Лицо в зеркале - Дин Кунц

— Один момент.

— Не вздумай со мной играть! — прорычал Хокенберри, надвинулся на Корки, лицо его стало еще более злобным.

— Деньги ты получишь, — заверил его Корки. — Я только хочу услышать, как ты раздобыл третий глаз.

Своих глаз у Хокенберри было два, как и у всех, но на шее, в виде медальона, висел третий глаз.

— Я уже дважды тебе об этом рассказывал.

— Просто хочется услышать еще раз. Ты так хорошо об этом рассказываешь. Мне это щекочет нервы.

Хокенберри представил себя хорошим рассказчиком, и, похоже, слова Корки ему польстили.

— Двадцать пять лет тому назад я начал работать охранником для рок-групп, обеспечивал безопасность концертов. Не то чтобы собирался этим заниматься и мне это нравилось. Музыка — не по моей части.

— Ты всегда был крепким парнем, — вставил Корки.

— Да, всегда был крепким и мог нагнать ужас на обезумевших фэнов, закинувшихся метом или обкурившихся травкой с пи-си-пи. Охранял «Роллинг стоунз», «Мегадет», «Металлику»[56], «Ван Хален»[57], Элиса Купера[58], Мита Лоуфа[59], «Пинк Флойд»…

— «Куин», «Кисс», — добавил Корки, — даже Майкла Джексона, когда он еще был Майклом Джексоном.

— …Майкла Джексона, когда он был Майклом Джексоном, если действительно был, — согласился Хокенберри. — Участвовал в том трехнедельном концерте… только не помню кого. Скорее всего, «Иглз»[60], а может, «Пичес энд Херб»[61].

— Или «Кейптен энд Теннилл»[62].

— Да, вполне возможно. Концерт давал кто-то из них. Толпы собирались огромные, обдолбанные фэны сходили с ума.

— Ты чувствовал, что они могут рвануться к сцене.

— Я чувствовал, что они могут броситься на сцену. Если какой-нибудь идиот-панк с опилками вместо мозгов решил бы, что никто не вправе помешать его личному общению с артистами, его примеру последовали бы сотни.

— И перед тобой стояла задача перехватить его.

— Перехватить, остановить в тот самый момент, когда он сделает первый шаг, а не то толпа смяла бы охрану.

— И этот панк с синими волосами…

— Кто рассказывает историю? — прорычал Хокенберри. — Я или ты?

— Ты, конечно. Это твоя история. Просто мне она нравится.

Чтобы выразить свое недовольство прерывающими рассказ репликами Корки, Хокенберри сплюнул на ковер.

— И когда этот панк с синими волосами напрягся, чтобы рвануть к сцене, залезть на нее, добраться до «Пичес энд Херб»…

— Или «Кейптена».

— Или «Теннилла». Поэтому я окликаю его, подхожу. А этот сучонок показывает мне палец, что дает мне полное право врезать ему, — Хокенберри поднял здоровенный кулак. — Вот я и познакомил его физиономию с Буллуинклом[63].

— Ты называешь свой правый кулак Буллуинклом.

— Да, а левый — Рокки[64]. Рокки мне в тот раз не потребовался. Буллуинкл врезал ему так сильно, что у него выскочил глаз. Я, конечно, этого не ожидал, но все равно успел его поймать. Стеклянный глаз. Панк отключился, а глаз я сохранил, сделал из него медальон.

— Потрясающий медальон.

— Стеклянные глаза на самом деле не стекло, знаешь ли. Это тонкая пластиковая оболочка, на которой изнутри рисуется радужка. Крутая штучка.

— Крутая, — согласился Корки.

— У меня есть друг-художник, который и сделал стеклянную оправу, чтобы предохранить глаз от разрушения. Вот и вся история. А теперь давай мои двадцать «штук».

Корки протянул ему деньги, завернутые в пластиковый пакет.

Как и в первую из их предыдущих встреч, когда Корки вручил Хокенберри двадцать тысяч аванса, тот повернулся к Корки спиной и понес пакет к кухонному столу, чтобы пересчитать хрустящие сотенные.

Корки трижды выстрелил ему в спину.

Когда Хокенберри рухнул на пол, бунгало содрогнулось.

Шума от падения здоровяка было куда больше, чем от выстрелов, потому что на ствол пистолета Корки навернул глушитель, приобретенный у одного анархиста, связанного с агрессивной группой леваков, которые изготовляли глушители для собственных нужд и продавали надежным людям. Так что выстрелы не услышали бы и в соседней комнате.

Из этого же пистолета он прострелил ногу матери Рольфа Райнерда.

Учитывая габариты Хокенберри, Корки не решился воспользоваться заточкой.

Он приблизился к здоровяку и выстрелил еще три раза, чтобы гарантировать, что ни Рокки, ни Буллуинкл более никого не ударят.

