Грязные игры - Вячеслав Сухнев

- Виктор Константинович... Разговор приобретает странный характер. Мне не нравится ваш тон.

И вообще... Этот вызывающий внешний вид! Вы что себе позволяете?

- Ага, в таком разрезе, - встал начальник Управления. - Жаль. Я думал, вы умный, Владимир...

да, Савельевич. А вы, оказывается, не умный. Просто хитрожопый. Думаю, писать бумаги по поводу объединения служб я не буду. Не хочу, знаете ли, время терять. Пошли, Савостьянов.

- Нет уж, погодите! - раздраженно сказал Мостовой. - Не много ли на себя берете, Виктор Константинович? Может, устали от службы?

- Это предложение отставки?

- И такой вариант не исключается.

Начальник Управления подошел поближе к первому вице-премьеру, с интересом осмотрел его и тихо сказал:

- А другие варианты... Назвать номера счетов в Цюрихе? Не слишком ли поспешно вы их набиваете, а? Могут неправильно понять такую торопливость. Или рассказатьгв каком отеле останавливается ваша жена в Нью-Йорке? Роскошный отель, конечно, но вульгарный. И небезопасный. Говорят, в том районе много сексуальных маньяков.

Мостовой задохнулся и после долгого молчания проговорил:

- Это шантаж?

- Нет, любезный Владимир Савельевич. Вы и понятия не имеете, что такое настоящий шантаж.

А мои действия - нормальное тыловое обеспечение. Ну, вылезли вы там из Читы, ну, сели в высокое кресло... Сидите, не дергайтесь, не дразните больших пастушеских собак! Ладно? Надеюсь, мы еще поработаем. Еще - в смысле, пока вы сидите в своем кресле.

И начальник Управления пошел к выходу. Савостьянов поправил фуражку, отдал честь Мостовому и двинулся за начальником. На душе было погано.

- Не очень круто посолил? - спросил он в машине.

- Я же говорил: наглецов надо ставить на место, сразу и навсегда, отмахнулся генерал-полковник. - Как же мы его проглядели, Юрий Петрович? Быстро мальчик взорлил... И ход хороший - телевизор показать! Чтобы все знали, кто в доме хозяин.

Они молчали почти до Таганки. Потом начальник Управления спросил:

- Ты не заметил ничего странного? Ну, в докладах всей этой братии?

- Заметил, - сказал Савостьянов. - Сведения о подготовке путча они получили, впрочем, как и мы, аж в ноябре, но к активным действиям приступили только в конце апреля.

- Вот-вот! Почему же полгода телились?

- Ждали, куда кривая вывезет. Варианты просчитывали.

- Вряд ли. Скорей всего загоняли в заговорщики всех, от кого хотели по каким-то причинам избавиться. Они-то, нынешние победители, и есть настоящие переворотчики. Да-да! Пока мы отгоняли от курятника хорьков, туда забралась лиса. И вместо внешнего переворота тихо-мирно произошел внутренний. Дворцовый. Главная цель путча достигнута - они в Кремле.

- Пожалуй, ты прав, - вздохнул Савостьянов. - Не могу отказать Мостовому в стратегическом мышлении... Спровоцировали всех, кто был не согласен с курсом президента. Натравили на них нас. А чтобы не шибко бегали, нацепили на ноги вместо гири МГБ. Затеяли передислокацию армии, даже банки отдали! Чтобы мы, сражаясь на три фронта, забыли о четвертом. И ведь забыли! Глупыми становимся? Или старыми?

- Отваливать надо, - сказал начальник Управления. - У меня дом на Азове. Буду рыбу ловить да Бога славить.

- Это минутная слабость, Виктор. Помнишь, ты говорил: главное в игре держать непроницаемую морду. Зря, конечно, ты так раскрылся перед этим хлыщом... Труднее будет работать. Но еще не вечер. Карты только сдали. Не люблю, когда мне нахально срут в галоши...

- Значит, хочешь еще послужить его превосходительству господину первому вице-премьеру?

- Хочу, - кивнул Савостьянов. - Есть одна домашняя заготовка. Лишь бы чего не случилось. Ведь недаром он кулачонками сучил в сторону Верховного Совета. По моим сведениям, собираются разгонять батальон охраны. Семенцов предупредил. Тот самый мальчик, который замочил Ткачева. Перспективный, кстати, мальчик.

- Ладно. Займись пока этой линией, Юрий Петрович. Если еще не поздно...

33

"Никогда ни одна реформа в России не оканчивалась полностью успешно, ни одна не достигала поставленных целей и задач. А это еще хуже, чем если бы этих реформ не было вообще. Ибо сорванная, не доведенная до конца реформа отбрасывает страну, общество в ситуацию худшую, чем была до ее начала... Мы, к несчастью, знаем это лучше других народов. Любое реформаторское усилие в России неизбежно приводило к расколу, поляризации общества. Реформы ни разу не выступали у нас как общенациональная идея...

