Товарищи - Анатолий Калинин

Первый заметил на восточной окраине неба крохотные черные крестики Остапчук.

— Товарищ майор, летят!

Луговому уже знаком был этот излюбленный прием немецких летчиков — заходить на цель со стороны солнца. Крестики быстро увеличивались в размерах, и надсадный гул, приближаясь, уже заполнял небо.

— Зараз начнут кидать, — сказал Остапчук.

Поочередно отделяясь от строя звена, «юнкерсы» почти отвесно соскальзывали вниз. Разрывы фугасок слились в один продолжительный грохот. Лугового толкнуло в грудь. Выходивших из пике «юнкерсов» сопровождала разрозненная стрельба из автоматов и пулеметов.

— Задымывся, задымывся! — закричал Остапчук.

Луговой перешел на другую сторону улицы. Два самолета, отбомбившись, набирали высоту, а третий, тяжело переваливаясь с крыла на крыло, кособоко пошел на снижение, оставляя за собой шлейф бурого дыма. Летчик, должно быть, попытался выровнять его. «Юнкере» задрал фюзеляж, круто проваливаясь, рухнул вниз. Из степи пришел раскатистый гул.

Но два «юнкерса» разворачивались для второго захода. Взяв у Остапчука автомат, Луговой ждал, когда они начнут снижаться.

— Еще лучше из пистолета, товарищ майор, — услышал он сзади себя женский голос.

Женщина в шинели прислонилась спиной к глинобитной стене дома. Руки она держала в карманах. Под серым мехом ушанки насмешливо поблескивали глаза.

— Сейчас же в щель, — холодно приказал Луговой.

— Ховайтесь, товарищ майор! — закричал Остапчук.

Опустив автомат, Луговой побежал за ним через улицу к большой, глубокой щели, вырытой между двумя домами еще немцами. Пробегая мимо женщины в шинели, он, схватив ее за рукав, потащил за собой.

— Пустите. Мне больно! — вырываясь, протестовала она.

Прыгая в щель, он толкнул ее вперед. Тут же вслед за грохотом посыпались на них комья земли. Бомба взорвалась рядом.

Запахло взрывчаткой. Луговой пошарил возле себя в кромешной мгле.

— Вы целы?

— Если не считать того, что вы вывернули мне руку, — враждебно ответила женщина.

Мгла постепенно рассеивалась. Луговой увидел, что женщина, сморщив лицо, держится за плечо.

— Могло быть хуже, — сказал Луговой.

— Благодарю вас, — она церемонно поклонилась, снимая ушанку и стряхивая с нее землю. Русые волосы упали ей на плечи. Она испуганно вгляделась себе под ноги: — Здесь полно мышей, — и подбирая полы шинели, по вырубленным в земле ступенькам быстро стала выбираться из щели наверх.

— Не исключен еще один заход, — предупредил ее Луговой.

— Вряд ли, — с уверенностью сказала она. — У них уже не осталось бомб.

— Откуда вы это можете знать? — уже наверху спросил у нее Луговой.

— Привычка. Обозы с красными крестами они бомбят охотней всего.

Теперь она почему-то показалась Луговому ниже ростом. Сшитая не по росту, шинель горбилась у нее на спине.

Она дотронулась до руки Лугового:

— Откуда у вас кровь?

— Зацепился за что-нибудь, — сказал он, натягивая на руку обшлаг шинели.

— Подождите, у меня с собой спирт. — Она достала из кармана шинели флакон и, сдвинув темно-русые брови, вытерла у него кровь на руке носовым платком.

Луговой заключил:

— Вы из корпусного госпиталя?

Туго затягивая под подбородком, она завязала на ушанке шнурки.

— А вы догадливы.

Он рассмотрел у нее на петлицах знаки.

— Но раньше вас там среди врачей не было.

Из-под цигейкового козырька ушанки она, прищуриваясь, взглянула на него.

— Сразу же всю анкету будем заполнять или оставим до следующей встречи?

Луговой молча дотронулся пальцами до края шапки и, ссутулив плечи, пошел к Остапчуку, который уже ждал его на другой стороне улицы с лошадью в поводу. Уже на середине улицы услышал вдогонку насмешливо-виноватое:

— Марина Дмитриевна Агибалова. Двадцать три года. Замужем.

Возвратился с правого фланга Синцов, которого Луговой посылал установить связь с соседом.

— Там уже много раненых, а машин нет.

— А повозки? — спросил Луговой.

— Все, что было в наличии, я на месте мобилизовал, но тяжело раненных до госпиталя долго везти. Здесь в лощине автоколонна стоит.

— Чья?

— Возят боеприпасы в ИПТАП. Обратно идут порожняком. Вполне могли бы на обратном пути заворачивать в госпиталь. Но командир автобата отказался.

