Моя жена – Анна Павлова - Виктор Дандре

По всему складу своего характера должен себя отнести к числу людей, склонных к позитивному мышлению. К экзальтированности других я отношусь скорее скептически. Но с годами случаи таких психических воздействий личности и искусства Анны Павловны повторялись все чаще и сделались наконец обычными. Может быть, причина здесь была еще и в том, что испытала сама Анна Павловна за эти годы. Оторвавшись в 1914 году от России, которую Анна Павловна страстно любила, пережив войну, гибель и смерти друзей и знакомых, она глубоко перечувствовала и трагедию родины – революцию. Сначала Анна Павловна увлекалась идеями свободы, равноправия, народного пробуждения. Анне Павловне казалось, что для достижения этих идеалов никакие жертвы не будут слишком велики. Но затем началось разочарование. Почти все ее друзья и знакомые, уцелевшие от войны, погибли от лишений за годы революции.

Вложенная в Анну Павловну от рождения какая-то необъяснимая тоска и неясные стремления «куда-то» в период этих переживаний усилились и обострились. Будучи с Анной Павловной во всех ее путешествиях, встречаясь с массой лиц, желавших видеть ее, мне приходилось знакомиться со всеми, разговаривать с ними, узнавать, что они хотят от Анны Павловны, чтобы по возможности оберегать ее от утомительных посещений и разговоров. Читать их письма, отвечать им; и все чаще я слышал выражения благоговейного обожания, которое тысячи людей во всех концах мира и всех национальностей приносили Анне Павловне, как сокровенный дар их благодарности за то, что она им дала. Многие лица мне говорили, что с того дня, как они впервые видели танцы Анны Павловны, все, что им приходилось видеть потом прекрасного и чистого, соединялось в их мыслях с Анной Павловной. Красоты природы, музыка, произведения искусства вызывали в них ее образ. Какими путями Анна Павловна запечатлевала в сердцах этих людей эти чувства, которые оставались, горели в них чистым и нежным пламенем любви и счастья?.. Конечно, не танцами своими… Они были лишь прекрасной формой того нематериального проявления ее, проникавшего в их души, как дуновение святости…

Учитель Анны Павловны Чекетти говорил: «Я могу научить всему, что есть танец, но у Павловой есть то, чему может научить лишь Господь».

Кто-то сказал, что Божеское в человеке, распыленное миллиграммами, «космической пылью», – иногда сгущается в несколько карат, в самородок, – не таким ли самородком была душа Павловой!

Мне много раз приходилось видеть в разных домах целые комнаты, посвященные Анне Павловне. Бесчисленные фотографии, собрание программ, театральные альбомы, газетные вырезки, засушенные цветы, полученные от Анны Павловны, обрывки лент от ее букетов, все сохранялось как реликвия. У некоторых к этому примешивалось еще и религиозное чувство: по словам этих людей, смотря на танцы Анны Павловны, они переживали умиление и счастье, как от созерцания чего-то не от мира сего. Замечательно то, что это чувство выражалось одинаково у людей, столь различных по религии, национальности и положению. Одна англичанка из провинции мне пишет: «Вы знаете, что уже пятнадцать лет в моей спальне мною отведено место, которое я называю своим алтарем. Там стоит фотография Анны Павловны, которую она сама мне дала, и перед ней у меня – всегда живые цветы. Теперь прибавилась еще одна реликвия: свеча, которую я держала в руках в русской церкви на заупокойной обедне. Я буду теперь зажигать ее раз в год, в день ее смерти». Художник из Калифорнии прислал мне снимок своей студии, часть которой заставлена фотографиями Анны Павловны и цветами. Много таких же снимков было получено мною из Берлина, Нью-Йорка, Мельбурна.

Две дамы из Чили, уже много лет питавшие к Анне Павловне необыкновенную, неземную любовь, устроили алтарь, где фотография Анны Павловны находится около образа Божьей Матери.

Анна Павловна была религиозна в лучшем смысле этого слова. Привыкнув еще девочкой бывать в деревенской церкви с бабушкой, а затем воспитываясь в Театральной школе, где все учащиеся должны были бывать каждое воскресенье. Анна Павловна посещала богослужение в тихих церквах, там, где она находила умиротворенность.

Где бы мы ни находились, Анна Павловна непременно хотела попасть на эту службу, и не раз случалось, что после спектакля, наскоро переодевшись, мы торопились через весь город, чтобы застать первый возглас «Христос Воскресе!». Анна Павловна не любила бывать в тех церквах, которые публик обращает в собрания и место свидания со знакомыми. Ее прямо оскорбляло такое неуважение. Также расстраивали ее проповеди, произносимые на политические темы, ей казалось это до такой степени недопустимым и противным смыслу религии, что одно время она перестала даже бывать в церкви.