После танковой стрельбы на площади Свободной России динамика всех политических процессов в стране резко усилилась, но еще более возросла неопределенность их направленности".

Н. Злобин.

"Куда мы? С кем мы ?"

"Литературная газета",

1993, 10 ноября.

Быстро промчалось лето, как будто и не было его. Дни стояли еще солнечные, но в воздухе явственно чувствовался холод. Словно за горизонтом рос огромный ледник, медленно сжимаясь вокруг Москвы.

Елизавета Григорьевна надела толстый плащ, хоть ехать предстояло всего лишь с Остоженки на Пресню. Калининский проспект за Садовым кольцом был перегорожен сварными решетками и крытыми грузовиками, у которых переминались хмурые, в касках и бронежилетах солдаты. А может, милиционеры - не разберешь.

- Поезжай отсюда с Богом, отец, - сказал один из них Седлецкому. - А то либо тачку побьют, либо, извините, морду.

- В чем все-таки дело? - расстроился Седдецкий. - Мы на новоселье едем, тут ближе...

- Поезжайте отсюда, - повторил солдат, оглядываясь. - Если не хотите неприятностей...

Седлецкий вернулся в машину, газанул и почти на месте развернулся. Нарушая все правила, пересек по диагонали кольцо и поехал в сторону площади Восстания.

Елизавета Григорьевна вздохнула:

- Говорила же, надо было ехать на метро.

Седлецкий промолчал. Изрядно поколесил вокруг высотного здания, пока наконец не проехал глухими и грязными дворами в Большой Девятинский. Сразу за церковью Девяти мучеников показался нужный дом. Пятиэтажный, темный от древней московской копоти, с арочными оконцами и балконами на причудливых, как в тереме, столбах.

В тесном дворе торчало одно-единственное дерево с желтой листвой. Вокруг дерева табунились легковушки. Кое-как нашел место для парковки, закрыл машину. Из багажника достал огромную картонную коробку с немецким кухонным комбайном и огляделся.

- Алексей Дмитриевич! - Акопов махал с узкого балкона. - Поднимайтесь! Третий этаж.

В подъезде царил полумрак. Старинный лифт с металлическими решетчатыми дверями лязгнул, казалось, на всю Москву и поплыл вверх. Елизавета Григорьевна судорожно сжала в руках сумочку.

- Не психуй, Лизок, - улыбнулся одними глазами Седлецкий. - Это очень хорошие люди. Вот увидишь.

- Я не психую, я волнуюсь. В гостях сто лет не была. Между прочим, благодаря тебе.

У лифта дожидался Акопов - в темном костюме с ярким галстуком и в клетчатых домашних тапочках. Седлецкий посмотрел на тапочки и засмеялся...

Сначала они обошли квартиру - большую, с высокими потолками, еще пустую и гулкую. Недавно ее белили и красили, циклевали тут полы, меняли трубы, и все равно в трех комнатах, в узком длинном коридоре словно витали тени нескольких поколений, родившихся здесь, выросших и состарившихся... Седлецкие как бы попали в собственную квартиру, только после ремонта, о котором они столько мечтали и который столько лет откладывали.

В спальне стояла огромная белая арабская кровать, в детской - тренажер с чугунными противовесами, а в гостиной - стол под льняной скатертью, уставленный бутылками и закусками. Елизавета Григорьевна присоединилась к женщинам на кухне - Людмила с Полиной, которую привез Толмачев, заканчивали приготовление праздничного ужина. Тут же вертелся и Мирзоев, надзирающий за пловом.

Седлецкий поманил его из кухни:

- Турсун, пошли покурим...

- Ты же знаешь, не курю, - отмахнулся Мирзоев.

- Я сказал: пошли!

На балкон они вышли вчетвером. В щель между двумя домами виднелись Москва-река и угол "Белого дома".

- Не вовремя ты затеял новоселье, - вздохнул Седлецкий. -Туттакое намечается...

- А в этой стране что-то всегда намечается, - с досадой сказал Акопов. - Тут все не вовремя. Даже жить!

- Зачем тебе тренажер? - спросил Толмачев.

- Чтоб ты спрашивал...

Вечер опускался тихий и сырой. Неясный шум доносился со стороны "Белого дома".

- Все митингуют? - кивнул в сторону реки Мирзоев.

- Да уж, - сказал Седлецкий. - В Кремле настроены самым решительным образом. Штурм ожидается в самые ближайшие дни.

- С ума посходили, - сказал Мирзоев. - Это же самоубийство! Кто за ними пойдет?

- Мы и пойдем, - сказал Толмачев. - Зарплату нашему брату прибавили. Почти в два раза. Надо же отрабатывать содержание.

- Я не пойду, - сказал Акопов. - Я вообще на пенсию собираюсь. Жена теперь у меня есть, квартира - вот она... Напложу детей и постараюсь воспитать у них чувство отвращения к политике.