Гиперион - Дэн Симмонс

Я уволил слуг-андроидов и почти перестал пользоваться нуль-Т. Однако, несмотря на все эти меры, финансовый крах надвигался неудержимо.

И я отправился с визитом к Тирене Вингрин-Фейф.

– Стихи никто не читает, – заявила она, листая тоненькую стопку «Песней», написанных мной за последние полтора года.

– Как же так? – спросил я. – Разве «Умирающая Земля» не стихи?

– С «Умирающей Землей» тебе просто подфартило, – сказала Тирена. Ее ногти – длинные, зеленые, загнутые под мандарина (последний писк моды) – впились в мою рукопись, словно когти какого-то фантастического полуживотного-полурастения. – Почему ее раскупили? Да потому, что коллективное бессознательное было готово ее принять.

– А эту книгу, значит, коллективное бессознательное никак принимать не желает? – Я начинал сердиться.

Тирена расхохоталась. Приятного в ее смехе было мало.

– Ах, Мартин, Мартин, – сказала она. – Это же поэзия! Ты пишешь, конечно, и про Небесные Врата, и про «стадо карибу», но все это насквозь пронизано одиночеством, неустроенностью, цинизмом и страхом.

– Ну и что?

– А то, что никто не станет платить за то, чтобы полюбоваться на чужие страхи, – снова рассмеялась Тирена.

Я отвернулся от ее стола и двинулся в дальний конец комнаты. Кабинет Тирены занимал весь четыреста тридцать пятый этаж Транслайн Билдинга, высившегося в секторе Вавилон ТК-Центра. Никаких окон – круглая комната была открыта от пола до потолка, огражденная лишь защитным полем, которое создавали солнечные генераторы и которое не выдавало себя ни малейшей искоркой. Казалось, что стоишь между двумя серыми пластинами, зависшими где-то на полпути к небу. Я смотрел на алые облака, плывущие в полукилометре под нами, среди других, не столь высоких башен, и думал о гордыне. В кабинете Тирены не было ни дверей, ни лестниц, ни эскалаторов, ни лифтов – никакой связи с другими этажами. Попасть сюда можно было лишь через пентаграмму портала, мерцавшую в воздухе, как абстрактная голоскульптура. Я поймал себя на том, что думаю уже не о людской гордыне, а о вещах более прозаических, вроде пожара или перебоев в энергоснабжении.

– Так вы, стало быть, не беретесь меня печатать? – спросил я.

– Нет, почему же! – улыбнулась моя редактриса. – Ведь «Транслайн» заработал на тебе несколько миллиардов марок. Естественно, мы тебя напечатаем. Я лишь утверждаю, что книгу не будут покупать.

– Чушь! – вскричал я. – Конечно, утонченные стихи понимает далеко не каждый, но читателей и сейчас вполне достаточно, чтобы сделать книгу бестселлером!

На сей раз Тирена не рассмеялась, а лишь раздвинула свои зеленые губы в острой, как нож, улыбке.

– Ах, Мартин, Мартин, – вздохнула она. – Со времен Гутенберга процент читающих людей лишь сокращается. Известно ли тебе, что в двадцатом веке в так называемых «развитых демократических странах» только два процента людей читали больше одной книги в год? И это – до появления искусственного интеллекта, инфосфер и всех этих интерфейсных штуковин. А ко временам Хиджры девяносто восемь процентов населения Гегемонии вообще не понимало, зачем надо читать. Их не волновало даже то, что они элементарно неграмотны. Сейчас дела обстоят и вовсе плачевно. В Великой Сети обитает более ста миллиардов человек, и лишь один из ста заказывает иногда кристаллодиск-другой, а чудаков, которые читают книги, еще меньше.

– Но ведь «Умирающая Земля» разошлась трехмиллиардным тиражом…

– Х-м-м, – произнесла Тирена, – это был «эффект „Пути паломника“»[22].

– Эффект чего?

– «Эффект „Пути паломника“». В Массачусетсе, по-моему – да, точно, в Массачусетской колонии (это на Старой Земле, в семнадцатом веке) каждая порядочная семья считала своим долгом иметь в доме эту книгу. Но, Боже мой, читать ее было вовсе не обязательно! Та же история с «Майн Кампф» Гитлера, с «Видениями обезглавленного младенца» Стукацкого.

– А кто такой Гитлер? – спросил я.

Тирена слегка улыбнулась:

– Был такой политикан на Старой Земле. Ко всему прочему еще и пописывал. «Майн Кампф» до сих пор издается… «Транслайн» возобновляет копирайт каждые сто тридцать восемь лет.

– Ну ладно, – сказал я. – Мне нужно еще несколько недель, чтобы отшлифовать «Песни». Так сказать, довести до кондиции.

– Прекрасно, – улыбнулась Тирена.

– Ты, наверное, снова захочешь меня редактировать? Как в прошлый раз?

– С какой стати? – ответила она. – Ностальгия нам теперь до лампочки, так что пиши, что хочешь и как хочешь.

Я даже заморгал.

– То есть я могу писать белым стихом?

– Разумеется.

– И философствовать?

– Сколько душе угодно.

– И экспериментировать с формой?

– Угу.

– И вы все это напечатаете в точности так, как я напишу?

– Тютелька в тютельку.

– А покупать их будут?

– Черта с два!

Мои «несколько недель» обернулись десятью месяцами адовой работы. Я отключил большую часть комнат; оставил только кабинет в башне на Денебе-3, гимнастический зал на Лузусе, кухню и плот с ванной на Безбрежном Море. Я работал без отдыха десять часов, потом делал энергичную разминку, ел, дремал пару часов и снова возвращался к рабочему столу – на очередную восьмичасовую вахту. Я чувствовал себя примерно так, как пять лет назад, когда только-только начал поправляться после инсульта и целыми днями мучился, осваивая каждое новое слово, заставляя идею прочно укорениться в языке. Теперь дело шло даже труднее. В поисках верного слова, идеальной схемы рифмовки, наиболее емкого образа и неизбитой метафоры для тончайшего оттенка чувств я доходил буквально до изнеможения.

Через десять стандартных месяцев я сломался, подтвердив тем самым древнюю истину: книгу нельзя закончить, можно лишь перестать работать над ней.

– Что ты на это скажешь? – спросил я Тирену, когда она просматривала первый экземпляр.

По моде той недели ее глаза превратились в гладкие бронзовые диски, но и они не могли скрыть навернувшихся слез.

– Прекрасно, – сказала она.

– Я пытался как бы заново услышать голоса кое-кого из древних, – произнес я, внезапно смутившись.

– И тебе это удалось.

– Над интерлюдией Небесных Врат стоило бы еще поработать.

– Зачем? Она и так великолепна.

– Я писал об одиночестве.

– Это не об одиночестве, это само одиночество.

– Значит, по-твоему, она завершена? – спросил я.

– Конечно. Это шедевр.

– И ты думаешь, ее будут покупать?

– Ни хрена подобного.

Первоначально «Песни» решили издать тиражом в семьдесят миллионов кристаллодисков. «Транслайн» разместил рекламу в инфосфере и на коммерческих каналах тривидения, натыкал рекламные вставки в программы матобеспечения, подготовил хвалебные отзывы знаменитостей для суперобложек, организовал публикации в книжном обозрении «Нью-Нью-Йорк Таймс» и «ТКЦ-ревью», выбросив на это целое состояние.