Огненные времена - Джинн Калогридис

Несколько месяцев я не могла ходить без посторонней помощи. Но я много путешествовала, словно исследуя весь мир внутренним зрением: «Люк де ля Роза… Куда ты ушел? Друзья тамплиеры! Видел ли кто из вас Люка де ля Роза, в этой жизни или следующей?»

Никто не видел. Даже Эдуар, скрывшийся в нашем монастыре под видом монаха, нисколько не чувствовал своего племянника, к которому был так глубоко привязан.

– Он умер, – плакал он. – Может, я должен был остаться с ним? Может…

Но потом разум возвращался к нему, и он вспоминал, что если бы он не спас меня, то и я наверняка бы погибла.

Шло время. Много волшебных способов перепробовала я в подвале монастыря, в магическом круге, среди своих сестер и Эдуара. Все напрасно. Мне уже казалось, что душа моего возлюбленного полностью уничтожена.

Но наряду с этим, оказываясь в круге, я также пыталась оказаться лицом к лицу с врагом, с той самой страшной из всех пустот, которую я видела во время своего первого круга с Нони и во время моего посвящения с Жакобом. И каждый раз, когда его образ начинал формироваться, я кричала от ужаса и не могла больше ясно видеть.

И я знала, что эта пустота по-прежнему ждет меня за пределами безопасного круга.

За такую трусость мне не было прощения.

А потом… когда прошло уже больше года поисков, надежд, прозябания с ощущением поражения, однажды после после работы в огороде при монастыре я присела погреться на солнышке. Воздух в тот день был удивительно свежим, и в нем уже начинала чувствоваться осенняя прохлада, но на солнце было тепло, и я закрыла глаза и подняла лицо к небу.

После физического напряжения, – а к тому времени я поправилась уже достаточно для того, чтобы ходить и работать почти как обычно, – да еще и под припекающим солнышком, на меня снизошел глубокий покой. Тот покой, которого я не знала долгие месяцы отчаянных поисков Люка.

И вот там-то, на огороде, пахнущем прохладной, жирной землей, украшенной вьющимися побегами гороха и зелеными веерами лука-порея, мне было дано узнать, что душа моего возлюбленного мечется между добром и злом. И теперь наступило время кризиса, наступило время, когда он больше всего нуждается в помощи, ибо в противном случае сама его сущность будет по-настоящему поглощена врагом.

Но мое внутреннее зрение дрожало. Я была бессильна найти его и помочь ему.

И тогда с полным смирением, помня о своей прошлой ошибке, я обратила свою молитву к богине:

– Я сдаюсь. И отказываюсь от горя, страха, надежды. Я отдаю свое сердце и сознание тебе. Я отказываюсь даже от поисков своего возлюбленного – до того момента, пока ты не пожелаешь открыть его для меня. И я отказываюсь от своего ужаса перед грядущим врагом. Какая бы судьба ни ждала меня, я полностью отдаю себя в твои руки.

И я склонила голову в знак подчинения, при этом отвернувшись от солнца. Но солнечное тепло осталось на моих щеках. Более того, тепло распространилось по всему телу, словно богиня обняла меня, приняла в свои объятия, и я преисполнилась такого глубокого сострадания, что в моем сердце не осталось места ни для какого иного чувства.

И в таком вот состоянии блаженства, полной самоотдачи и приятия своей судьбы я вернулась к моменту своего посвящения, к тому моменту, когда Жакоб стоял рядом со мной и мы смотрели на темный крутящийся шар, наполненный лицами тех представителей расы, кто отверг свое наследие. Там находился и тот ужас, который ждал меня, как я тогда почувствовала, за пределами моего первого круга с Нони: пустота из пустот, отрицание из отрицаний, квинтэссенция безнадежности.

И я снова услышала глубокий, красивый голос Жакоба: «Они боятся того, кто они такие. И трагедия, моя госпожа, заключается в том, что большинство из них стремятся творить добро. Но даже столь мощная сила, как любовь, может привести только к злу, если она сопряжена со страхом».

Ах, только теперь понимала я, что значат эти слова! Ибо моя беспокойная любовь принесла Люку столько горя!

И он был со мной, Жакоб, там, в огороде, так же как был со мной тогда, давным-давно, в ночь моего посвящения, моей инициации. И я чувствовала его любовь и поддержку, когда мы вдвоем вглядывались в эту зловещую вращающуюся сферу…

Которая внезапно опустела.

