграться очень скверно.
«А Темира?» спросилъ его внутренній голосъ.
— Идемте, господа, — сказалъ онъ твердо.
— Поѣдемте, братцы, фурмана возьмемъ. А то ватага наскачетъ — мы безоружны.
— Да нà тебѣ кинжалъ и пистолетъ карманный.
Телепневъ пошелъ въ другую комнату, вынесъ оттуда длинный кинжалъ, когда-то купленный имъ въ К., и засунулъ Ванпчкѣ между двумя петлями пальто.
— Ха, ха, ха! — разразился Варцель: — Ванпчку будутъ потрошить. Дайте срокъ мнѣ одѣться, и маршъ на баталію.
Въ квартирѣ желтаго шаржиртера собралось цѣлое вѣче. Когда Телепневъ съ Варцелемъ и Ваничкой вошли туда, тамъ стоялъ дымъ коромысломъ. Всѣ говорили въ одинъ разъ и толкались изъ угла въ уголъ. Виновникъ скандала, бурсакъ Севрюгинъ, задорливый мальчикъ лѣтъ восемнадцати, что-то опѣшилъ, хотя наружно горячился. Телепневъ увидалъ не только всѣхъ бурсаковъ, за исключеніемъ, впрочемъ, Лукуса, не показывавшагося при дневномъ свѣтѣ, но разныя другія фигуры, вовсе не принадлежащія къ бурсацкому міру. Тутъ былъ и учитель гимназіи, и отставной чиновникъ, слушавшій лекціи на медицинскомъ факультетѣ, и еще черноватый русскій, въ мундирѣ военнаго покроя съ бѣлыми пуговицами, и даже два купца. Всѣ страшно хорохорились и ругали нѣмцевъ.
— Что, братъ, тутъ дѣлать, — сказалъ Палей, отводя Телепнева въ сторону: — наскочили эти Пелазги на побоище.
— Да вѣдь дѣлать нечего, рано или поздно это должно было случиться. И нѣмецкая-то дурь не втерпежъ. Человѣка лишать правъ за то, что онъ не хочетъ признавать ихъ глупостей!
Телепневъ почувствовалъ себя въ болѣе раздраженномъ и воинственномъ состояніи, когда потолкался минутъ пять — десять между всей этой компаніей. Ужь тутъ не различали «Пелазговъ» отъ «Эллиновъ». Всѣ болѣе или менѣе раззадорились на чухонцевъ.
— Ну, что же, господа, — началъ Палей, обращаясь ко всему собранію: — надо на чемъ-нибудь порѣшить.
— Да, да, да, — вскричали бурсаки — сдѣлайте ргоpositum.
— Что-жь вы хотите, бить что-ли нѣмцевъ, господа? — спросилъ немного язвительно Палей. — Вѣдь ихъ пятьсотъ человѣкъ, а насъ двадцать пять.
— Да вѣдь это чортъ знаетъ что такое! — кричали со всѣхъ сторонъ. — Взять нагайки, да лупить ихъ по улицамъ. Поляки же дѣлали это и добились того, что ихъ ссадили съ фершиса.
— Такъ вѣдь поляковъ, господа, было полтораста человѣкъ, а первое время тоже жутко приходилось.
— Позволь, Палей, — перебилъ Телепневъ: — все это прекрасно, но теперь вопросъ въ томъ состоитъ, дѣйствовать сообща, или нѣтъ. Если у насъ были какіе-будь счеты, мнѣ кажется нужно ихъ бросить въ настоящую минуту. Въ глазахъ нѣмцевъ мы составляемъ одно цѣлое, несемъ одно наказаніе. Значитъ, нужно стоять заодно.
— Заодно, заодно! — закричали всѣ.
— Больше на скандалы намъ нарываться нечего, но нужно, по крайней мѣрѣ, оградить себя какъ-нибудь. Самое лучшее средство — предупредить начальство… А Севрюгину сидѣть здѣсь въ квартирѣ и никуда не показываться. На улицу выходить съ оружіемъ, если нѣмцы позволятъ себѣ какое-нибудь самоуправство.
