Память, Скорбь и Тёрн - Уильямс Тэд

В конце концов, решила она, я не просила, чтобы меня сюда привели. Они говорят, что на то были веские причины, — тогда пусть их причины их и успокаивают. Я этим заниматься не буду.

На самом деле она уже поняла причину похищения, хота и не смирилась. Дворры, казалось, спали очень мало, если вообще спали. Кто-нибудь из них все время находился в широкой пещере. Говорили они всю правду или нет, Мириамель не сомневалась, что что-то очень пугало тоненьких большеглазых созданий.

— Мечи, — сказал Джисфидри. — Очень хорошо. Я попытаюсь объяснить лучше. Вы видели, что мы узнали стрелу, хотя не сделали ее.

Да, они, казалось, действительно с самого начала знали, что в седельных сумках путников было нечто необычное. Впрочем, дворры вполне могли придумать всю эту историю, уже найдя стрелу.

— Мы не сделали эту стрелу, но она была сделана тем, кто научился у нас. Три Великих Меча сделаны нами, и мы связаны с ними.

— Вы сделали три меча? — Это сбило ее с толку. Эти слова не вязались с тем, что ей говорили раньше. — Я знала, что ваш народ сделал Миннеяр для короля Элврита из Риммергарда, но никогда не слышала про остальные два. Ярнауга сказал, что меч Скорбь выковал сам Инелуки.

— Не произноси это имя! — Несколько других дворров посмотрели наверх, их голоса испуганно зазвенели. Прежде чем повернуться к Мириамели, Джисфидри ответил им. — Не произноси этого слова. Он ближе, чем был много веков подряд. Не привлекай его внимания!

Это все равно что попасть в пещеру, до отказа набитую Стренгъярдами. Они, похоже, всего боятся. Хотя Бинабик часто говорил то же самое.

— Очень хорошо, я больше не произнесу… его имени. Но эта история не похожа на то, что мне рассказывали. Один ученый человек сказал мне, что он… сделал меч сам… в кузницах Асу’а.

Дворр вздохнул:

— Конечно. Мы были кузнецами в Асу’а — или по крайней мере некоторые из нас. Те, кто не сумел бежать от наших хозяев зидайя, но все равно оставались Детьми Морехода. Все равно как два куска руды из одной жилы. Все они умерли, когда замок пал. — Джисфидри что-то быстро жалобно проговорил на языке дворров. Его жена Исарда эхом вторила ему. — Он использовал Молот Придающий Форму, чтобы выковать его. Наш Молот. И Слова Творения, которым мы научили его. С тем же успехом это могла сделать рука нашего Высшего Кузнеца. В это ужасное мгновение — где бы мы ни были, разбросанные по лицу земли, — мы чувствовали возникновение Скорби. Эта боль до сих пор с нами. — Он надолго замолчал. — То, что зидайя допустили такое, — проговорил наконец Джисфидри, — одна из причин, по которой мы отвернулись от них. Одно это так ослабило нас, что мы не сумели оправиться до сих пор.

— А Тёрн?

Джисфидри кивнул тяжелой головой:

— Смертные кузнецы Наббана пытались обработать звездный камень. Им это не удалось. Кто-то из нашего народа был тайно разыскан и доставлен во дворец императора. Большинство смертных считали этих наших родственников странными созданиями, которые наблюдают океаны и сохраняют корабли от бед. Но немногие знали, что древние предания о Творении и Придании Формы уходят глубоко в корни всех тинукедайя, даже тех, кто выбрал Путь Моря.

— Тинукедайя? — Ей потребовалась время, чтобы понять. — Но ведь Ган Итаи… Они же ниски!

— Мы все Дети Океана, — мрачно ответил дворр. — Часть из нас решила остаться у моря, которое навсегда разделило нас и Сад, остальные выбрали тайные пути в глубине земли и обработку камня. Видите ли, в отличие от наших родственников зидайя и хикедайя мы, Дети Морехода, можем придавать себе форму, как и камню, который обрабатываем.

Мириамель была ошарашена.

— Вы… и ниски одно и то же? — Теперь она поняла, что беспокоило ее с тех пор, как она в первый раз увидела Джисфидри. Было что-то в его сложении и в том, как он двигался, напоминавшее ей Ган Итаи. Но они казались такими разными…

— Мы уже не одно и то же. Процесс изменения формы длится века, и он меняет больше, чем просто внешность. Но многое остается неизменным. Дети Восхода и Дети Облаков — наши кузены, но Стражи Моря — наши сестры и братья.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Мириамель откинулась, пытаясь усвоить то, что ей сказали.

