Ветер богов - Богдан Сушинский

— Будут, — угрюмо восстал Гитлер посреди своего просторного спального вагона. — Приготовьте машину и охрану. Я возвращаюсь в «Бергхоф».

Личный адъютант и начальник охраны переглянулись, не поворачивая голов. Эти генералы от СС давно отучились выдавать свое удивление по поводу решений фюрера, какими бы удивительными и неблагоразумными они ни казались.

— То есть… поездка откладывается? — вежливо уточнил Раттенхубер.

— Да.

— Это важно знать, чтобы предупре…

— Так предупредите.

— Мы должны отдать приказ, чтобы все собравшиеся, и те, кто находится в поезде..? — осторожно выспрашивал Шауб, по-гусиному вытягивая свою тощую, основательно исполосованную морщинами шею. По поводу ее дряблости Гитлер как-то не без сарказма заметил: «Рассказам о твоих оргиях с наложницами я не верю до тех пор, пока не взгляну на твою шею. Мой тебе совет, старина: не пропускай за ночь больше трех. В наши годы это уже непозволительная роскошь».

— Все должны оставаться в вагонах и ждать. Статистов, томящихся на перроне, убрать.

— Они исчезнут.

Узнав о решении Гитлера вновь вернуться в «Бергхоф», рейхслейтер Борман ожесточенно поскреб пальцами небрежно выбритый подбородок и недовольно проворчал:

— Вновь это затянувшееся прощание… Слишком затянувшееся. Как бы не вздумал потянуть с собой в «Волчье логово» эту белокурую лохудру.

Присутствия начальника штаба он не опасался. Во всем, что касалось отношения к бергхофской рейхсналожнице, они оставались союзниками.

— Сейчас, когда все свои силы фюрер должен отдавать фронту… — нервно ударял маршальским жезлом по ладони фон Кейтель. — Только вы способны повлиять на него, Борман, ваше слово еще может иметь какой-то отклик.

— Но не в вопросах, касающихся постели фюрера, — разбухший от жира и пота затылок Борман промокал платочком.

— Но кто-то же должен влиять на него и в постели, — сорвался Кейтель.

— Совершенно недоступная для нас сфера, — проворчал Борман. — Однако вопрос пора решать радикально, исходя из интересов партии и рейха.

Машина быстро углублялась в покрытый лесами горный массив, и Гитлер жадно всматривался в проплывавшие мимо склоны холмов, бурые скалы. Он уже совершенно забыл о поездке в Восточную Пруссию, об ожидавших его в поезде фельдмаршалах и генералах, о том, зачем, собственно, возвращается в «Бергхоф». В эти минуты воображение его воздвигало огромную крепостную стену — с подъемными мостами, мощными орудийными капонирами и зенитными гнездами на толстостенных башнях.

Он почти наяву видел, как на оголенных, расчищенных вершинах гор встают перед ним приземистые, ощетинившиеся стволами гаубиц форты, система которых должна быть соединена стеной и мощным валом, которые бы не уступали по внушительности Китайской стене. Все подступы к ней должны были быть перекрыты выдолбленными в скалах дотами, а по равнине весь массив опоясан несколькими рядами окопов, рвом и колючей проволокой. Возведенный в виде укрепленного замка «Бергхоф» еще следует прикрыть четырьмя небольшими крепостями, выстроенными по сторонам света, а основные кабинеты ставки важно перенести в глубины скал.

— Мы должны выстроить здесь мощную Альпийскую крепость, Кейтель, — проговорил Гитлер, как только машина въехала на серпантин, ведущий к «Бергхофу». — Которая бы потрясала воображение не столько наших врагов, сколько наших потомков.

Начальник штаба Верховного главнокомандования опасливо скосил глаза на открывавшийся справа от них провал — он всегда со страхом преодолевал любую горную дорогу. Смерть в одном из горных ущелий казалась ему самым страшным и недостойным из всего, что может постичь его.

— Где именно должна появиться эта крепость, мой фюрер? — безо всякого энтузиазма спросил фельдмаршал. Сейчас он с гневом думал о том, что, пока они бесцельно курсируют между Зальцбургом и «Бергхофом», англо-американцы дырявят их и без того захудалую оборону в Нормандии и упорно приближаются к Парижу. Точно так же, как на Востоке русские орды уже подходят к отрогам Карпат и болотам Мазовии. К тому же он совершенно не понимал, какого дьявола фюрер взял его с собой, возвращаясь в «Бергхоф». Почему именно его, а не Бормана. Словно знал, что они с рейхслейтером сговорились ощетиниться против Евы Браун и ее затянувшегося рейхсромана, и поэтому стремился во что бы то ни стало разъединить их.

