Посол Урус Шайтана - Владимир Малик

Все гребцы повернули головы назад и с изумлением и страхом смотрели на Звенигору и надсмотрщика, который никак не мог подняться и лишь ошалело водил круглыми, выпученными глазами.

— Боже мой, Арсен, что ты наделал? — воскликнул изумленный Спыхальский и встопорщил давно не стриженные рыжие усы. — Он же, холера ясна, тебя забьет теперь!..

Роман молчал, но и на его лице был ужас.

Звенигора сел, тяжело дыша. Дрожащими руками, как клещами, сжал рукоятку весла. Понимал, что надо прийти в себя, успокоиться и что-то придумать, иначе Абдурахман и вправду забьет, засечет арапником до смерти. Но ни одной путной мысли в голову не приходило. Да и что тут придумаешь? К тому же от злости и волнения перед глазами все еще плыли красноватые круги.

Тем временем Абдурахман очнулся и медленно, опираясь спиной о стену, встал на ноги. Мутным взглядом обвел неподвижных, застывших в каком-то необычном напряжении гребцов. Казалось, он не понимал, что с ним произошло и почему невольники перестали грести. Удар ошеломил его, в голове все еще гудело.

Но вот его взгляд уперся в Звенигору. Злобная гримаса исказила его круглую, как блин, физиономию. Вся его коротконогая фигура напряглась, а рука крепко вцепилась в рукоятку арапника.

Он шагнул было вперед. Но, очевидно, вспомнив, чем только что закончилась его стычка с этим новичком, остановился и ощерил белые зубы.

— Гяурская собака! Не думаешь ли ты, что аллах даровал тебе бессмертие? Ты ошибаешься! Твоя смерть на кончике моего арапника, жалкий раб! — зловеще прохрипел Абдурахман и начал издали зверски хлестать Звенигору. — Вот тебе! Вот тебе!.. Получил?..

Арсен обхватил руками голову, пригнулся. Спыхальский и Воинов подняли крик. К ним присоединились другие невольники. На разных языках, так как здесь были люди со всех концов необъятной Османской империи и многих смежных стран, неслись проклятия.

— Абдурахман, кровавая собака, что ты делаешь?! — слышалось с кормы. — Забыл, как сам сидел за веслом? Подожди, настанет и для тебя черный день!

— Сын грязного ишака!

— Мерзавец! Чума тебя забери!

— Стамбульский вор! Разбойник!..

Оскорбительные выкрики неслись со всех сторон, но Абдурахман не обращал на них внимания. Ругань еще больше его распаляла, и он, обезумев, бил Звенигору смертным боем. Может, и убил бы казака, если б по ступеням не послышался топот многих ног. Несколько человек быстро спускались вниз.

— Что здесь случилось? Почему не гребут эти проклятые свиньи? — пронесся громкий властный голос. — Где Абдурахман, гнев аллаха на его голову!

Абдурахман отскочил от Звенигоры, вытянулся, сжимая арапник в руке. С лица моментально исчезла гримаса дикой злобы. Все заметили, как мелко дрожат его колени, а нижняя челюсть начала распухать и отвисла вниз.

— Невольники взбунтовались, мой высокочтимый капудан-паша Семестаф, — пролепетал он срывающимся голосом. — Их подбил этот проклятый гяур, эта паршивая собака, да сожрет шайтан его вонючую голову!

Надсмотрщик ткнул рукоятью арапника Звенигору в бок.

Капудан-паша Семестаф сошел с последней ступеньки и остановился перед Абдурахманом. Это был высокий пожилой турок с седоватой бородой и красивым лицом, которое не мог испортить даже шрам, красным рубцом пересекавший щеку. Позади капудан-паши стояли два корабельных аги.

— Разве мало батогов на моем судне, чтоб заставить этот скот работать как следует? — мрачно спросил паша Семестаф.

— Именно это я и делал перед вашим приходом, наиясиейший паша, — поклонился Абдурахман. — Но этот гяур ударил меня в лицо.

Паша Семестаф взглянул на Звенигору. В этом взгляде не было ни интереса, ни теплоты, — так смотрят на вещь, неизвестно как попавшую под ноги, или на норовистую скотину, которую нужно укротить.

— Бунт на корабле карается смертью. Но не станем же мы убивать непокорного ишака, — хватит с него и нескольких ударов арапника! Вот и всыпь этому мерзавцу так, чтоб поумнел, но сохранил силу грести. В море мне нужны гребцы живые, а не мертвые!

Но, к удивлению паши, невольник выпрямился, высоко поднял голову и заговорил на чистейшем турецком языке:

— Почтенный паша ошибается, считая меня всего лишь ишаком. Хотя сегодня я раб, но не утратил человеческого достоинства, как эта свинья Абдурахман! Поэтому я предпочитаю умереть, чем сносить незаслуженные оскорбления!

Капудан-паша стал с нескрываемым интересом рассматривать невольника. Абдурахман тоже вытаращил глаза, услыхав изысканную турецкую речь из уст раба-гяура.

— Ты турок? — спросил паша Семестаф. — Как ты здесь оказался?

— Я купец, высокочтимый паша. Меня коварно схватили мои враги и отдали в рабство. Такая же доля может постичь каждого правоверного, от которого отступится аллах, пусть славится имя его!

— Как тебя зовут?

— Кучук, эфенди. Ибрагим Кучук, купец и сын купца, а теперь — раб нашего светлейшего падишаха, пусть живет он десять тысяч лет!

— Гм, это интересно, — буркнул паша Семестаф. — А богат ли твой отец?

— Достаточно богат, чтобы купить такой корабль, как «Черный дракон», и приобрести для него гребцов.

— О! — вырвалось у паши. — Почему ж он не выкупит тебя?

— Он не знает, куда я делся. А я не могу сообщить ему о себе. Как, наверно, догадывается высокочтимый паша, в моем положении это нелегко сделать. К тому же мой отец, пусть бережет его аллах, живет в Ляхистане, в городе Каменце, у стен которого наш победоносный хандкар прославил себя невиданной победой над неверными.

Звенигора старался заинтересовать пашу возможностью получить за него, как за купеческого сына, выкуп с единственной целью — обеспечить заступничество перед Абдурахманом, который горит неистовым желанием засечь его до смерти. Конечно, рано или поздно обман откроется, и тогда, чего доброго, паша сам прикажет страшно истязать обманщика или даже казнить. Однако далекое будущее мало тревожило казака. Главное — избежать непосредственной опасности. А что будет через год или два, Звенигора и думать не хотел.

— Ну вот что, ага Кучук, — сказал паша, — мы плывем в Килию, и там я постараюсь найти человека, который сообщит о тебе твоему отцу. Пусть готовит деньги. Но до тех пор, пока я не узнаю точно, сколько за тебя дадут, ты останешься сидеть у весла и грести наравне со всеми. Если же будешь проявлять непокорность, Абдурахман быстро угомонит тебя… Ты слышишь, Абдурахман?

— Слышу, милостивый паша, — согнулся дугой надсмотрщик и зло, исподлобья глянул на невольника.

— А теперь за работу, негодные свиньи, — внезапно закричал паша, — если хотите получить свою миску чорбы!.. Абдурахман, неужто твой арапник стал таким легким, что не может заставить поворачиваться этих тварей живее?