— Значит, вы и ниски одно и то же… А ниски выковали Тёрн. — Она покачала головой. — Так вы говорите, что чувствуете все Великие Мечи даже сильнее, чем вы чувствовали Белую стрелу? — Внезапная мысль пришла ей в голову. — Значит, вы должны знать, где находится Сверкающий Гвоздь? Меч, который зовут Миннеяр?

Джисфидри грустно улыбнулся:

— Да, хотя ваш король Джон осыпал его молитвами и ритуалами смертных, возможно надеясь скрыть его истинное происхождение. Но вы же знаете ваши руки и ладони, принцесса Мириамель, не правда ли? Вы же не будете знать их меньше, если они будут все так же присоединены к вам, но одеты в перчатки какого-нибудь другого смертного?

Странно было думать, что ее блистательный дедушка положил массу труда, чтобы скрыть происхождение Сверкающего Гвоздя. Разве он стыдился, что обладает этим оружием? Почему?

— Если вы так хорошо знаете эти мечи, скажите мне, где теперь Сверкающий Гвоздь?

— Я не могу назвать вам точное место, но это где-то рядом. В пределах нескольких тысяч шагов.

Значит, или в замке, или под замком, решила Мириамель. Это не очень-то помогло ей, но по крайней мере ее отец, выходит, не бросил меч в океан и не велел увезти его в Наскаду.

— Вы пришли сюда, потому что знали, что мечи здесь?

— Нет. Мы бежали от других вещей, когда нас изгнали из нашего города на севере. Мы уже знали, что два меча были здесь, но это мало значило для нас в то время. Мы бежали по древним туннелям, а они привели нас сюда. И, только приблизившись к Асу’а, мы поняли, что другие силы тоже не дремали.

— И значит, теперь вы в ловушке между двух огней и не знаете, в какую сторону бежать. — Она произнесла эти слова с неодобрением, но знала тем не менее, что то, с чем столкнулись дворры, очень похоже на ее собственное положение. Она тоже была изгнана могущественными силами. Она бежала от своего отца в надежде, что целый мир будет разделять их. Теперь она рисковала своей жизнью и жизнью друзей, чтобы встретиться с ним вновь, но боялась того, что могло бы случиться, если бы она преуспела в этом. Мириамель постаралась отбросить бесполезные мысли. — Прости меня, Джисфидри, я просто устала столько времени сидеть на одном месте, вот и все.

В первый день она хорошо отдохнула, несмотря на свою ненависть к тюремщикам, но теперь ей уже хотелось двигаться, делать что-то — что бы то ни было. В противном случае она оставалась наедине со своими мыслями — а они были беспокойной компанией.

— Мы действительно очень сожалеем, Мириамель. Вы можете гулять здесь, сколько захотите. Мы постарались дать вам все необходимое.

Им повезло, что у нее с собой были сумки с провизией, подумала Мириамель. Если бы она была вынуждена перейти на пищу дворров — бледные грибы и маленькие отвратительные насекомые, — то оказалась бы гораздо менее уступчивым пленником.

— Вы не можете дать мне то, что я хочу, пока я пленница здесь, — сказала принцесса. — Ничто не может изменить этого, что бы вы там ни говорили. — Мириамель подавила злость. Она уже пробовала этот подход. Надо было подумать.

Исарда царапала стену пещеры изогнутым инструментом с плоским кончиком и тихо напевала про себя. Чем больше Мириамель слушала, тем больше эта песня очаровывала ее. Исарда почти шептала, но в мелодии было что-то от силы и сложности тех песен, которые пела килпам Ган Итаи. Исарда пела в одном ритме с движениями своих длинных грациозных рук. Музыка и движение составляли единое целое. Некоторое время Мириамель сидела подле нее как пригвожденная к месту.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Вы что-то строите? — спросила она во время паузы в пении.

Женщина подняла глаза и улыбнулась:

— Здесь са х’роса — кусок камня, который проходит через другой камень. — Она показала на более темное пятно, едва заметное в свете розового кристалла. — Она хочет выйти, чтобы ее видели.