Всѣ почти согласились съ мнѣніемъ Телепнева.
— Здѣсь нѣтъ никакого оружія, — вскричалъ Mordkerl Севрюгинъ, порядочно перетрусившій.
— Ничего, сюда не придутъ, — бурчалъ желтый, сохранявшій суровое молчаніе во все время преній. — Эти чухны трусы, я ихъ знаю.
— Что же, къ попечителю что-ли идти? — спросилъ Палей.
— Разумѣется, къ попечителю, — рѣшилъ Телепневъ.
— Кому же, кому же? — раздалось нѣсколько голосовъ.
— Тебѣ, ступай ты, — сказалъ шаржиртеръ, ткнувши Телепнева пальцемъ.
— Я не отказываюсь, господа, но не будетъ-ли лучше кому-нибудь изъ рутенистовъ отправиться.
— У «Эллиновъ» есть мундиры, — пустилъ татуированный, добывшій откуда-то бутылку пива.
— Вотъ Ваничка можетъ еще идти, — сказалъ шутливо Палей: — у него мундирчикъ съ иголочки.
— Нѣтъ, господа, — заплевалъ Ваничка: — избавьте меня, я и по-нѣмецки дурно говорю…
— Да зачѣмъ тебѣ по-нѣмецки, что ты, Ваничка, — поддѣлъ его Варцель.
— Иди, иди, — начали упрашивать бурсаки.
' — Кураторъ-то вечеромъ принимаетъ, — замѣтилъ Варцель.
— Полякамъ бы дать знать, — сказалъ военный вицъ-мундиръ.
— Да, не дурно бы и къ полякамъ, — заголосили рутенцы.
— Мнѣ кажется, это совершенно напрасно. Поляки, господа, себѣ на умѣ, вступаться горячо за ваши интересы они никогда не будутъ.
— Ну, между ними есть хорошіе ребята, — возразилъ Телепневу Палей, вообще симпатизирующій польской національности: — нѣмцы ихъ боятся.
— Я въ этомъ не сомнѣваюсь, но до насъ-то имъ мало дѣла.
— Коли хотите, братцы, — вскричалъ Ваничка: — сейчасъ вамъ двадцать человѣкъ поляковъ приведу. Нѣмцы, какъ ихъ увидятъ, такъ такую дерку дадутъ, что пятки заблестятъ.
Всѣ опять заговорили, и Севрюгинъ тридцать пятый разъ началъ разсказывать: сколько онъ имѣлъ шкандаловъ съ нѣмцами, какъ нѣмецъ толкнулъ его съ тротуара, и какъ онъ ему заѣхалъ ремнемъ въ физіономію.
— Значитъ, господа, — спросилъ Телепневъ: — двое изъ насъ, я и Ваничка, отправимся сегодня, въ шесть часовъ, къ куратору? Собраться можно вечеромъ, только ужь не здѣсь, я думаю, а лучше въ моей квартирѣ.
— А гдѣ Христіанъ Ивановичъ? — вдругъ спросилъ татуированный.
Христіана Ивановича не оказалось.
— Онъ далеко живетъ, за ботаническимъ садомъ, — объявилъ желтый: — такъ ему не успѣли анцигировать.
— Поглядите-ка, братцы, нѣмцы валятъ, видимо-невидимо! — кричалъ Ваничка изъ окна. Всѣ столпились.
Изъ квартиры желтаго прямо были сквозныя ворота между двумя флигелями. Къ воротамъ, дѣйствительно, припирала большая толпа буршей, человѣкъ по крайней мѣрѣ сто.
— Осада, — съострилъ татуированный.
— А, ну какъ сюда повалятъ? — болталъ Ваничка.
— Запереть надо крыльцо, — сказалъ сурово желтый. — А если будутъ ломаться, то я каждаго въ одиночку повалю.
— Есть пистолетъ, — хорохорился Севрюгинъ. — Мы ихъ, господа, отсюда какъ
