Двое из будущего - Максим Валерьевич Казакевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да черт с ним, Вася, пусть и дальше мнит из себя оскорбленное достоинство, — обратился ко мне Мишка. — Полиция во всем разберется. От нее мы все и узнаем. Они-то церемониться не будут — враз все ребра пересчитают и до истины достучатся.
— Ладно, пойдемте, — согласился я с доводами друга.
Полиция притащилась примерно через час. Все сонные, недовольные тем, что их подняли с постели. Самый старший из них, сдвинув кустистые брови, с некой угрюмой ленцой подошел к нам. Приставив пару пальцев к козырьку фуражки, представился:
— Околоточный надзиратель Хруцкий. Это у вас тут стреляли? — и величественно пригладил шикарные усы.
— Да, у нас, — подтвердил я. — На нас произошло нападение.
Полицейский устало прочистил горло легким кашлем.
— Ограбление? Разбой?
— Я б назвал это попыткой диверсии.
— Вот как? — усмехнулся он и нисколько не стесняясь с громким хрипом высморкался прямо в пальцы. Затем размазал свое художество по стене. — Что ж, разберемся, — сказал он и, достав из кармана простой ситцевый платочек, вытер ладонь от известки. — Нападавшие, конечно же, скрылись?
— Всех задержали, — возразил я.
— Сами? — удивился он. — Так это вы стреляли?
— Мы только защищались, — ответил я, пожимая плечами. Не нравилось мне, как потек наш разговор. Хруцкий то ли мне не верил, то ли просто был недоволен тем, что его подняли с постели посреди глубокой ночи. — Мы всех повязали, одного слегка ранили в ногу, но он в нас сам стрелял. Вон они там все, в комнате запертые сидят.
— И сколько их? — лениво поинтересовался околоточный.
Я вопросительно посмотрел на Василия и тот быстро подсказал.
— Одиннадцать человек.
Околоточный усмехнулся, но более не стал нас ни о чем спрашивать. Кивком показал на дверь, требуя ее открыть. Затем, взяв лампу в руки, заглянул:
— Ба! — воскликнул он через несколько секунд созерцания. — Коваль, ты ли это? Ну что, голубчик, добегался? А я ведь тебя, засранца, предупреждал что добегаешься. Получил теперь по сусалам?
Ему, естественно, никто не ответил. Тогда, околоточный, кликнул одного из своих подчиненных:
— Ванин, вытаскивай всех этих субчиков из конуры и вези в участок. Разбираться будем. А ты, Евстафьев, зафиксируй тут все, запиши как надо. Ну, ты знаешь. У всех присутствующих здесь имя, фамилию, дату рождения, где проживает. Все-все, просыпаемся! Работать надо!
А затем, раздав первичные указания, обратился ко мне как к старшему:
— Простите, не помню ваше имя…
Я охотно представился. Но руки для знакомства не подал. Не любят в эту эпоху ни полицейских, ни жандармов. Никто бы ни понял моей вежливости. Да и околоточный, похоже, ничего подобного от меня не ожидал.
— Что ж, Василий Иванович, давайте-ка рассказывайте все по порядку.
Глава 13
После моего недлинного рассказа Хруцкий понял, что дело не по его части. Его задача была следить за порядком, гонять мелкую шушеру, разнимать семейные свары и по-тихому брать на лапу. Наш случай относился, скорее, к охранному отделению и потому с чистой совестью он выполнил часть своей работы и распрощался с нами, передав все бумаги в местное КГБ.
А через пару дней нас стали вызывать на допрос. Сначала мои охранники по очереди отметились на Фонтанке, затем по неведомым причинам под раздачу попал журналист, а после и я был вынужден посетить Департамент полиции.
Петр, наш штатный извозчик, подвез меня до самого входа, помог спуститься.
— Мы вас с Семеном ждать будем, Василий Иванович, — сказал он, придерживая меня под локоть. Истомин, что остался сидеть в люльке, подал портфель. Он после происшествия теперь сопровождал меня почти повсюду, выполнял роль личного телохранителя. Он первым высказался по поводу моей безопасности и сам же вызвался выполнять обязанности личной охраны. Я б и не стал его привлекать из-за его увечья, но видя его горячее желание, отказать не смог.
— Хорошо, — ответил я Петру, принимая портфель и поправляя на голове черный котелок. Хотя, правильнее было бы на встречу надеть цилиндр, но я ненавидел его носить. Он был чертовски неудобен — высок, тяжел, давил на голову. Котелок в этом плане был намного комфортнее. — Я, наверное, там надолго. Можете зайти в ресторан пообедать.
— Ба! — воскликнул насмешливо Петр. — Ресторан! Это ж деньжищи какие! Нет, мы с Семеном лучше в трактир. Здесь недалеко есть хороший.
— Как знаете, — ответил я и на подрагивающих коленках поплелся к центральному входу зловещей здания. Много страшных историй я слышал про работу этого департамента и никогда я не думал, что придется мне с ним столкнуться столь рано. Думал, что году эдак в четвертом-пятом, когда по стране пойдут волнения, я буду иметь честь лично познакомиться с работниками полиции, тайного сыска и политических репрессий, но никак не сейчас.
На входе меня встретили, выспросили причину визита, а затем проводили до невзрачного кабинета с толстой дверью. Провели вовнутрь, усадили на жесткий стул перед пустым столом и приказали ждать. И пока я ждал — осмотрелся.
Кабинет был обычен для своего времени. Одно большое окно, высокие потолки, гипсовая лепнина и свечные канделябры на стенах. Несколько массивных столов, за которыми восседали служащие, кипы бумаг у них перед носами, скрип дешевых перьевых ручек, что царапали и рвали бумагу, и раздражающий запах бумажной пыли. Что заметил — у каждого на столе были наши скрепки. Этот факт меня слегка порадовал и немного успокоил.
Наконец, объявился хозяин моего стола. Мужчина средних лет с одутловатым, красного цвета лицом выпивохи и с мясистым шмыгающим носом. Пройдя мимо меня, он плюхнулся на свой стул, бросил на стол головной убор. Поерзал, поудобнее устраиваясь, болезненно шмыгнул и, безо всяких любезностей, сразу обратился ко мне с требованием.
— Паспортную книжку.
Я безропотно протянул ему документ. Чиновник взял его в руки и, до боли мне знакомыми движениями, стал начальственно, слюнявя указательный палец, листать страницы. Дошел до последней, удовлетворился увиденными и отложил документ в сторону. А затем, достав чистый лист бумаги и обмакнув перо в чернила, принялся за сам допрос.
— Фамилия, имя, отчество?
— Рыбалко Василий Иванович.
Он старательно записал мой ответ.
— Дата рождения и место?
— Одна тысяча восемьсот семьдесят первый, двадцать седьмого марта. Город Верхнеудинск, Забайкальской области.
— Вероисповедание?
— Православный.
И это было записано с угрюмым молчанием. После этого он откинулся на спинку стула, устало вздохнул.
— Ну-с, Василий Иванович, давайте рассказывайте.
Ну я и рассказал.