Глава 52

Из обоих окон открывался вид на низкое серо-черное небо и город, заливаемый дождем.

Большинство архивных комнат больницы Госпожи Ангелов были разделены высокими рядами стеллажей на длинные пролеты. Около окон оставлялась свободная зона, где стояли компьютеры. В этой комнате компьютеров было четыре, на двух работали.

Доктор О'Брайен сел за свободный компьютер, включил его. Этан, пододвинув стул, устроился рядом.

Врач вставил в компьютер ди-ви-ди со словами:

— Три дня тому назад у мистера Уистлера возникли проблемы с дыханием. Ему потребовался аппарат искусственного дыхания, и мы перевели его в палату интенсивной терапии (ПИТ).

На экране появилась надпись: «УИСТЛЕР, ДУНКАН ЮДЖИН», вместе с регистрационным номером и другой важной информацией, касающейся личности пациента.

— Пока он находился в ПИТ, проводился постоянный мониторинг частоты его дыхания, сердцебиения, функций мозга, и вся телеметрическая информация поступала на объединенный сестринский пост. Это стандартная процедура, — мышкой он кликнул несколько иконок. — Остальное относительно новое. Система цифровой записи информации, собираемой средствами мониторинга во время пребывания пациента в ПИТ. Для последующего исследования.

Этан предположил, что в больнице сохраняли эту информацию, чтобы с ее помощью защищаться в суде от необоснованных исков.

— Вот ЭЭГ Уистлера, снятая при его поступлении и ПИТ в двадцать минут пятого пополудни в прошлую пятницу.

Невидимый карандаш вычерчивал слева направо бесконечный график.

— Это электрические импульсы мозга, измеренные в микровольтах.

Монотонные пики и впадины характеризовали мозговую деятельность Данни. Пики были низкими и широкими, впадины относительно остроконечными и узкими.

— Дельта-волны — типичный рисунок для нормального сна, — объяснял О'Брайен. — Это дельта-волны, но они не свидетельствуют об обычном ночном сне. Здесь пики гораздо шире и ниже, чем для ординарных дельта-волн, с более плавным переходом во впадины. Электрические импульсы более редкие, слабые. Так работал мозг мистера Уистлера, когда он пребывал в глубокой коме. С этим понятно. А теперь давайте перескочим к вечеру накануне его смерти.

— Вечеру воскресенья? — Да.

На экране часы мониторинга пролетели в течение минуты, необычные дельта-волны расплывались перед глазами, чуть подпрыгивали, но только чуть, потому что запись практически не менялась. В любой момент времени на экран выводилась одна и та же «картинка».

И действительно, что могло меняться день ото дня в мозгу пациента, пребывающего в коматозном состоянии?

— Событие, о котором я говорю, произошло за минуту до полуночи, в воскресенье, — уточнил О'Брайен.

Вызвал время записи. На экране появилось: 11:23:22, вечер воскресенья. О'Брайен вновь включил ускоренный просмотр, пока не добрался до 11:58:09.

— Остается меньше минуты. Этан наклонился вперед.

Струи дождя стучали по окнам, словно ветер в бессильной злобе выплевывал выбитые зубы.

Один из врачей, работавших на соседнем компьютере, вышел из комнаты.

Оставшаяся женщина что-то шептала в телефон. Мелодичным, напевным голосом, каким, возможно, оставлялись сообщения на автоответчике линии 24.

— Вот, — выдохнул О'Брайен.

В 11:59 ленивые пологие дельта-волны резко изменились: на ЭЭГ появились острые неравномерные пики и впадины.

— Это бета-волны, причем резкие бета-волны. Быстрая смена пиков и впадин свидетельствует о том, что пациент сконцентрирован на внешних раздражителях.

— Каких раздражителях? — спросил Этан.

— На чем-то, что он видит, слышит, чувствует.

— Внешних? Что он может видеть, слышать, чувствовать, пребывая в коме?

— Такие биотоки нехарактерны для коматозного состояния. Это биотоки человека, находящегося в сознании, бодрствующего, волнующегося.

— И это и есть машинный сбой?

— Здесь кое-кто думает, что это машинный сбой, но…

— Вы не согласны.

О'Брайен помолчал, глядя на экран.

— Знаете, давайте не будем забегать вперед. Когда дежурная медсестра увидела показания телеметрии, она поспешила к пациенту, думая, что он вышел из комы. Но он оставался в прежнем состоянии, ни на что не реагировал.

— Может, ему что-то снилось? — спросил Этан. О'Брайен энергично покачал головой.

— Биотоки тех, кому что-то снится, имеют характерные особенности и легко узнаются. Исследователи идентифицировали четыре фазы сна, и каждая имеет свой рисунок биотоков. Ни один не похож на этот.