— Вы не так понимаете ситуацию, фельдмаршал. Альпийская крепость должна вобрать в себя целую систему крепостей и укреплений, которые бы охватывали весь массив Унтерсберг с его священными вершинами, «Бергхофом» и «Орлиным гнездом». Это цепь полевых аэродромов вокруг массива; госпитали, склады оружия и продовольствия в его скалах; а в долинах и на склонах — врытые в грунт танки и самоходные орудия. И, конечно же, несколько площадок для «Фау». И чтобы каждый сантиметр неба простреливался зенитками и даже фаустпатронами. Да-да, с вершины горы самолет вполне можно сбить и фаустпатроном. Готовясь к войне в горах, мы должны помнить и об этом.

Выслушивая его фантазии, Кейтель сочувственно ухмылялся. Он уже много раз становился свидетелем того, как фюрер упражнялся в красноречии, рассматривая то полуфантастические проекты превращения его родного Линца в «самый прекрасный город на Дунае», то проект новой застройки Мюнхена огромными дворцами и музеями, размеры, пышность и необычность форм которых потрясала бы видевших виды иностранцев. Не говоря уже о прожектах по перестройке Берлина, будущей столицы мира, по проспектам которой раз в год можно было бы проводить колонны киргизов. Почему вдруг киргизов, а не русских или китайцев, этого Кейтель понять не мог[48].

Однако помнил, что, согласно официальной версии, Берлин должен быть превращен в германский Вавилон — с огромным храмом, который вмещал бы до ста восьмидесяти тысяч человек, и со специальной трибуны которого фюрер мог бы объявлять свои основные решения; с невиданной доселе восьмидесятиметровой Триумфальной аркой, которую связывала бы с рейхсхрамом пятикилометровая улица, превращенная в гигантский музей архитектуры, скульптуры и воинской славы Германии под открытым небом…

Но вот о крепости в Унтерсберге… О такой крепости доселе слышать ему не приходилось.

— Кто должен проектировать Альпийскую цитадель и когда будем начинать строительство? — бесстрастным тоном штабиста поинтересовался фон Кейтель, дабы не вступать в полемику с фюрер-фантазером.

— Так вопрос еще не стоит, — недовольно огрызнулся фюрер. — Вы предаетесь поспешности.

— Зная, сколько времени займет строительство невиданной доныне горной оборонительной линии.

Фюрер раздраженно что-то пробормотал и умолк.

Кейтель вновь ухмыльнулся про себя. Он знал, что Гитлер смертельно не любит переводить разговор в плоскость практических решений. Сроки, проекты, стоимость, количество людей и техники, которые следует привлечь к работам — все это порой выходило за пределы его понимания.

Главное для Гитлера было — погрузиться в океан собственных фантазий и блаженствовать в нем до тех пор, пока кто-либо, рискуя своей карьерой — если не жизнью, не решался извлечь его оттуда, словно заигравшегося щенка из проруби. Как правило, в большинстве случаев на это отваживался только Борман, перед которым Гитлер всегда почему-то пасовал. Да еще Ева Браун, с ее въедливой женской непосредственностью.

— На данном этапе для меня важно знать ваше мнение в принципе, — обрел фюрер дар речи столь же неожиданно, как и умолк.

— Если мы оба понимаем Альпийскую крепость как мощный укрепрайон на границе Германии и Австрии, который бы охватил часть Баварских Альп, то о его возведении нам следовало бы подумать еще в сороковом, когда решался вопрос о начале войны с Россией и Англией.

— Начать войну с Россией нас заставила сама Россия, и вы это знаете не хуже меня. Мы всего лишь упредили Сталина, разгромив в сорок первом его основные наземные и военно-воздушные группировки еще на подходах к нашим границам. Только так следует истолковывать причину этой войны. Независимо от того, каким образом она будет завершена.

— Согласен, мой фюрер. Мы в любое время сможем представить миру массу документов и разведданных, способных подтвердить, что войска рейха вынуждены были начать войну против России, упреждая ее варварское наступление на Западную Европу. Недавно я приказал создать специальное досье, в которое, кроме всего прочего, будут также включены показания пленных советских генералов.

— Удивительная предусмотрительность, — с подозрением признал Гитлер. — И я узнаю о досье последним.

— Оно ляжет вам на стол, как только станет достойным вашего внимания. К тому же данные армейской контрразведки смогут дополнить другие службы. Особенно гестапо и СД. Не говоря уже о свидетельствах русского генерала Власова.