К своей любимой церкви в Театральном училище она сохранила самые нежные чувства и, приезжая в Петербург, каждый раз говела там. Будучи раз в церкви и увидав, что ковер при ходе в алтарь износился, Анна Павловна решила связать новый. Его размер оказался таким большим, что работа представлялась гигантской. Но Анна Павловна с любовью занималась ею каждый свободный час, вышивая каждый день по несколько часов в вагоне железной дороги при наших ежедневных переездах в Америке. Несмотря на все усердие Анны Павловны, работа подвигалась недостаточно быстро, а закончить ее нужно было к возвращению в Петербург. Ковер все-таки был готов в срок, при помощи артисток труппы, считавших за честь принимать участие в этой работе. Анна Павловна привезла этот ковер в Петербург и постелила его перед алтарем.

Свою веру в Божественное Анна Павловна отождествляла с необыкновенной любовью к природе. В природе и ее жизни Анна Павловна видела проявление Божества в самых разнообразных формах. Свою религиозность она проявляла и в танце. Пример такого религиозного настроения Анна Павловна давала в балете из «Орфея» Глюка. Эвридика в греческой тунике, покрытой большой светло-серой вуалью, концы которой несут четыре девушки, с опущенной головой медленно движется, останавливаясь мгновениями, как бы в молитвенном экстазе.

Другой момент удивительного настроения, передаваемого ею, был в «Жизели», когда она выходит с белой лилией и, почти не касаясь земли, скользит через всю сцену с таким выражением лица, что публика замирала и могло казаться, что это ангел, пришедший объявить нашему смятенному миру рождение Мессии.

Замечательно, что эту одухотворенность танцев Анны Павловны, близившуюся к святости, понимали и чувствовали и служители Церкви. Когда мы приехали в один из больших городов Южной Америки, где католическая религия особенно сильна, один из известных проповедников объявил пастве, что он не знает, что это за зрелище, и рекомендует не ходить, пока сам его не увидит. Через несколько дней, кончая свою обычную проповедь, он сказал: «Я вам разрешаю бывать на спектаклях Павловой, я видел ее: свои танцы она достойна танцевать перед алтарем».

После кончины Анны Павловны, в Нью-Йорке, в церкви Св. Марка было устроено собрание в ее память. В своей речи известная американская артистка Рут Сен-Дени сказала, что такой артист, как Анна Павлова, «стоит на пороге неба и земли» – как толкователь путей Божиих. А пастор доктор Уильям Норман Гатри, настоятель церкви, сказал, что только такое выражение религиозного познания, какое давала Анна Павловна в своем искусстве, вернет религии ее прежнюю жизненность.

Но самым замечательным признанием искусства Анны Павловны, его духовной красоты, является речь, произнесенная православным епископом Тихоном в Берлине на панихиде по Анне Павловой 24 января 1931 года:

«Во Имя Отца и Сына и Святого Духа.

Мы собрались сюда, возлюбленные братия и сестры, по случаю преждевременной кончины знаменитейшей всемирной русской балетной артистки рабы Божией Анны, чтобы вознести свои горячие молитвы о ней пред Престолом Божиим.

Каждый раз при поминовении служителей театра, а тем более – балета, возникают у молящихся сомнения и недоумения. С одной стороны, мы знаем отрицательное отношение канонов церковных к театру, а с другой, очень распространено мнение о будто бы крайне отрицательном отношении Православной церкви к человеческому телу и вообще к земным удовольствиям. Говорят, будто бы православие проповедует непримиримую вражду человека против своего тела, крайний, фанатический аскетизм, умерщвление плоти, признавая только за душой человека права на жизнь и развитие.

Против этого заблуждения и хотелось бы сказать несколько слов перед молитвой о балерине, рабе Божией Анне.

Ни одна религия, ни одна философская система не проповедует такого возвышенного учения о теле человека, как Православная церковь. Тело человека, по ее учению, – это самый совершенный организм, вышедший из рук Творца, венец, чудный цветок всей видимой природы, такая тончайшая форма материи, что она неразрывно сливается с разумным, свободным и бессмертным духом, с миром высшим, духовным, и воспринимает в себя искру Самого Божества. “Не знаете ли, что тела ваши суть храм живущего в вас Святого Духа” (7 Кор. 6:19) – “члены Христовы” (7 Кор. 6:15). Что может быть в этом видимом мире более высоким, чем одушевленный храм Духа Святого или члены Тела Самого Христа, Сына Божия.