Я испугалась, что сейчас меня охватит ужас, как это было всегда, когда я раньше пыталась оказаться лицом к лицу с врагом. Но на этот раз мое сердце было укреплено состраданием богини, на этот раз я опиралась на ее силу, на силу Жакоба и на свою собственную силу одновременно и не отрывая глаз смотрела в пустоту, где начал проявляться какой-то образ.

И это было не что иное, как образ мужчины, чье лицо было затенено капюшоном просторного одеяния. И я увидела, как он поднял руки и широкие рукава упали вниз, обнажив мускулы, а затем медленно откинул капюшон.

Тьма покрывала его черты, но, когда он откинул капюшон, медленно, словно поднимая занавес, открылись сначала квадратный подбородок, потом крепко сжатые губы, широкие скулы, светлые глаза. Красивым мужчиной был этот грядущий враг, и в его лице не было ничего зловещего. Только глаза выдавали огромную внутреннюю силу. Скоро, очень скоро он должен был стать самым могущественным из всех представителей расы, включая меня. Скоро должен был он заменить моего старого врага и покончить с такими, как я. Ибо он принадлежал к расе и скоро должен был стать обладателем силы, способной внушить настоящий ужас. И после смерти старого врага молодой должен был вобрать в себя всю энергию, всю силу похищенных им душ и добавить ее к своим природным возможностям.

И таким образом он должен был стать самым страшным из всех врагов, которых знала раса за всю историю своего существования.

Это и была опасность, которую я видела много лет назад, юной девушкой, ибо этот враг должен будет зажечь столько костров, чтобы в них сгорели все мы. И мое предназначение заключалось в том, чтобы остановить его любой ценой. Мое предназначение в том, чтобы противостоять ему напрямую. Пока он еще не представляет угрозы. Но это пока, пока. Ибо скоро…

Увидев его, я не пустила в свое сердце ни страх, ни чувство вины, ни тревогу. Лишь сострадание, покой и обновленное чувство предназначения.

И вдруг с моего внутреннего зрения точно спала пелена, и впервые за целый год я ясно увидела его, того, кого так отчаянно искала: молодого человека, стоящего на краю пропасти. Его душа уже подчинена новым врагом и скоро, скоро будет совсем уничтожена – если только я не приду на помощь.

И тогда я почувствовала невыразимый ужас и в то же время облегчение, возбуждение, сияющую любовь.

– Он жив! – прошептала я, но услышала меня только богиня.

Он жив, жив, и он в Авиньоне – господин нашей расы, мой возлюбленный, мой Люк де ля Роза…

Он был жив и находился в Авиньоне, в том самом городе, где пребывали тогда оба врага – и старый, и новый и где ожидала нас общая судьба. Они держали его как пленника, они захватили его, лишив его магической силы, подчинив себе его мозг.

И если я отправилась в Пуатье из чувства страха за своего возлюбленного, то в Авиньон я отправилась по настоянию богини.

Означало ли это, что мое сердце переживало меньше, меньше мучилось при мысли о моем возлюбленном, которого так скоро должен был погубить враг? О нет! Но я была обязана действовать только из сострадания, а не из эгоистичной и полной страхов любви.

Наш нынешний враг достиг вершины могущества, потому что захватил господина расы. Но поскольку я смогла взглянуть в лицо своему последнему страху, наши силы сравнялись. Временами я могла даже видеть врага довольно четко, а временами нет. Но я знала, что сама должна быть очень осторожной, для того чтобы все время оставаться под защитой богини. В противном случае уже он оказался бы способен увидеть меня.

Всю ночь и весь день я гнала своего коня, наделяя его сверхъестественными силой и зрением. Своим тамплиерам я не сказала ничего. Но те из монахинь, что были чувствительны к шепоту богини и к велению судьбы, последовали за мной на случай, если они смогут быть нам полезны.

О том, что меня ждет впереди, я не ведала ничего. Как я уже сказала, силы мои и моего врага в это время сравнялись, а потому исход схватки был непредсказуем. И столь же непредсказуемым был выбор моего возлюбленного. И мне, и Люку угрожала огромная опасность, но я предала наши судьбы в руки богине, а сама летела как на крыльях к самому святому городу Франции.

Что мне сказать о самом этом городе? В двух словах: это и рай, и ад одновременно. Никогда не доводилось мне ехать по более узким и грязным улицам, никогда не доводилось видеть так много уличных девок, нищих, воров и шарлатанов, собранных в одном месте. (Говорят, в Авиньоне так много реликвариев, хранящих локон святой Магдалины, что этих волос хватило бы, чтобы опоясать весь мир, и так много пальцев, якобы принадлежавших святому Иоанну Богослову, что он, очевидно, должен был быть чудовищем, обладавшим от Бога не меньше чем пятью парами рук.)