— Почему?

— Говорит, большой крюк.

— Хорошо, я сам разберусь. — Луговой поискал вокруг глазами, и Остапчук тотчас же подвел ему лошадь. Уже с седла Луговой пристально взглянул на Синцова.

— Вы что-то еще хотите сказать?

— Я хотел сказать… — Синцов комкал в руках конец повода. — Вы оказались правы.

— Стоит ли об этом, Синцов? Ваше нетерпение тоже можно было понять.

Спустившись за бурунами в лощину и увидев автоколонну, Луговой подъехал к головной машине. Шофер в замасленном комбинезоне накачивал скат.

— Сколько вы сможете взять раненых? — спросил Луговой.

Поднимая голову, шофер с недоумением взглянул на него. Лязгнула дверца машины, из кабины выглянул капитан с петличками интенданта.

— Можно подумать, товарищ майор, что в автобате нет командира, — улыбаясь в глянцевито-черные усы, насмешливо сказал он.

— К вам обращался мой начальник штаба?

— И я ему сказал то же самое, что теперь скажу вам: не могу я делать крюк.

— Это по дороге.

— Да, но каждый раз надо будет терять целых полчаса. — Губы под черными усами капитана казались яркими, как у женщины.

— Они теряют кровь, — тихо сказал Луговой.

— Можно подумать, что я детские игрушки вожу. — И, считая разговор исчерпанным, капитан захлопнул дверцу кабины.

Луговой оглянулся на Остапчука, тот протянул ему свой автомат.

— А вы поезжайте за отделением казаков, — приказал ему Луговой.

Дверца кабины опять приоткрылась.

— За самоуправство вы можете попасть под трибунал.

Луговой смотрел мимо командира автобата в степь.

— Я буду жаловаться. — Капитан набросился на шофера, который, перестав завинчивать ключом гайки на диске ската и подняв лицо, слушал их разговор. — Ты еще долго будешь возиться? Езжай.

— Я буду стрелять по скатам, — предупредил Луговой. Капитан вылез из кабины, дотронулся рукой до стремени Лугового.

— Можно было и без этого утрясти.

Луговой по-прежнему смотрел мимо него в степь.

— Немедленно уберите руку.

Противник отходил на северо-запад. Бой перекинулся за высоты, выступающие справа от Моздока из синевы вечера. Туда все плотнее стягивался гул артбатарей, там взмывавшие над передним краем ракеты разливали по небу молоко матового света.

Бежала вдоль линии фронта черная «эмка». В стеклах трепетали отсветы орудийных залпов. Навстречу из открывшейся за перекатом балки вывернулась группа верховых.

— Рожков? — присматриваясь к ехавшему впереди на светло-рыжей кобыле всаднику, спросил Милованов у шофера.

— Он.

— Тормози…

На всех всадниках были синие чекмени, фуражки с красными околышами, лампасы. Лишь на переднем был короткий белый полушубок с серой оторочкой. Ехали верховые не спеша, сытые лошади, прядая ушами, прислушивались к их разговору.

— Не понимаю командования фронта. В Донском корпусе командиром должен быть казак.

— Вы ведь из Урюпинской, Сергей Ильич? — спрашивал Рожкова начальник штаба дивизии, в таком же, как у генерала, но только черном полушубке.

— Машина командира корпуса, — предупредил за спиной у них голос адъютанта Рожкова.

Заторопившись, Рожков остановил лошадь и, легко сбросив с седла свое грузное тело, быстрыми шагами пошел к остановившейся под буруном «эмке», поднимая руку к краю серой папахи.

— Докладывает командир первой гвардейской Донской…

— Почему отстали фланги? — перебил его Милованов.

— Я пошлю проверить. — Рука Рожкова, упав вниз, затеребила обшитые кожей пуговицы дубленого полушубка.

— Где ваш ка-пе?

— Мы как раз сейчас меняем место.

— И не ставите в известность штаб корпуса. Третий час вас ищу.

— Но, товарищ генерал… — сняв шапку, Рожков провел ладонью по вспотевшему затылку.

Взгляд Милованова упал на лошадь, которую держал в поводу ординарец Рожкова.

— Буденновская?

— Чистая донская, — тщеславно сказал Рожков.

— Хорошая лошадь. Фланги, — повторил Милованов и дотронулся до плеча шофера.

— Что мы могли сделать без артиллерии? — становясь на подножку его машины, обиженно заговорил Рожков. — Почти все пушки отдали Мирошниченко.

— Его дивизия прорывает.

— Но танки атакуют меня. Я к нему посылал офицера связи, просил помочь моему левому флангу.

— И он?

— Не поддержал.

Милованов повернулся к шоферу: